Одним из важнейших аспектов эстетики Р. Вагнера, кардинальным образом повлиявших на всю европейскую культуру, является исследование продуктивных особенностей мифа. Без сомнения, композитор стоят у истоков того необыкновенного интереса к мифу, который пронизывает все области гуманитарного знания в ХХ столетии. Он весьма способствовал тому, что к мифу установилось совершенно иное отношение: миф стал важной частью активно востребованного общекультурного фонда. Миф уже не игнорировался как пережиток прошлого, как некое рудиментарное наслоение, от которого надлежало избавляться цивилизованным народам, миф постепенно стал перемещаться из сектора негативности (превратности) в сектор позитивности (обоснованности) и занял там одно из почетнейших мест — легального и дискурсивно-легитимного конститутивного фундамента любой культурной системы.
Как в большинстве теоретических выступлениях Р. Вагнер и в своей теории мифа отталкивался от немецкого романтического наследия, в рамках которого произошла одна из первых в новоевропейской рефлективной традиции попыток реабилитация мифа. Романтики дали общехудожественную трактовку мифу, получившую отражение в учении о «художественной мифологии» (Kunst-Mythologi). Самыми яркими представителями данной трактовки мифа можно считать К.Ф. Мориц и К.А. Беттигер. В литературе это направление развивали Ф. Шлегель и А. Шлегель, Л.А. Арним, К. Брентано, Я. Гримм и В. Гримм и др., Уже Ф. Шлегель в работе «Разговор о поэзии» (1800) ставил задачу создания новой мифологии, которая «должна быть произведена из сокровеннейших глубин духа; она должна быть самым художественным из всех художественных произведений, ибо она должна охватывать все остальные…». Поскольку мир трактовался в немецком романтизме чаще всего как откровение народной мудрости, то вся мировая мифология понималась как универсальная символика общечеловеческой мудрости народов. Таких же взглядов придерживались Хр.Г. Гейне, Ф. Крейцер и Й. Геррес.
Во всех романтических проектах миф фигурировал в качестве презентанта народности (фольклорности), встраиваясь в один ряд с народными песнями, сказками, легендами, притчами, поэтическими фрагментами и пр., т. е. выступал новым фрагментом активной художественной циркуляции, прежде выпадавшем из поля зрения практики искусства. Эстетизация и культ старины (неклассицистической, неантичной, но «собственной») — предел теоретического осмысления мифологического опыта в пределах романтизма. Без особой натяжки можно утверждать: попытки проекции мифологических нарраций в художественный контекст носили в романтизме внешний, декоративный характер и могут рассматриваться как расширение изобразительной сферы компетенции искусства.
Но также как и во всех остальных случаях, когда Р. Вагнер отталкивался от той или иной романтической интенции, миф в его трактовке претерпел существенные изменения как на уровне теоретического осмысления, так и в пределах собственно художественного опыта — в операх и музыкальных драмах. Хотя специальной, отдельной работы, посвященной мифу у Р. Вагнера нет, тем не менее данной проблематики композитор касается во многих своих теоретических сочинениях, уделяя различным аспектам конструирования и функционирования мифа в культуре достаточно много внимания.
Свое отношение к мифу композитор определил в работе «Вивелунги. Всемирная история на основании сказани» (1848). Так или иначе по данному поводу Р. Вагнер высказывается в третьей части трактатах «Оперы и драмы», в работах «Произведение искусства будущего», «Музыка будущего», «О назначении оперы» и пр. Рассуждения композитора о мифе носят в некотором смысле «прикладной» характер, т. е. миф его интересует как одна из существенных коститутивных позиций общей системы художественной и жизненной артикуляций, а также как один из способов интеллектуальной интервенции в опытные контексты. Другими словами: миф как фундамент артистических проектов, и как основополагающее условие культурных модуляций. «Технология» мифа, в данном случае, не отделяется от «онтологии» мифа, а сама обособленность — миф — выступает подчас как связующая скрепа мыслительных / жизненных циркуляций, либо — как «культурный стандарт», макет и матрица.
Прежде всего, миф противопоставляется истории — «исторической хроники». Темпорально-топографическая разъединенность мифа и истории делает практически невозможным редукцию одной системы в другую Миф, с точки зрения Р. Вагнера, — «начало и конец истории». Разумеется, симпатии композитора — на стороне мифа: рыцарский роман, легенда, сказание, притязания христианской культуры (европейской культуры) на универсальность им отвергаются. Схваченное в модусе историчности не может, поэтому, служить фундаментом — «вечной основой» — беспрерывных трансформация, происходящих на поверхности жизни. Таковым может быть только миф — реализованная народность, фиксированная коммунаторность, синоним и принцип единения человеческих индивидуумов. В мифе, по Вагнеру, представлена «обобщенная человечность». В третьей части работы «Опера и драма» композитор говорит, что не мелкая и всегда изменчивая, совершенно ненадежная и абсолютно случайная современная человечность, но именно обобщенная человечность привела его к мифу. Как и в многих других случаях, в поисках идеала композитор обращается к античности: именно там он находит «вожделенную» обобщенную человечность (уточним, обобщенную «древнегреческую человечность») в актах представления аттической трагедии. И эта же самая обобщенная человечность, как признается Вагнер, привела его к родной немецкой старине и, прежде всего, к мифу о Зигфриде.
Таким образом, миф — это презентация истины естественного человека вообще. Иначе говоря, в мифе Р. Вагнер увидел уникальную ситуацию: фиксацию полноты истинной сущности человека как такового, той сущности, которая действует «везде и всегда», проявляясь в разнообразных исторических ситуациях по разному. В работе «Музыка будущего» он пишет: «Я счел необходимым в качестве идеального поэтического материала указать на мифы, на возникшее в стародавние времена безымянное народное творчество, к которому снова и снова возвращаются великие поэты культурных периодов; в мифах почти полностью исчезает условная, объяснимая только абстрактным разумом форма человеческих отношений, зато в них с неподражаемой конкретностью показано только вечно понятное, чисто человеческое, именно это и придает каждому подлинному мифу легко отличимый индивидуальный характер» 1. Поэтому-то мифологическое столь притягательно: в ней каждый обретает свою подлинность, а миф — общенароден и по форме представления, и по онтологическим характеристикам.
Но так же и драма: «Драматическое действие… является веткой с древа жизни». Эта «ветка», «став чем-то отличным от жизни, делает наглядным для жизни ее собственную сущность, поднимает бессознательное в ней до сознания». 2 Отсюда — необходимость совмещения мифа и драмы. Вернее, и миф и драма, для Р. Вагнера, — различные аспекты одного и того же. Существующая же практика разнесения — либо умозрительная спекуляция, либо — признак ущербности и неправоты, как то имеет место, например, в современных композитору художественных манифестация и, в частности, в жанре оперы. Музыкальная драма — произведение искусства будущего — должно, по мысли Р. Вагнера, и может состояться только на почве мифа.
Следовательно, принципиальное значение имеет то, что кладется в качестве «литературной» основы — нарративная последовательность и поэтический текст: «…сказочный характер сюжета дает и для поэтического текста то существенное преимущество, что несложная внешняя связь действия легко схватывается и поэтому не приходится задерживаться на внешнем объеянении событий и можно отвести почти весь стихотворный текст показу внутренних мотивов действия, тех внутренних душевных мотивов, которые одни и должны объяснить нам неизбежность данного действия именно тем, что мы сами в глубине сердца сочувствует этим мотивам». 3 Именно мифологическое повествования в музыкальной драме, кроме того, необходимо еще и потому, что рассудок и чувство синтезируются в фантазии художника, которая приводит к чуду; и это чудо в драме есть не что иное, как ее мифология.
Вагнер уверен, что подлинное художественное произведение воспроизводит всю полноту естественной жизни, и именно поэтому оно — всегда произведение мифологическое. Сюжет такого произведения должен презентировать общность. В нем не может идти речь о случайных бытовых мелочах повседневности, но о предельной человечности как сущности. «…для либретто к «Тангейзеру» и для всех моих следующих замыслов я раз навсегда отказался от сюжетов из области истории и перешла к сюжетам из области саги… У саги, какому бы времени и народу она ни принадлежала, есть то преимущество, что надо схватить только чисто человеческое содержание ее времени и ее народа и передать это содержание в ей одной свойственной, чрезвычайно выразительной, а потому легко понятной форме». 4
Несомненно, Р. Вагнер артикулировал многие существенные аспекты мифологического пространства и мифологического сознания. И это очень ценно в теоретическом отношении. Но едва ли менее интересно проследить за «мифологической техникой» Вагнера-композитора, т. е. каким образом он продуцирует миф в пространство художественной манифестацию, разворачивая сам жест артистического выражения в мифологическую артикуляцию. Почти все вагнеровские оперы (за исключением первых трех) написаны на мифологические, либо тяготеющие к мифологии, сюжеты. При этом для разработки либретто и написания поэтического текста Р. Вагнер не опирался на какой-то один литературный источник, какую-то одно версию, получившую когда-либо фиксацию. Композитор использовал целые нарративные массивы, мифологически-легендарные комплексы, «монтируя» свою версию из разнообразных вариация. Он, как то обычно говорят, «творчески перерабатывал» первичный сюжетный материал. По сути дела Р. Вагнер предлагал свои версии тех или иных повествовательных конструкций, зачастую существенно отклоняясь — в силу тех или иных причин — от первоисточников.
Сюжеты вагнеровских опер — именно «версии мифа», а не просто изложение уже утвержденного в традиции. Но не таковы ли и оперативные принципы актуализации мифа!? Фиктивность многих вагнеровских повествований — сюжеты «Нюрнбергских Мейстерзингеров», «Парсифаля», «Лоэнгрина» и пр. сконструированы самим композиторов, никаких прототипов ни литературных, ни мифологических они, по сути дела, не имеют — при продуцировании в контекст художественного представления оборачивается как раз мифологической подлинностью. Перед нами — «в самом деле» миф, хотя и сознательно смоделированный, но по «настоящему рецепту», а потому вполне может как слыть, так и быть аутентичным.
Большинство мифологических комплексов до нас дошли «культурно обработанными». Нагляднее всего это можно проиллюстрировать на примере мифологии античной. То, что мы знаем из «легенд и мифов Древней Греции» — переработанный в иной размерности материал. Это Р. Вагнер прекрасно понимал, говоря что в эпоху расцвета древнегреческой трагедии сакральная сфера уже не имела особого веса, а сам миф уже воспринимался в большей степени как «культурный генофонд» (или «культурный код»). Сам композитор поступает точно также: он как раз и переводит мифологичность в историчность (или культурность). Здесь дело даже не в утопичности его проекта «произведения искусства будущего», который на всю вагнеровскую теорию мифа отбрасывает тень. Но в самой интенции: мифологичность, сам миф «спасаются» произведением искусства. А произведение искусства, как таковое, претендует на роль тотального мифологического конститутива, покрывающего и поддерживающего все мыслимые и немыслимые пространства. Причем, все «несогласное» с ним — отлучается и выбрасывается в зону негативности.
В итоге получается, что Р. Вагнером реабилитируется не миф, но художественный проект. Многие поколения европейцев знакомились с древнегреческой мифологией по снимкам с аполлодоровской «Мифологической библиотеке» — источнике, весьма отстоящем от аутентичности прототипов, — наивно полагая, что это-то и есть древнегреческая мифология. Любопытно, что практически по той же схематике действует и Р. Вагнер в «Кольце Нибелунга», ставшем в последующем почти что синонимом немецкой мифологии. С этой точки зрения композитор — творец германского мифа. Но на самом деле — лишь ее транслятор, популяризатор, проводник в пространство именно культурное и историческое.
(Работа выполнена в рамках проекта, поддержанного РГНФ.
Грант № 99-03-19877)
Добавить комментарий