Как известно, большим другом и сподвижником Владимира Сергеевича Соловьёва был Лев Михайлович Лопатин. Их связывала не только многолетняя дружба, но и довольно обширная научная полемика. Из многочисленных источников мы можем найти подтверждение тому, что в период расцвета русской философской мысли (конец XIX — начало XX вв.) Л.М. Лопатин, будучи бессменным редактором журнала «Вопросы философии и психологии», а также профессором философии Московского Государственного Университета, активно принимал участие в научной жизни своих соотечественников и коллег. Подтверждением тому служат постоянные отклики и рецензии на их работы в журнале.
Журнал «Вопросы философии и психологии» во многом определял философскую культуру в России, поскольку самые известные русские философы и ученые той эпохи такие как: кн. Е.Н. Трубецкой и С.Н. Трубецкой, С.Н. Булгаков, Н.Я. Грот, С.Л. Франк, Н.О. Лосский и многие другие публиковали в нем свои работы, переводили вновь появившиеся труды зарубежных авторов, а так же пребывали в состоянии постоянного и смелого диалога друг с другом. Активное сотрудничество и поддержку молодым ученым по праву можно назвать одной из главных традиций журнала «Вопросы философии и психологии». С этим обстоятельством мы связываем тот факт, что такие работы В.С. Соловьёва, как «Нравственная философия как самостоятельная наука» (главы 1, 2, 5, 6, 8, 9, 19), «Об упадке средневекового миросозерцания», «Красота в природе», «Общий смысл искусства», «Смысл любви» впервые были опубликованы на страницах именно этого журнала, который являл собой «живую» философскую жизнь. В центре внимания журнала «Вопросы философии и психологии» лежала в основном этическая проблематика, в том числе: проблемы свободы воли, нравственного долга, смысла добра.
[262]
А.Ф. Лосев в своей книге «Владимир Соловьёв и его время» указывает на то, что спор о свободе воли между В.С. Соловьёвым и Л.М. Лопатиным возник еще в апреле 1889 г. после выхода в свет «Положительных задач философии» Л.М. Лопатина. «Будучи сторонником учения о динамике психических состояний человека, Л.М. Лопатин выдвигает на первый план свободный почин человеческой воли, несмотря на зависимость ее от окружающих условий. Вот этот-то слишком резко выставляемый индетерминизм как раз и оказался чужд Вл. Соловьёву, который вообще всегда боялся чрезмерного субъективизма и слишком малого учета законов объективной действительности» (ч.12 «Вл. Соловьёв и Л.М. Лопатин» стр.547).
Против лопатинского индетерминизма Вл. Соловьёв написал статью «Свобода воли и причинность», которая при жизни Вл. Соловьёва и Л.М. Лопатина напечатана не была, а вышла в свет только в философском ежегоднике «Мысль и слово» под редакцией Г. Шпета (II, I. М., 1918-1921). Тот факт, что данная публикация увидела свет только после смерти обоих философов красноречиво свидетельствует о том, что Вл. Соловьёв не желал выхода на открытый конфликт со столь уважаемым им другом и ученым.
А.Ф. Лосев полагает, что аргументация Вл. Соловьёва несколько преувеличена т.к. он высказывает здесь ту очевидную истину, что всякий творческий акт человеческой воли не имеет абсолютного значения, но значим лишь в совокупности со всей окружающей объективной действительностью. Но спиритуализм Л.М. Лопатина вовсе никогда и не доходил до абсолютного субъективизма, что видно из глубокой критики им разных форм субъективизма, как в первой части его труда, так и во второй. Издатели этой статьи Вл. Соловьёва, несомненно, ошибаются, находя в его критике теории Л.М. Лопатина какой-то детерминизм вроде спинозовского.
Другое расхождение Вл. Соловьёва и Л.М. Лопатина касалось учения о субстанциях. В статье «Вопрос о реальном единстве сознания», опубликованной в журнале «Вопросы философии и психологии» в 1899 году (кн. 49-50) Л.М. Лопатин вступает в полемику с Вл. Соловьёвым, который в свою очередь критически откликнулся на I и II главы статьи за то, что Л.М. Лопатин якобы защищает самодостоверное существование нашего субстанциального я (в том смысле, что оно не нуждается ни в каких доказательствах и должно быть принято прямо на основании свидетельства непосредственного сознания с абсолютною обязательностью). На что Л.М. Лопатин отвечает: «Действительно, я полагаю, что мы непосредственно сознаем свое бытие, как сознающих существ, и что субъективная наша уверенность в нем так велика, что практически мы не можем в нем сомневаться. Но из этого никак нельзя с первого шага делать вывод к теоретической и объективной достоверности нашего сознания. Тем более нельзя сразу облекать этого сознания в формулу, содержащую отвлеченные метафизические термины, каков, например, субстанция» (стр. 862).
[263]
Однако Вл. Соловьёв отрицает осознание нашего субстанциального я непосредственно. В то время как Лопатин Л.М. же утверждает, что в психологической области более чем в каких-нибудь других областях знания оказывается наличие спорных фактов. А именно спор идет о наличных фактах сознания: чувства как-нибудь сознаются нами, и в них или сознаются только физические ощущения, или сознается и еще что-нибудь.
По мнению Л.М. Лопатина, относительно нашего сознающего я нельзя утверждать его субстанциальности только на основании прямых свидетельств самосознания, не показав предварительно двух вещей:
- что наше общее понятие о субстанции вполне отвечает тому представлению, которое мы имеем о нашем Я через внутреннее сознание и самочувствие;
- что свидетельства нашего самосознания и самочувствия нельзя объяснить в этом случае, как простую иллюзию.
Л.М. Лопатин полагает, что для В.С. Соловьёва имманентность нашего сознающего субъекта своим состояниям оказывается синонимом его чисто феноменологического бытия. Этот субъект лишь тогда был бы реальным субъектом, если бы он имел бесспорную действительность за пределами своих состояний (стало быть, вне всяких состояний).
Тем не менее, сам Л.М. Лопатин вовсе и не отрицает творческий характер реакций и синтезов, составляющих внутреннюю жизнь нашего духа. Творчество присутствует везде, где дано качественное разнообразие фактов. Оно является отличительным свойством всей психической области. Но вместе с тем Л.М. Лопатин утверждает, что творчество имманентно жизни нашего духа, а не трансцендентно ей. Его никоим образом нельзя представлять себе так, что наше субстанциальное Я создает свои чувства, стремления и желания, как какие-то внешние для него самого, пассивные продукты. В идее творчества Л.М. Лопатин видит прямой и ясный путь к положительному решению о свободе деятельного начала в человеке. Сила творчества является «глубочайшим» признаком духа, который сам в себе есть потенция новых актов, расширяющих конкретное содержание его бытия.
Нельзя, полагает Л.М. Лопатин, отрицать самодеятельность нашего сознания. Он отмечает совершенную непригодность теории механического детерминизма к объяснению сознательной душевной жизни. Ключом к пониманию наших душевных актов является понятие целесообразности.
Л.М. Лопатин обращает наше особое внимание на ту область духовного творчества, которой, по его мнению, приходится приписывать характер внутренней необходимости, а именно, на наши познавательные процессы. Их основным признаком является целесообразность. Всякая целесообразная деятельность, по Л.М. Лопатину, предполагает два необходимых элемента:
- наличность цели, т.е. общей идеи желательного результата действия;
- полную независимость целесообразно-действующей силы в выборе средств и путей действия.
[264]
Эту необходимость Л.М. Лопатин объясняет следующим образом: если бы существовала цель и не было силы свободно избирающей пути ее выполнения, она никогда и не была бы выполнена, а если бы существовала только свободная сила, но ей не предстояло никакой цели, то ей нечего было бы преследовать.
Таким образом, Л.М. Лопатин приходит к выводу, что свобода воли здесь является неустранимым условием истинной нравственности, но вместе с тем и условием достоверного знания, условием самой возможности разума.
В заключение хотелось бы отметить, что только «дух» ученой этики, который безусловно присутствовал на страницах журнала «Вопросы философии и психологии», мог позволить столь плодотворно поспорить таким великим ученым как В.С. Соловьёв и Л.М. Лопатин. Деликатность в обращении, с одной стороны, и непримиримость в принципиальных моментах собственных концепций, с другой, — является красноречивой иллюстрацией культуры философского творчества и дискурса конца XIX — начала XX вв.
Добавить комментарий