То, что музыка является не просто ритмизированной системой звуковых различий было ясно достаточно давно. Музыка обладает не только значением, но и смыслом. Однако определение этого смысла, его тематизация и вербализация достаточно трудны. Уже А. Шопенгауэр придавал музыке онтологический статус, делая из универсума звуков “universalia ante rem”, т.е. некую универсальность, аналогичную мировой воле. Онтологическое значение музыки видит и Фр. Ницше в своей работе «Происхождение трагедии из духа музыки», следуя на данном этапе своего творчества в фарватере мысли А. Шопенгауэра. Онтологический статус музыки с необходимостью выявляет, конечно, ее значение, но отнюдь не наделяет ее осмысленностью, ибо даже бессмысленность, попадая в круг человеческого присутствия, становится смыслом.
Человек подобно царю Мидасу, прикасаясь к любому сущему, делает его причастным смыслу, даже если это сущее им [172] «по определению» не обладает и не может обладать. Понятно, что истоки смысла теряются в беспредельности времени возникновения человека. И если мы хотим хотя бы «нащупать» ту трудно уловимую рефлексией связь, которая «чувствуется» между звучащим звуком и смыслом, то нам необходимо увидеть ее между словом, узурпирующим со времен Евангелия Иоанна (вначале было слово) власть над смыслом, музыкой и ритмом.
Первый намек мы можем обнаружить у Ж.-Ж. Руссо в его небольшой работе «Трактат о происхождении языков», где он выявляет следующий генезис речи — вначале была музыка, потом песня, потом стихи, а уж затем тот вид словесности, на котором, не отдавая себе в этом отчета, говорил господин Журден, а именно проза. Речь, осмысленная речь, таким образом, возникает из пения и музыки. Музыка, как ритмизированная система плавно перерастает в песню, а затем в стихи. И музыка, и пение, и поэзия соприкасаются в двух плоскостях — в звуковом различении и ритмизированности. Именно здесь можно зафиксировать топос, который возможно закрепить за смыслом.
Следующий сюжет более приближен нам ко времени и относится к человеку, которого трудно заподозрить в «поэтической идеализации». Речь идет о Л. Мамфорде и его рассуждениях о первобытном этапе истории человека. Л. Мамфорд говорит о том, что вначале было не слово, а дело-ритуал. Ритуализированное действие, действие обладающее повторяемостью как бы притягивает смысл, притягивает значение. Не смысл порождает действие — с этой мыслью мы уже давно свыклись как с общим, а потому неоспариваемым, положением — но, возможно именно повторяющееся действие создает первоначально иллюзию смысла, возможно некую потенциальность смысла, а затем сам смысл. Хотя, понятно, можно вопросить: «Что есть иллюзорнее смысла, что есть иллюзорнее мысли?» Можно даже утверждать, что ритмизированность как таковая порождает смысл, более — ритм есть смысл.
Но тогда законен вопрос, что мы понимаем под смыслом, который порождается ритмом? Во-первых, смысл не может исчерпываться эксплицитным и рациональным его фиксированием. Смысл как таковой — это смысл человека, т.е. не рационально скомпонованной сущности философской или иной рефлексии, но смысл живого и живущего человека. В этом отношении осмысленностью [173] и смыслом могут обладать те действия человека, которые идут «против» рациональности. Смысл живого сущего, каковым является человек, заключается, во-вторых, в его продленном в будущее существовании. Повторение присутствия изначально включено в осмысленность человеческой экзистенции. Заметим, повторение существования — уже потенция ритма. Если же учесть, что много верного во фразе «смысл жизни в самой жизни», то оказывается понятным, что продление существования в повторении уже изначально осмысленно.
Далее, в-третьих, смысл экзистенциален, а потому, дорефлексивен. Смысл — это форма, которая проживается человеческой экзистенцией и ей порождается в том горизонте, который затем и является горизонтом смысла.
Но вернемся к повтору, который порождает смысл. Мы не случайно вспомнили о музыке, которая, обладая ритмизированной структурой, воспринимается нами как осмысленная сама по себе. То, что видит в ритме музыки А. Шопенгауэр или в ритме ритуала Л. Мамфорд позволяют «нащупать» нам линию порождения смысла из ритма. Если использовать «терминологию» греческой мысли, можно сказать, что космос — т.е. упорядоченная структура — есть ритмизированный хаос. Повтор изначально является смыслом, причем понятно, что речь идет о той структуре, которая является лишь упорядочивающей моделью. По сути говоря, форма рождается из повтора, который вовсе не обязательно является повтором тождественного. В этом отношении ритм музыки, например, вовсе не есть ритм повторяющейся «одной ноты». Целый универсум звуков вписывается через ритм в структуру повтора, приобретая благодаря этому повтору форму, а значит и смысл.
Таким образом, повтор-ритм через изначальную причастность форме — это элементарная структура смысла. И речь идет не только о музыке, подобное относится и к структурам мышления, которые могут быть воспроизведены и эксплицированы в фиксированных правилах логики. Подобное утверждение значимо и для языка, где форма-структура речи базируется на фигурах повтора.
Следовательно, ритм как таковой является тем топосом, в котором происходит рождение смысла, конечного смысла, выходящего за пределы рациональности. Топос ритма может быть «локализован» на пересечении действия, жизни, формы, чувства, мысли и пр. [174] Именно подобное «перекрестное» местоположение дает возможность ритму связывать достаточно отличные друг от друга стороны жизни единой человеческой экзистенции, наделяя их чертами друг друга. Именно через ритм форма «ссылается» на действие, а действие «ссылается» на смысл и т.п. Причем эти отсылки подчас лишь «чувствуются», ибо их сознательное реконструирование не может быть осуществлено, поскольку речь идет об изначальном генезисе, порождение смысла, а не о рациональных процедурах. Через причастность ритму действие наделяется смыслом, а форма прилагается к живому, ссылаясь на «биение пульса» живого существа.
Итак, попытаемся суммировать. Ритм является изначальной потенцией смысла, ибо представляет из себя модель формы, пытается создать оформленность хаосу. Человек везде, где видит или создает ритм, видит или создает форму. Форма же всегда напрямую связана с генезисом, порождением мысли. Соответственно, ритм — это прасмысл, который повторяясь и будучи повторяем нами, порождает смысл, но порождает его прежде всего экзистенциально, как живое биение сердца, как живое дыхание поэзии, как живое пение…
Добавить комментарий