В 1911 г. в Германии вышел объемистый философский трактат под названием «Философия “как-если-бы”». Его автор Ганс Файхингер (1852–1933) уже был известен в философских кругах Европы как кантовед, предпринявший титанический труд дать историко-философский, культурно-исторический и филологический комментарий к «Критике чистого разума», а также как организатор кантовского философского движения в Германии.
Вопреки опасениям самого автора и некоторым непривлекательным внешним обстоятельствам (огромный размер трактата, декларированная неоригинаяьность философских оснований новой концепции, отражавшая и понимание их эклектической сути), книга была воспринята с энтузиазмом и идеи «философии фикции», или фикционализма, как стали с этого времени именовать изложенное в ней учение, начали быстро распространяться в Германии, захватывая и нефилософские сферы. Вскоре оформилось весьма мощное и представительное движение, заявившее претензию на пересмотр оснований всей духовности, особенно науки, современного общества и перестройки ее фундамента на принципах «философии “как-если-бы”». Следовательно, в учении обнаруживался значительный культур-философский потенциал. В этом движении участвовали многие выдающиеся представители немецкой науки и философии.
К сожалению, это весьма своеобразное явление духовной жизни Европы начала XX столетия оказалось вне поля зрения ее историков, как не получило осмысления влияние, оказанное фикционализмом на становление философских программ неопозитивизма, конвенционализма, феноменологии и иных школ современной философии.
Русская философская мысль этого времени также оказалась вовлеченной в сферу влияния фикционалистской философии. Насколько нам известно, данное явление не было отмечено в исследованиях по истории русской философии XX в. Между тем «русский фикционализм», насколько нам представляется, вполне может быть вычленен как определенная относительно самостоятельная тенденция, которую можно проследить с большей или меньшей явственностью в воззрениях и учениях довольно широко- [17] го круга русских мыслителей первых двух десятилетий текущего века. Возможно, в России не было непосредственных адептов файхингеровского фикционализма. Но то, что это учение было известно, книга читалась и обсуждалась; это зафиксировано в многочисленных свидетельствах современников.
Сейчас мы имеем возможность высказать только несколько общих суждений, ориентирующих на изучение и понимание русского фикционализма.
Его своеобразие, во-первых, можно отметить уже на уровне установления генезиса. Следует выделить внутренние умственные предпосылки, свидетельствующие об укорененности фикпионалистских тенденций и мотивов в традиции и специфике русской философской культуры предыдущего времени. Во-вторых, оно выражается в факте своеобычного соединения (не говорим — синтеза) отечественных тенденций с рафинированным философским фикционализмом Файхингера, стимулировавшего развитие таких тенденций до развитых форм субъективно-идеалистической гносеологии у ряда русских философов (например, у И.И. Лапшина). Но даже в этом случае фикционализм не претендовал на выделение в самостоятельную философскую линию, равно как не была принята и программа всеобщего фикционалистского пересмотра оснований науки: фикционалистский элемент в культуре, познании, творчестве фиксировался как их необходимый сущностный момент на основе анализа и увязывался с другими онто-лого-гносеологическими условиями деятельности. И это можно считать третьей чертой русского фикционализма. Наконец, он структурно многообразен и поэтому не имеет для всех конкретных форм единого универсального объяснения.
Можно говорить о нескольких линиях проникновения фикционализма в философско-научный мир России. Сам его создатель — Файхингер рассматривал фикционализм как наиболее полное и совершенное в философском смысле выражение пессимизма как наиболее творчески продуктивного и жизненно-стимулирующего (sic!) состояния человеческого духа. Таким образом, поворот европейской культуры к модернизму, в котором пессимистическое миропонимание занимало центральное место, затронувший и Россию, объясняет живость положительной реакции у нас на это философское течение: особенно в среде интеллектуальной и художественной элиты.
Незамеченным оказался факт распространения идей Файхингера среди теоретиков европейской социал-демократии (например, Р. Люксембург). Ее увлечение фикционализмом было настолько сильным, что это вызвало опасения нового «перекоса» в философии марксизма. Много лет спустя эта опасность была документирована Ф. Фогараши в журнале «Вестник Коммунистической Академии» (1927, кн.23). Но тот же источник свидетельствует о том, что в фикционализме некоторые видели положительный смысл, которому можно было бы придать марксистское истолкование. Значит, можно говорить о попытках построить «марксистский фикционализм». [18] Интерес к фикционализму отмечен и у Ф. А. Асмуса, который отклонял его как метафизическую философию, но продуктивную постановку вопроса видел в попытках понять роль «вымысла» в художественном творчестве. Определенное внимание к «философии как-если-бы» мы видим у К.С. Баркадзе. Но в целом данный аспект истории марксистской мысли в нашей стране еще требует прояснения.
Более серьезное в философском смысле проявление фикционализма в ткани философских размышлений, связанных с познанием и наукой, мы встречаем в среде русской профессиональной и академической философии. Мы укажем на П.А. Флоренского и его «Мнимости в геометрии», которые только и могли быть созданы в обстановке дискуссий о познавательной сущности фикций и их онтологической достоверности. Конечно, мы далеки от мысли напрямую связать философскую установку Флоренского с файхингеровским учением, дело куда сложнее. Например, следует ожидать фикционалистские элементы в учении московской математической школы, с которой Флоренский был связан идейно и практически. Однако о влиянии европейской линии не следует забывать.
С еще большим основанием к русскому фикционализму мы относим И.И. Лапшина. Свои воззрения на сей счет он развил в труде «Законы мышления и формы мышления» (СПб, 1906), а затем в серии публикаций, посвященных вопросам научного и художественного творчества. Лапшин разработал проблему фикций преимущественно в гносеологическом плане. Ему принадлежит обладающее определенной ценностью определение фикции, их классификация и отношение к научным понятиям.
Важным представителем фикционалистской точки зрения на сущность научного познания и его теоретической структуры был Г. Флоровский. Утверждать это дает нам право содержание его работы «К обоснованию логического релятивизма», которая не обратила на себя должного внимания. Флоровский подвергает логико-методологической критике серьезность и структуру научного опыта (эксперимента), направленную на установление его условной, фиктивной природы. По Флоровскому, теория лишь в аспекте «как если бы» объясняет действительность, оставляя в стороне вопросы достоверности и объективной значимости знания.
Наконец, следует обратить внимание на глубокий и устойчивый интерес Г.Г. Шпета к проблеме «как если бы», позволивший ему сделать весьма существенные разъяснения в отношении «онтической» структуры знания. Этот интерес не являлся специфической чертой собственно воззрений Шпета, но имел мотивировку в феноменологии Э. Гуссерля, где принцип «как если бы» имеет фундаментальное значение. Поэтому русская феноменологическая школа оказалась руслом, в котором разрабатывалась проблема природы фикций.
В заключение укажем еще на одну линию в русском фикционализме «естественно-научную». Многие русские натуралисты и представители точного логико-математического знания стояли на позициях признания [19] продуктивной роли «полезных фикций», которые «подобно лесам возводятся около здания и немедленно убираются прочь по окончании работ». В этом смысле заинтересованно отнесся к фикционализму известный русский логик С.И. Поварнин. Отдавал ему дань и философски обосновывал биолог А. Любищев, продолжал уже в наши дни давнюю традицию русской науки, отдавшей дань увлечения позитивизму в его фикционалистской редакции.
Мы не исчерпали имеющийся уже сейчас материал, подтверждающий реальность феномена философского фикционализма в России, ограничившись только постановкой вопроса.
Добавить комментарий