Философия фикционализма Ганса Файхингера: опыт ретроспекции и оценки

[28]

Предлагаемый вниманию читателя философско-биографический очерк немецкого философа Г. Файхингера «Как возникла философия «Как-если-бы», повествует, согласно его названию, об обстоятельствах возникновения философского воззрения, первоначально обозначенного его творцом термином «философия «как-если-бы», но закрепившегося в истории философии под названием «фикционализм». Мы совершенно уверены, что современному знатоку философии ни эта философия, ни само имя Файхингера равным счетом ничего не говорят. Дело не спасают даже те несколько заметок, которые содержатся на эту тему в некоторых философских энциклопедических словарях последних лет 1. Что такое фикционализм, и почему так печально сложилась его судьба, мы и намерены объяснить в этой заметке, предваряющей публикацию указанного очерка. По нему наш читатель впервые познакомится с личностью этого философского писателя и со свойственным ему стилем и свойством философствовать. Но это не единственная публикация Г. Файхингера на русском языке. Первой была брошюра о Ф. Ницше, вышедшая в начале прошлого века и выдержавшая несколько повторений 2. Но, как и в Германии, она оказалась у нас прочно забытой и не знакома даже дотошным знатокам жизни и творчества этого сумрачного гения германского духа.

В каком-то смысле судьбу этой своей книжечки разделил и ее автор. Даже довольно полные компендиумы по истории философии XIX-XX столетий обычно опускают его имя и созданную им философскую теорию, либо ограничиваются малозначительными замечаниями. Может быть, в этом выразилась какая-то историческая справедливость. Листая немецкие философские журналы, например, “Kant — Studien” за 10-20-е годы прошлого века, поражаешься обилию публикаций и иного журнального материала, относящегося к проблеме “Als-0b” или, по терминологии Файхингера, “Als-0b-Betrachtung” 3. Устойчивой была эта же тематика и в ведущем органе не только тогдашнего немецкого, но и всего мирового естествознания, журнале “Natur Wisscnsehaften”. Наука, как особый фикционистский продукт, заняла на какое-то время умы многих выдающихся физиков, математиков, философов науки. [29] Фикционализм стал не только философской модой, но прямо-таки интеллектуальным наваждением, поразившим, подобно компьютерному вирусу, самые выдающиеся умы той эпохи. Так продолжалось до начала 30-х годов, после которых фикционализм покинул страницы философских изданий и был предан забвению. Как ни тяжко было поражение, нанесенное немецкой философии идеологической подготовкой фашизма, но невозможно его только обвинить в гибели фикционализма. Позитивизм, ветвью, или одной из модификаций которого была философия Файхингера, в целом благополучно перенес лихолетья фашизма. Перебравшись в университеты Северной Америки и Англии, он развил необычную активность, после войны на какое-то время распространившись по всему миру, став господствующей формой рационализма. Фикционализму в чистом виде в нем места не нашлось. Следовательно, мы вправе предположить, что он в непродолжительное время своего интенсивного развития и распространения исчерпал свой скромный эвристический потенциал, а его радикальная установка на понимание всего духовного и особенно интеллектуального состава культуры как совокупность функций, условностей, допущений оказалась лишенной продуктивной конструктивности.

И тем не менее, исчезнув как самостоятельное течение, фикционализм сохранился, растворившись в методологических программах близких ему по духу и принципам гносеологических учений.

Мы придерживаемся того мнения, что, хотя действительно теоретическое содержание и сама интеллектуальная стилистика, в которой выдержана философия фикционализма в оригинальной версии ее создателя, отмечены безнадежным анахронизмом и бесповоротно принадлежат даже не прошлому, а позапрошлому веку, в этой философии оказались все же выраженными идеи, развитие которых, пусть даже в контексте иных учений, к концу прошлого века дало весьма знаменательный итог в виде той установки философствовать и понимать мир, которая предполагает универсальность и примат конструирующей способности продуктивного воображения. На этот принцип обращают особое внимание, когда рассматривают вопрос о сущности культуры, все чаще интерпретируя ее онтологический статус как порожденный воображением мир опредмеченностей, как пространство развертывания смыслопродуцирующей силы интеллекта, в которой творчески самореализуется человек.

Несомненно, сам фикционализм как конкретный историко-философский факт с большой натяжкой может быть сопряжен с той интеллектуальной ситуацией, которая переживалась в философии и гуманистике [30] в последней четверти ушедшего века. Его конкретное влияние трудно различить в мощном слое опосредующих тенденций и подходов, восходящих зачастую к иным, даже иногда нефилософским истокам современных интеллектуальных течений, но в то же время мы не можем не признать косвенную зависимость нашей нынешней философской стилистики учения, предложившей понимание духовной сферы культуры как порождения разнородных мнимостей и результатов оперирования ими. Мы не можем освободиться от навязчиво заявляющего себя представления о структурной родственности того, что было в начале прошлого века воспринято как интеллектуальная сенсация, разрушающая последние предрассудки реалистического мышления, и нынешнего, ставшего уже едва ли не обыденным, понимания условий нашего существования как реализации свободно самопродуцирующейся человеческой духовности. Именно Файхингеру принадлежит заслуга заявить с не вызывающей сомнений прямотой, что реальность, в которой обретается человек и обыденному уму предстающая как принудительная объективность, на самом деле по природе своей мнима и сконструирована из элементов, являющихся продуктами мыслительной работы, которые не обладают никаким реально-значащим содержанием, а от начала до конца являются выдумками, фикциями и созданы нами только в качестве технических средств нашего приспособления, как организмов, к условиям существования. Вводятся они и применяются не стихийно, произвольно, а сознательно, ориентированно на разумное целеполагание, как необходимые и до времени приемлемые средства решения наших жизненных проблем. Остаются же в употреблении до тех пор, пока они способны выполнять роль орудия приспособления и самосохранения человека до исчерпания этой их утилитарной функции. Новые условия будут требовать замены отработанных функций новыми. Познание — это неверно понятая и истолкованная деятельность по производству фикций, и наука — их главное, но не единственное вместилище. Ядро культуры составляют научные фикции, полезность которых оправдывает их существование.

Последнее замечание особенно значимо. Поскольку, согласно Файхингеру, если фикции — это ложные понятия, то наука, следовательно, представляет собой систему ложных понятий и составленных из них утверждений. Но они полезно-ложные образования и этим оправдано их существование и использование. Таким образом, если традиционная догматическая трактовка науки сводилась к пониманию ее как системы истинных утверждений и содержательных понятий, то после ее критического анализа, согласно Файхингеру, следует уже говорить о [31] системе сознательно принятых ложных утверждений и ничего не значащих фикций. Попперовский фальсификационизм, противостоящий верификационной концепции науки, конечно же, не инспирирован фикционализмом Файхингера — данных в пользу обратного вроде бы нет, — но он мог возникнуть только в интеллектуальной атмосфере, рожденной фикционализмом, а это уже имеет подтверждения.

Впрочем, читатель предлагаемого очерка о возникновении фикционализма сможет сам ознакомиться с существом его трактовки в терминах самого Файхингера, суммированной в пятнадцати тезисах, которыми он завершается. Мы же намерены дополнить изложенную историю создания этого учения некоторыми фактами, оставшимися за пределами очерка или относящимися ко времени после его написания.

Как мы уже сказали, Файхингера и его философскую теорию можно уверенно отнести к второстепенным и, казалось бы, по справедливости забытым явлением философской жизни ХХ века. Никому и в голову не придет, даже при всей снисходительности, сопоставить ее с такими мощными духовно-интеллектуальными явлениями, как неопозитивизм, феноменология, экзистенциализм и марксизм. Но не будем излишне поспешными в своих оценках. Так судили не всегда. Файхингеру довелось испытать и пережить период ослепительной славы, которую принесла ему его доктрина. Ее опубликование в 1911 году имело определенный привкус философской сенсации. Возникла необыкновенно оживленная дискуссия, быстрое признание, вскоре переросшее в своеобразный фикционалистский бум. На теорию Файхингера обратили внимание не только профессионалы-философы, но и выдающиеся представители науки, техники и художественной жизни. У всех них возникла на какое-то время уверенность, что теория дала в высшей степени удовлетворительное философски обоснованное объяснение важнейшей стороны интеллектуальной деятельности человека в соотнесении с ее практической целесообразностью. Все они под впечатлением учения о фикциях и казалось бы безукоризненного обоснования универсальности Als-ob-установки в отношении человека к миру принялись за выявление таковой каждый в своей собственной сфере. Неожиданно, уже через несколько лет после выхода в свет “Philosophie des Als-Ob”, начала складываться научно-философская программа, поставившая своей задачей переработать весь массив интеллектуального состава культуры, с целью устранить из нее так сказать псевдо-объективистские предрассудки и установить фикционалистскую природу всего концептуального каркаса науки, религии, [32] искусства и иных форм общественного сознания. Помимо естествознания в лице его основополагающих теорий, в особенности теории относительности, анализу подверглись гуманитарные науки, право, религия, искусство. Особенно интенсивными стали подобные исследования после Первой мировой войны. Они продолжались все двадцатые годы, вплоть до установления фашизма в Германии, когда свободное философствование по сути стало невозможным. В сущности, это была первая программа, поставившая своей целью планомерный пересмотр основ нашего знания с единой методологической позиции. На этот факт истории философии и науки доныне не обращено внимания. Но именно она на самом деле оказалась образцом или прототипом иной хорошо известной и описанной программы анализа научного языка, составившей сущность логического позитивизма: конец 20-х — начало 60-х годов. Если же принять во внимание совпадение некоторых содержательных элементов, то родственность обеих программ и, следовательно, формальная связь между ними станет несомненной. В доказательство сказанного достаточно указать на конвенционалистскую ориентацию неопозитивизма, что очень близко файхингеровскому учению о научных понятиях как удобных и полезных фикциях. Лидер неопозитивизма Р. Карнап еще в конце 20-х годов выдвинул задачу освободить науку от мнимостей в виде «кажущихся проблем» (Scheinprobleme). Нельзя, знакомясь с аргументами Карнапа, отделаться от впечатления их неотразимой близости положениям учения о бесполезных фикциях, нуждающихся в удалении из тела науки, которые мы находим в работе Файхингера. Есть и другие факты, подтверждающие указанную связь этих двух программ, о чем мы скажем несколько позже. Аналитическая философия, сконцентрированная на проблеме языка, которую также можно рассматривать как программу перестройки науки через совершенствование ее языка, еще один пример влияния, какое оказал фикционализм на философское мышление ХХ века.

Теперь трудно судить, как долго продолжалась бы фикционалистская революция в науке и развитие ее программы, если бы им не помешали события 1933 года в Германии. Но можно довольно обоснованно предположить, что они только ускорили ее надвигающуюся деградацию, которая была бы неизбежной в конкуренции с более теоретически перспективной и фундаментальной программой неопозитивизма. Уж больно скромным и наивным был методологический потенциал фикционализма с его неуклюжим биологизаторством и прямолинейным [33] бихевиоризмом. В своем основном содержании он представлял естественно-научное мышление XIX столетия, только благодаря некоторой философской косметике перенесенное в ХХ век — век нового научно-философского мышления. Как только призрачность этого внешнего приноровления становилась очевидной, фикционализм уступал место своим более конструктивным философским оппонентам. Но что бы мы теперь не говорили о нем с позиций философского опыта начала XXI века, историческая истина требует признать два факта: первый — безусловный успех и кратковременное мощное господство его в так называемой «научной философии» 10-20-х годов прошлого века; второй — как непосредственное, так и скрытое воздействие фикционализма на методологическую культуру последующего времени, в каких-то важных аспектах определившее стиль философствования и способ интерпретации концептуальной структуры знания.

Остановимся более подробнее на научной биографии нашего философа.

Х. Файхингер прожил долгую жизнь, наполненную, наперекор парализирующему активность недугу — с годами усиливающуюся вплоть до полной слепоты близорукость, — интенсивной умственной деятельностью. До 1911 года в философском мире Германии и кантоведов он был известен прежде всего как автор двух томов «Комментариев» к кантовской «Критике чистого разума» 4. До настоящего времени они сохранили свое значение и широко используются кантоведами, хотя содержательно относятся только к «Предисловию», «Введению» и «Трансцендентальной эстетике». Проницательность Файхингера позволила ему обнаружить некорректность, допущенную издателями при публикации кантовских «Пролегомен», которую не заметил даже сам автор. В публикуемом очерке Файхингер кратко касается истории появления «Комментариев», но не вполне объясняет причины, не позволившие ему завершить их. Сохранились сведения 5, что он намеревался уложить их в четыре тома. Но основательность, с которой он подошел к делу, и рачительная скрупулезность, обстоятельность, благодаря которым текст комментариев непомерно разрастался, сделали невозможным осуществление первоначального замысла. Вырисовывалась перспектива многотомного труда, явно непосильного для одного человека.

Комментирование главного труда Канта началось еще при жизни автора и даже по его инициативе и поддержке 6, однако только у Файхингера оно обрело научную обстоятельность. В обширном введении к первому тому своего «Комментария» Файхингер дал обоснование нового подхода к изучению текстов Канта, высказав мысль о необходимости создания особой «Kantphilologie» — специальной филологической теории текстов Канта, наподобие той, что применялась к текстам [34] античных философов, особенно Платона и Аристотеля. Имелось в виду не только прояснение текста посредством его филологического комментирования и выяснения этимологических корней сложнейшего тезауруса кантовского языка, но и построение историко-философского контекста идей и высказываний Канта.

До Файхингера требование такого подхода к философским текстам высказывали Лаас, Ердманн, Паульсен, Виндельбанд, демонстрируя в своих исследованиях особенности критико-филологического анализа. Заслугой Файхингера следует признать дальнейшее развитие этой методологической установки в направлении общего герменевтического подхода. Начертанная им программа содержала двенадцать важнейших требований, следование которым могло привести к адекватному восприятию содержания кантовского труда. «Моя цель — установит по методологическим принципам герменевтики и исторического исследования точное, то есть строго научное объяснение Кантовой «Критики чистого разума». Среди этих принципов требование рассматривать философию Канта в возможно широком контексте исторических обстоятельств ее возникновения, иметь в виду эволюцию его воззрений, реальную обстановку и мотивацию, при которых создавалось сочинение, внутреннюю структуру текста, противоречия, возможные в трактовке различных проблем и понятий, учитывать все интерпретации идей Канта и исходящие от него философские тенденции. Но главным он признает два постулата. Первый заключается в исчерпывающейся детализованной интерпретации текста. «Выяснение подобных деталей может оказать обратное влияние на понимание всего раздела и даже всего сочинения», поскольку логическая структура элементарных частей способствует обнаружению логической связи больших разделов текста.

«То, что не только целое объясняется из частностей, но и отдельное — из целого, — это требование, которое особенно подчеркивал Шлейермахер, является вообще строго и неукоснительно соблюдаемым», — подчеркивал Файхингер 7.

Вторым важнейшим требованием является формулировка необходимости оставаться на позициях восприятия текста, исходя из его собственных содержательно-теоретических данностей. «Вдумчивая и содержательная историческая парафраза» должна сочетаться с имманентной критикой.

«Экзегет не имеет права ни исправлять непоследовательности, неровности, несогласованности. Предприняв попытку гармонизировать систему, можно мнимые противоречия превратить в действительность». [35] Именно этот имманентный подход стал предметом особо острой критики результатов интерпретации кантовского текста, представленных в 1-ом томе «Комментария», справедливость которой вынужден был признать. Файхингер: «Комментарий» столь остро применил к «Критике чистого разума» имманентную критику, что почти не нашлось страницы, на которой Кант не упрекался бы в неточностях и противоречиях, упущениях и заблуждениях. Это могло создать видимость, что критикуя частности потеряно представление об общем величии Кантовской идеи» 8. Он совершает пересмотр своей методологических позиций и заявляет, что отождествление их с “Kantphilologie” оказалось опрометчивостью.

Каковыми важными бы ни были достижения филологического анализа текстов философа, он явно недостаточен для глубокого проникновения в идейно-теоретическую сущность философских текстов.

Поскольку Файхингер воспринимал Канта в историко-философской ретроспективе, то методологическую концепцию второго тома «Комментария» он предпочел обозначить как «историко-критический анализ». Сколь бы исследователь не был погружен в летали конструкции текста, он не должен уклоняться от понимания самого существенного, что философский процесс — это история понятий и проблем, как утверждал Виндельбанд. Продуктивная разработка философских проблем возможна лишь на историко-критическом базисе. И таковым должен быть «Комментарий». Файхингер принимает постулат, что Кант в историческом аспекте предстает как переходное явление между двумя философскими эпохами 9.

И доныне теоретическое введение к «Комментарию» представляет интерес, хотя бы с точки зрения понимания источника многих дискуссий кантоведов. Но и в фактографическом отношении оно вызывает почтительное удивление выраженной в нем эрудицией, полнотой историко-философской документалистики, скрупулезностью в выяснении обстоятельств и частностей, обычно остающихся без внимания. Эти черты научной деятельности свойственны и главному сочинению Файхингера. Читатели очерка о возникновении его философии имеют возможность познакомиться с тем, как складывалась и система фикционализма, и, одновременно, шла эволюция мировоззрения Файхингера. Любопытно отметить, что хотя «als-06»-установка, которая составляет сущность фикционализма, в развитой форме выражена именно у Канта, но сам Файхингер склонен представить ее более глубокие корни, восходящие к мыслителям докантовского времени. И в «Комментарии» об «als-06-принципе» и его значении у Канта ничего не говорится.
[36]

Экзегетика основного кантовского текста привела к ряду ценных результатов, без которого его изучение ныне немыслимо. После работы Файхингера комментирование Канта превратилось в самостоятельную область философских исследований, распространившуюся и на другие его «Критики». Среди тех, кто принял участие в этой работе, мы встречаем фигуры первостепенного философского статуса: Г. Когена, Б. Эрдманна, А. Рилля. Представляется интересным описать историю комментирования кантовских текстов.

Авторитет Файхингера в философском мире Германии основывался, таким образом, на признании его крупнейшим экспертом и знатоком текстов Канта, и только.

Правда, была еще одна сфера деятельности, в которой Файхингер проявил себя редким для философской профессии качеством организатора философской жизни. О ней также имеется краткое упоминание в очерке. Он проявил недюжинную предприимчивость, положив начало ряду философских предприятий, существующих и поныне. Два из них — самые известные ныне. Это знаменитый журнал «Kant-Studien» («Кантовские исследования»), основанный в 1896 году. Первоначально замысленный как орган содействия изучению философии Канта в духе упомянутой Kantphilologie, он почти сразу превратился в самостоятельное издание. Хотя он продолжал оставаться органом широко понимаемого кантианства, но постепенно приобрел и общетеоретический характер. Будучи долгие годы его главным редактором и издателем, Файхингер немало сделал, чтобы журнал стал рупором фикционализма, что и произошло. До 1924 года журнал старательно фиксировал все факты развертывания фиционалистской программы, предоставляя свои страницы для исследований в ее духе.

В 1919 году он инициирует издание ежегодника «Annalen der Philosophie» («Философские анналы»), с 1924 года превратившееся в ежемесячное издание «Annalen der Philosophie und philosophischen Kritik» («Анналы философии и философской критики»). Этот журнал стал специальным органом фикционалистской философии и фикционализма в Германии 10. Он просуществовал до 1930 года, когда слился с новым периодическим изданием, знаменитым органом позитивизма «Erkenntnis» («Познание»). Этот факт чрезвычайно интересен в историко-философском смысле. Исследователи неопозитивизма, за редчайшим исключением, обходят молчанием то обстоятельство, что у его истоков стоял фикционализм, и еще до того как была предана гласности программа «Венского кружка», ряд его членов, в частности [37] Р. Карнап, выступал на страницах органа «Als-ob-философии» вполне в духе ее основных постулатов, перенеся их позже в программу философии науки логического позитивизма.

Второе из основных предприятий Файхингера — создание Кантовского общества. О его целях, во всяком случае, самых первых, он пишет в очерке. Однако обществу суждена была иная судьба. Оно вскоре обрело совершенно иной статус, став самым большим и авторитетным из философских обществ Германии, да, пожалуй, и в мире. Созданное по случаю столетия со дня смерти И. Канта, общество стало образцом, по которому стали создаваться многие другие философские объединения в других странах.