Консервативные ценности в стереотипах политического сознания и поведения россиян

[201]

Отечественные политологи при характеристике политического развития нашей страны настойчиво подчеркивают проявление тенденции к возвращению дуалистической модели управления. Речь идет о совмещении принципов конституционализма, «верховенства законов» и личного правления президента. Опыт политического развития страны последних десятилетий однозначно свидетельствует об отсутствии в политическом сознании как рядовых граждан, так и представителей политической элиты, истеблишмента, устойчивой системы социальных и политических ценностей, представлений, позволяющих обеспечить достаточно плавный, постепенный, реформистский переход от одного состояния общества к другому.

К истории развития России, имеющей столь «рваный» вид коротких волн реформ и длительных периодов контрреформ, чаще всего имевших радикальный характер (по сути дела Россия несколько столетий не может вырваться из замкнутого круга «реформы — контрреформы»), вполне подходит название написанной по совершенно иному поводу статьи В.И. Ленина «Шаг вперед, два шага назад». Во многом эти процессы связаны в равной степени с отсутствием устойчивых стереотипов и либеральной, и консервативной направленности. Точнее будет сказать, что консервативно настроенные люди в России есть, и их много. Однако консерватизм этот очень уж «попахивает» российским традиционализмом (что классическим консерватизмом однозначно отрицается), к элементам которого в равной степени относятся и «смирение перед судьбой и вышестоящими лицами», и «русский бунт, бессмысленный и беспощадный»…

Итак, прежде всего следует отметить, что консервативные установки в деятельности политических институтов и политическом поведении рядовых граждан могут иметь разное содержание (они не всегда совпадают, поскольку любая политическая сила при использовании того или иного понятия склонна вкладывать в него смысл, выгодный ей в данный конкретный момент), [202] и договориться о значениях используемых понятий, поскольку в научной и политико-публицистической литературе присутствует терминологическая путаница в отношении понятий «консерватизм» и «ценности».

Ценности существуют как осознаваемые или неосознаваемые человеком структуры его духовного мира, которые формируют культуру индивида и влияют на его поведение, в том числе и политическое. Ценностями могут стать в принципе любые предметы или явления, если они служат удовлетворению каких-либо потребностей, обеспечивают адаптацию индивида или группы в неблагоприятной для них социальной или политической среде. Ценности обосновывают нормы поведения людей в обществе. Они задаются характером истории страны и определяют доминирующие мотивы социального и политического действия. Базисные установки людей, связанные с их жизнью в целом, меняются очень медленно. Однако для изменения системы политических ценностей бывает достаточно нескольких лет. Основным признаком ценности является их значимость для субъекта ценностных отношений. Под политическим поведением следует понимать наличие устойчивых моделей действий в области политики. Наличие стереотипов предполагает наличие скрытых или явных закономерностей в политических представлениях и поступках людей.

Наиболее широкое определение политическому консерватизму дал С. Хантингтон, определив его как систему идей, служащую сохранению существующего порядка, независимо от того, где и когда он имеет место, и направленную против его разрушения. Но в случае следования такому «ситуативному» определению консерватизма к консерваторам следовало бы отнести и коммунистов, не желавших разрушения СССР, и демократически настроенных людей, не желающих «отката» от реформ начала — середины 1990-х годов, и государственников-патриотов, не желающих уменьшения зоны влияния России в геополитическом пространстве.

Если говорить о консерватизме как о системе установок, в основе которой лежит приверженность традициям, то по крайне мере одна незыблемая установка в политических представлениях российских граждан есть. Речь идет о социальном иждивенчестве, о безусловной убежденности по крайней мере трети населения нашей огромной страны в том, что государство обязано, может и будет обеспечивать гражданам социальную защиту (в любой форме: [203] в виде гарантированных достойных пенсий, права на труд, достойную жизнь и т. д.).

В сознании граждан политический консерватизм связан прежде всего с реакционными политическими установками, со страхом и нежеланием реформ, любых радикальных перемен, с декларирацией преимущества исключительно медленных и сверхосторожных изменений. Можно смело утверждать, что попытка обозначить некую универсальную идеологию консерватизма заранее обречена на неудачу, поскольку консерватизм Великобритании, США, Германии, любой другой страны, а тем более России, имеет существенные отличия. В любой стране мы найдем проявления умеренного, охранительного и ультраконсерватизма. Кроме того, необходимо признать, что хотя политическая функция консерватизма остается неизменной, периодически происходят радикальные изменения части постулатов консервативной идеологии. Если говорить о некоем минимальном и обязательном для консерватизма наборе принципов, к нему следует относить следующие: а) признание преемственности и традиции как ведущих ценностей, яростная защита установившихся интересов и порядков; б) неприятие любых революционных потрясений; в) убежденность в том, что очень медленные, постепенные, последовательные реформы есть единственно правильный и достойный путь развития государства; г) отношение к семье, роду как к основе общества; д) убежденность в необходимости минимизации социальных программ, снижении налогов на высокие капиталы и доходы; е) передача, насколько это только возможно, управление различными материальными объектами, предприятиями в частную собственность.

Интерес к консерватизму в среде политической элиты и аналитиков связан главным образом с попыткой найти идеологию или национально-государственную идею, способную если не объединить, то хотя бы создать иллюзию объединения самых разных слоев общества. Политический консерватизм прагматичен, он решает проблемы, «стоящие преимущественно в повестке дня», стараясь действовать в рамках существующих институтов и законодательства. Современный консерватизм претендует на защиту культурного, исторического наследия и окружающей среды, традиционного образа жизни и системы ценностей, сохранение сильного государства с имперскими амбициями во внешней политике. Он опирается на обращение к нации и к народу, экономический монитаризм. [204] Примечательно, что печально известные «павловские реформы» и программа экономического переустройства России Е. Гайдара (радикального либерала!), вызвавшие настоящий экономический шок, коллапс промышленного и сельскохозяйственного производства в России в начале 1990-х годов, опирались именно на идеи монитаризма. В общем, в России даже либеральные реформы шли по известной схеме: «Правая, левая где сторона?»... Российский консерватизм удивительным образом объединяет плохо сочетаемые принципы, например, идеи «сильной власти» и экономических свобод.

Идеи консерватизма ныне очень популярны среди политического истеблишмента России. Весьма интересную картину дает нам даже поверхностный обзор действий политических институтов, которые, естественно, определяются политическими установками и ценностями работающих в них людей. В России консерватизм не является преимущественно идейным течением, с начала 1990-х годов он оформляется в политические движения. Например, в 1994 г. «Консервативный манифест», написанный В. Никоновым и С. Шахраем, взяла на вооружение Партия российского единства и согласия (ПРЕС). В известной степени даже КПРФ — консервативная партия, поскольку, по едкому замечанию А. Салмина, она является «партией ностальгии», обращенной к советским временам. Нынешняя «партия власти» «Единая Россия», пришедшая на смену НДР, активно позиционирует себя как консервативная партия. В очень короткий срок «Единой России» удалось решить две крайне сложные задачи — создать эффективные вертикальные внутрипартийные управленческие структуры и закрепиться на региональном уровне (создать систему региональных отделений), что не удавалось ни одной из предыдущих «партий власти». Очень соблазнительно признать, что, поскольку значительная часть избирателей в декабре 2003 г. проголосовала за эту партию, то и система ценностей у большинства россиян имеет консервативный характер. Стоит более осторожно подходить к этому вопросу. Дело даже не в том, что с учетом не пришедших на выборы избирателей число сторонников «Единой России» не превышает одной трети. Мотивация голосования за эту партию у большинства избирателей была в очень малой степени связана с предлагаемой политической программой этой организации или ее позиционированием в политическом пространстве.

Особый вопрос — программа и характер действий властей. Из масштабных преобразований последних лет, пожалуй, только [205] программа передачи земли и снижение налогов на любые доходы до 13% имеют однозначно консервативный характер. Несмотря на многочисленные заявления по поводу активизации приватизации предприятий, при сохранении нынешних темпов полная денационализация промышленности и других объектов может произойти через шестьдесят с лишним лет.

Однако характер последних предложений Президента РФ по поводу изменения избирательного права (фактически речь идет о назначении губернаторов главой государства под прикрытием голосования региональными депутатами за предложенную президентом кандидатуру; об избрании депутатов в законодательные региональные органы власти только по партийным спискам, что превратит эти выборы также в фикцию, поскольку полностью ликвидирует возможность прямой ответственности депутатов перед избирателями) свидетельствует, что нынешняя власть рассуждает о характере политических свобод вполне в духе английского консерватора Э. Берка (конец ХVIII в.), для которого свобода и ограничение были неразделимы, а эффективно управляемое государство и гражданское общество, естественные права индивида — вещи практически несовместимые. Конечно, следует признать, что предлагаемые президентом нововведения лишь легализируют сложившуюся под прикрытием демократических и свободных выборов практику прихода к власти чиновников, поддерживаемых политическим истеблишментом в большей степени, чем избирателями.

Необходимо специально подчеркнуть, что осуществляемая ныне политика доминирования исполнительной власти, урезания реальных прав власти законодательной принципиально не согласуется с классическими принципами консерваторов, для которых принципы разделения властей и действия «механизмов сдерживания и противовесов» были обязательным условием и наилучшим средством обеспечения единства правления и индивидуальной свободы. Однако нужно отдавать отчет в том, что «усиление вертикали власти» было невозможно, пока в самом обществе сохранялась потребность в состязательном плюрализме. Похоже, что в современной России существенных возражений проводимым административным изменениям не будет. Также не вызывает сомнений и тот факт, что административные реформы, начавшиеся весной и продолжившиеся после террористических актов в августе-сентябре 2004 г., являются реализацией давних (еще конца 1990-х годов) [206] планов Кремля. Судя по всему, высшая исполнительная власть в стране категорически убеждена в том, что российское общество (т. е. рядовые граждане) недоразвито в политическом и социальном аспектах, а потому не может выступать равным партнером в решении стоящих перед обществом задач.

Вполне в духе классических консерваторов и действия исполнительной власти по поводу усиления централизованного правления, «выстраивания вертикали власти» с жестким иерархическим соподчинением институтов разного уровня. Административные реформы 2004 г. явно направляются единственной целью — укреплением государства как основы общественной жизни, которое должно планироваться за счет устранения хаоса в системе государственного управления, избегания неопределенных последствий при принятии политических решений, упорядочения политического процесса.

Ключевой задачей формирования управленческой политики классический консерватизм видит в избегании «деспотии монарха и деспотии масс». Но если при выстраивании «вертикали власти» и демонстративном отчуждении от власти народа проблема избегания «деспотии массы» решается принципиально, то отказа от «деспотии монарха» (в нашем случае, от доминирования исполнительной власти) не происходит. В консервативной доктрине присутствует сильное авторитарное начало, и представители региональной политической элиты (в основном губернаторы, например, Э. Россель, М. Пруссак) дружно поют «осанну» активно возрождающемуся российскому авторитаризму.

Следующим шагом может стать уже «поражение в правах» только что зарождающейся системы местного самоуправления, которую губернаторы-назначенцы с большой долей вероятности также начнут в страивать в «свою вертикаль власти», настаивая на необходимости и своем праве назначать глав администраций и мэров. Проблема не в том, что Ю. Лужков в пятый раз, а кто-то другой в третий раз станет губернатором. Неизбежно произойдет трансформация роли глав субъектов Российской Федерации. Из сильных политических «игроков», уравновешивавших федеральные институты власти, они неизбежно превратятся хоть и во влиятельных, но «завхозов», не обремененных обязанностью решения политических проблем своих регионов. Ущербная форма кадровой селекции региональной исполнительной власти неизбежно спровоцирует ситуацию, когда самыми значимыми качествами [207] губернаторов будут признаваться не их профессионализм, способности, нравственные качества, а личная преданность, угодливость и беспрекословная исполнительность. В результате нет никаких оснований говорить о возможности заключения так называемого «пакта элит», являющегося обязательным элементом демократического транзита.

Однако власть, по мнению консерваторов, не должна быть безответственной. Необходимо, чтобы политики при принятии решений руководствовались общим благом. Очевидно, что данный тезис в России можно отнести к разряду благих пожеланий, поскольку, как свидетельствуют эксперты в области политической психологии, социоцентрическими мотивами в своей политической деятельности руководствуется не более 10% профессиональных политиков. Опросы общественного мнения в свою очередь свидетельствуют, что не менее 2/3 россиян убеждены: политики стремятся к власти исключительно для улучшения своего материального положения 1. Более того, понимание власти (и властвования) как долга, как ответственной политики перед управляемыми, столь значимое для консерваторов, для современной российской политической власти пока малодоступно.

В результате всех этих преобразований под лозунгом политической стабилизации вместо «капиталистической страны с консервативным правительством» мы рискуем получить страну с псевдоплюралистической «минипартийной» системой, возложить ответственность за все происходящее на одного человека, а заодно и передать наши гражданские права. Кроме того, все нижестоящие управленческие институты «в вертикали власти» могут начать вместо работы просто имитировать ее, стремясь чутко и своевременно улавливать настроения «наверху». Однако подобный сценарий в истории России в ХХ веке уже присутствовал. Доколе можно наступать на одни и те же грабли? Или история учит нас только тому, что она ничему не учит?

Даже самые ярые консерваторы принимали в качестве бесспорного положения необходимость свободного капиталистического рынка (естественно, с активной конкуренцией) как основы здорового общества. В России в настоящее время 54% граждан не будут заниматься частным бизнесом ни при каких обстоятельствах. 29% считают это возможным для себя, если позволят обстоятельства (слабая позиция, поскольку российское государство пока реально не берет на себя ответственность за развитие [208] и обеспечение процветания мелкого и среднего бизнеса). Только 5% заявили, что уже занимаются бизнесом, и 10% заявили о своем непременном желании бизнесом заняться. 2% опрошенных затруднились с ответом 2. Добавим к этому и отсутствие должного уважения к чужой собственности (истории «раскулачивания олигархов» государством в последние три-четыре года весьма показательны). При этом стабильно высокими остаются показатели положительного отношения молодых людей и людей среднего возраста к конкуренции. Еще предстоит ответить на вопрос, является ли бoльшая управляемость регионов реальной предпосылкой именно для решительных преобразований экономики в русле рыночных реформ. Во всяком случае, в государственном бюджете на 2005 г. 3 запланировано увеличение расходов по сравнению с федеральным бюджетом 2004 г. прежде всего на содержание «силовых» структур: министерства обороны на 11,32%, министерства внутренних дел — на 11,26%, федеральной службы безопасности — на 31,31%, генеральной прокуратуры — на 21,04%, министерства юстиции — на 23,74%, министерства по чрезвычайным ситуациям — на 27,95%.

• 23,99 —министерство по чрезвычайным ситуациям
  
• 74,06 —министерство юстиции
  
• 19,96 —генеральная прокуратура
  
• 47,6 —федеральная служба безопасности
  
• 186,53 —министерство внутренних дел
  
• 374,46 —министерство обороны
  

[209]

В целом оборонные расходы за последние три года выросли вдвое. В 2005 г. в бюджете по статьям «Национальная оборона» и «Национальная безопасность и правоохранительная деятельность» заложено 582,1 млрд руб., т. е. почти 20% расходной части бюджета. Для сравнения — на борьбу с бедностью, которая официально является также одной из приоритетных задач власти, планируется потратить всего 172 млрд руб., на удвоение внутреннего валового продукта по разделу «Национальная экономика» — 233,8 млрд руб.

Зададим и риторический вопрос о том, как «здоровая конкуренция» соотносится с усилиями нынешних российских властей по укреплению позиции «естественных монополий» (в частности, «Газпрома») или с продажей «нашим зарубежным партнерам» (в основном, американцам) бюджетообразующих горнодобывающих кампаний? Очевидная противоречивость действий правительства во многом объясняется не отсутствием целостной программы реформирования экономической, социальной и политической сфер российского общества, а принятием политических решений почти исключительно под прессом непосредственного, сиюминутного давления интересов ведущих лоббистских группировок и отдельных игроков на «шахматной политической доске» и убежденностью (опять же в духе консерватора-традиционалиста Э. Берка), что не все имеют равные права на пользование властью.

Еще одним значимым фактом, свидетельствующим о консервативных тенденциях в политическом управлении современной России, является отношение к религии, почтение к духовной власти. При сохранении принципа «отделении церкви от светского государства» власти постоянно обращаются к руководителям различных конфессий (прежде всего к руководству Русской православной церкви) в поисках дополнительной легитимации своих действий. Символически это происходит, например, в виде взаимного награждения государственных деятелей и церковных иерархов. [210] Серьезную обеспокоенность должны вызвать и рекомендации министерства образования о введении (пока, правда, в качестве факультативных занятий) курсов по изучению культуры православия. Но от подобного учебного курса, посвященного культуре православия, недалеко и до введения обязательного «закона божьего» в духе XIX века… Формально значительная часть населения относится к этому положительно или индифферентно. Например, по данным опроса общественного мнения в Москве, 40% москвичей «положительно» относятся к введению в школе уроков православной религии, 19% относятся «скорее, положительно», 15% заявили, что им «все равно», 9% относятся «скорее, отрицательно», 12% «отрицательно», 5% респондентов затруднились дать определенный ответ 4. Открытым остается вопрос и о том, как относиться к этому предмету людям, исповедующим ислам, иудаизм, буддизм и т. д. По опросам РОМИР, в конце 2002 г. до 59% россиян относили себя к верующим, 37% отрицали свою религиозность, 4% затруднялись с ответом. При этом только 7% опрошенных выполняли религиозные обряды (ежедневные молитвы, посещение культовых сооружений, соблюдение постов и прочее). 68% от числа назвавших себя верующими заявили о своей приверженности православному христианству 5. В любом случае религиозное чувство у населения должно рассматриваться как желательная, но не обязательная черта сознания.

Теоретически в России консервативные идеи не имеют специфической национальной окраски. Но следует отметить, что сочетание консервативных идей, конфессиональных, культурных и национальных традиций может при определенных условиях создать «гремучую смесь», провоцирующую обострение межэтнических конфликтов в многонациональном государстве. Значимым критерием консерватизма массового сознания является и отношение к носителям иных культур, поскольку они могут «размывать национальные ценности». Косвенно в пользу консервативности массового сознания свидетельствует и отношение к нелегальным наемным рабочим из бывших республик СССР и других стран (речь идет прежде всего о выходцах из Турции, Китая, Вьетнама и т. д.). Конечно, на отношение к ним влияет и экономический фактор («занимают рабочие места»). 81% россиян ратуют за ограничение въезда в Россию людей, приезжающих на заработки, 2% не могут высказать определенное суждение. Только 17% опрошенных считают введение каких-либо санкций против этих людей излишними 6. Важно отметить, что в российском обществе поддержка «закрытости» [211] общества постепенно возрастает и за счет отказа в лояльном одобрительном отношении к эмигрантам, покидающим Родину.

Традиция обращения к нации и «народу вообще» характерна для российского государства. В XX веке после Октябрьской революции принцип «все во имя человека, все для блага человека» легитимировал любые решения властных структур. Интересно, что сама форма обращения политиков к населению России отражала и отражает степень дистанцированности власти от народа. Обращение И. Сталина «братья и сестры» в 1941 г., «дорогие россияне» (а позднее — «народы России») Б. Ельцина в 1990-х гг., «граждане России» В. Путина в 2000-х годах очень четко обозначает «степень родства» и эмоциональной близости / дистанцированности власти и народа.

Итак, консерватизм нынешнего российского политического истеблишмента покоится на глубокой и непоколебимой убежденности в том, что политика современного российского государства не может основываться на идеале индивидуальной свободы, а лучшим средствами выстраивания отношений в системе «государство — личность» являются обычаи, пиетет, культурные, национальные и религиозные традиции. Свобода же индивида должна покоиться на чувстве долга. По сути дела в сознании современной российской политической элиты отождествляются два понятия: «авторитет» и «власть». Право властвовать отождествляется политической элитой (и высшими государственными чиновниками, и публичными политиками-лидерами партий) с их правом на авторитет властвования. Политические руководители в нашей стране абсолютно уверены, что без авторитета институтов власти, т. е. высоких рейтингов доверия к ним со стороны рядовых граждан, невозможна благополучная жизнь индивидов. Эффективность, авторитетность и стабильность институтов власти ставятся политическим истеблишментом в один ряд. По убеждению большинства представителей российской политической элиты, политические институты не могут возникать стихийно, но должны создаваться только «сверху», когда потребность в них уже сформировалась и стала явной. В этом смысле очевиден контекст озвученной после серии террористических актов конца августа-сентября 2004 г. «антитеррористической программы» Президента РФ, когда к мерам физической защиты здоровья и жизни людей были «пристегнуты» элементы административной реформы, задуманные по крайней мере три — четыре года назад, и имеющие отношение к облегчению контроля над институтами управления, но никак не к обеспечению государственной безопасности.

[212]

Классический консерватизм предполагает, что коррумпированные институты должны безжалостно уничтожаться, а коррумпированные чиновники должны лишаться своих должностей, поскольку они подрывают «приверженность» граждан государству. Нетрудно заметить, что в России с начала 1990-х годов подобные «чистки» в среде правоохранительных органов (прокуратура, МВД, таможенная и налоговая службы) имели явно характер «кампаний», а в среде государственных чиновников почти не проводились. И при этом, по оценке экспертов, Россия входит в двадцатку самых коррумпированных стран мира. Система мер, направленных на снижение коррупции в среде государственных чиновников ничего, кроме недоумения, вызвать не может. Эффективна ли административная реформа с целью уменьшения числа чиновников, в результате которой армия управленцев расширяется? Является ли эффективной мера преодоления коррупции в среде чиновников в виде многократного повышения заработной платы? Кто доказал, что после повышения официальной заработной платы (в разы!) взяточник не захочет увеличить «таксу» за свою подпись? Экономический закон возрастания потребностей К. Маркса еще никто опровергнуть не сумел. Не случайно только в 2001-2002 гг. число россиян, убежденных, что ситуация в борьбе с коррупцией в России ухудшилась, выросло с 12,6% до 30,1%, т. е. больше, чем в два раза. Три четверти россиян убеждены, что масштабы коррупции в современной России, по сравнению с советским периодом, увеличились 7.

Исполнительная власть в нашей стране стремится к наиболее сильному типу власти, основанному в том числе и на авторитете традиций. Очевидно, что подобные представления высших чиновников в государстве были бы невозможны без укоренения в массовом сознании консервативных установок. Консерватизм общественного сознания большинства граждан России опирается прежде всего на их представление о себе как о фрагментах большого социального организма, не самоценных в большинстве случаев. Индивид стремится не столько к личной свободе, сколько к «хорошему» правлению. При этом для большинства людей «хорошее правление» ассоциируется с «твердой рукой» (за него в конце 1999 г. ратовало больше 38% россиян), но которая будет контролировать кого-то «другого».

В конце 2002 г. уже 49% россиян были убеждены в необходимости постоянной «сильной руки» для нашей страны, а 34% считали, что она должна действовать время от времени. Только 15% заявили, [213] что категорически нельзя прибегать к авторитарным методам управления, 2% опрошенных затруднились с ответом 8.

Конечно, появление тяги к «сильной руке» не в последнюю очередь было обусловлено и неэффективностью деятельности новых для России демократических институтов, и потребностью в большей экономической и политической стабильности в стране. Следует специально подчеркнуть, что ностальгия по «сильной власти» определяет настроение не только авторитарных личностей, поскольку количество «сочувствующих» авторитаризму не превышает в России 19%. Наиболее устойчивыми в наборе политических ценностей «авторитаристов» являются следующие: стремление к безопасности (защита от чиновников, неформальных вооруженных формирований, межнациональных конфликтов), поддержка законности (обеспечение преемственности и нерушимости юридических норм, гарантия прав собственности), ставка на державность (предотвращение опасности дробления Российской Федерации, адекватная защита интересов России на международной арене), традиционализм (представление об «особенности» исторически сложившегося в России образа жизни) 9. Легкоо убедиться, что связь этих политических ценностей с идеей авторитаризма носит ситуативный характер.

Управленческие, властные институты остаются чем-то внешним по отношению к индивиду. Ценность индивидуальной свободы подчиняется другой, более значимой ценности доминирования правительственной власти. Но именно это и культивировали на протяжении многих веков в сознании российского гражданина! Государство в России стремится диктовать гражданину определенный тип мышления и поведения для достижения рационально сформулированных политических целей. Но и эмоциональное начало в политических представлениях очень важно, поскольку чувство преданности по отношению к национальной / государственной общности и признательности по отношению к персонифицированным институтам власти становится ведущим средством легитимации последних. Невозможно добиться гарантированного единства государства без единения народа, эту страну населяющего. Для консервативного сознания очень важны идеи изначального неравенства, антиэгалитаризма, поддерживающие представления о незыблемости иерархической структуры общества и необходимости государственного контроля (что равносильно принципу «ответственности за все») над всеми процессами. Очевидно, что подобные [214] рассуждения приходятся весьма по вкусу тем носителям патерналистского сознания (а их количество в России приближается к 48%), которые не хотят (или не могут) нести ответственность за происходящее в стране и свою собственную жизнь. В сознание многих людей внедрено убеждение в том, что политика — это удел элиты. Подобное отношение вырабатывалось веками.

Важным признаком консерватизма массового сознания является и его некоторый «внеисторизм», неготовность и нежелание понять и принять изменения политической ситуации, стремление «вернуться назад». Например, по данным социологических опросов на конец 2002 г., каждый пятый гражданин России (21%) мечтал вернуться в социализм, 43% считали, что реформы в России можно проводить только при сохранении полной социальной защиты населения. Только 30% положительно оценили сам курс реформ, 6% затруднялись высказать свое мнение 10.

Настоящее гражданам с консервативным сознанием представляется в лучшем случае ухудшенной проекцией прошлого. Значительная часть россиян продолжает считать Россию великой мировой державой или озабочена возрождением величия страны. Например, при проведении опроса в Москве в начале марта 2002 г. выяснилось, что для 69% Россия остается великой державой, только 27% высказали по этому поводу отрицательное суждение 11. О некоем «внеисторизме» сознания свидетельствует и тот факт, что значительная (хотя и постепенно уменьшающаяся) часть населения России в качестве идеального образа будущего нашей страны называет следующие исторические периоды: Россию времен правления Петра I, период «собирания земель» Екатериной I, период самодержавия образца начала ХХ века, СССР 1930-х годов и т. д. А. Баталов называет эти процессы проявлением архетипов российской политической культуры в их традиционной (дореволюционной) и модернизационной (советской) формах. Прошлое в политических представлениях «среднего» (т. е. типичного) россиянина очень часто оказывается более значимым, чем настоящее. В оценках наиболее оптимального развития России в будущем не менее трети населения ратует за очень постепенные, эволюционные реформы, без «прорывов и потрясений».

Результаты опросов, проведенных Центром эмпирических политических исследований философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета в конце 1990-х — начале 2000-х годов 12, продемонстрировали постепенный рост числа людей, считающих себя консерваторами. Например, если в 2000 г. считали [215] свои взгляды консервативными 2,5% петербуржцев, в 2001 г. — 2,9%, то в 2002 г. произошел определенный скачок, уже около 5% называли себя консерваторами. В начале 2000-х годов как сторонников консервативных взглядов в Санкт-Петербурге идентифицировали себя люди преимущественно в возрасте около 45 лет, с высшим образованием, которые в начале 1990-х годов приветствовали либеральные реформы и поддерживали либеральные ценности. Примечательно, что в последние годы эти петербуржцы, называя себя консерваторами, делили свои привязанности, как и сторонники либеральных взглядов, между СПС и «Яблоком». Приведенные данные позволяют сделать вывод, что «самообозначение» политических взглядов респондентов далеко не всегда соответствует реальной системе их политических ценностей. Однако для этих людей, идентифицирующих свои взгляды как консервативные, очень важны такие ценности, как порядок, законность, патриотизма, нравственность, стабильность, постепенное развитие.

Итак, если суммировать высказанные замечания, то мы должны прийти к заключению о росте существенных проявлений именно традиционализма в политическом сознании граждан России (это касается и правящей элиты, и масс) с конца 1990-х годов. Представление об «особом пути России» («Россия — особая цивилизация, двуликий Янус»), установка на патернализм со стороны государства, перекладывание ответственности за происходящее в стране на властные институты при демонстрации недоверия к ним и одновременно преданности государству, поглощенность индивида «социумом», — все это характеризует специфику консервативного политического сознания населения России. Даже в случае декларирования респондентами во время опросов приверженности демократическим ценностям (права человека, свобода, мораль, подчинение закону, значимость личности) нельзя быть уверенным, что эти «заявленные» ценности являются нормами поведения людей в их повседневной практике.

Востребованный ныне российским обществом образ «эффективного управленца», пришедший на смену «крепкому хозяйственнику», служит важным показателем роста популярности консервативных настроений. Основополагающие идеи консерватизма (сильное государство, самостоятельность или уникальность исторического пути России, отношение к обществу как к сложной иерархически организованной корпоративной системе, принцип служения Отечеству и власти как основная норма поведения гражданина, [216] приоритет национально-государственного интереса над личным, оценка семьи как опоры общества и государства, постоянная апелляция к историческим традициям, усиление роли церкви в жизни страны) активно используются политической элитой для обеспечения контроля над гражданами России и поддерживаются частью самого населения.

И все же идея «консерватизма россиян» во многом является попыткой существующей политической власти возродить феномен государственной идеологии, от имени «общего дела» защищающей частные интересы или интересы государственных чиновников. Не может не вызывать беспокойства становление «той разновидности неоконсерватизма, для которой характерно враждебное отношение… к идее демократического гражданского общества» 13 при провозглашении необходимости формирования мощного, пользующегося всеобщим безусловным уважением государства.

Применительно к ситуации в России очень трудно поверить в истинность высказанной А. Пржеворски идеи о том, что социальный и экономический консерватизм является просто вынужденной платой за демократию. Власть в нашей стране все в большей степени превращается в закрытую корпорацию, ориентированную на решение исключительно собственных задач. Она в значительной степени переоценивает способность консервативной идеологии обеспечить программу своих действий поддержкой большинства в обществе. Не таит ли в себе надвигающаяся эпоха «консервативной стабильности» ростков будущего недовольства нынешним политическим режимом?