Анализ практической философии Канта и его учения о религии в пределах разума позволяет выявить природу моральной направляющей метафизической веры, ее свободно-разумный характер. Моральная вера апеллирует к человеку как свободному существу способному употребить свою свободу в интересах другого человека как свободного существа. В аспекте моральной веры человек выпадает из пространства природного и переносится в сферу должного — свободы. Моральная максима требует от него отграничения свободы для того, чтобы вновь и вновь утверждать себя как свободное разумное существо — она требует не внешнего принуждения, но самопринуждения. Моральная вера безусловно полагает те абсолютные вещи, которые должны существовать, поскольку существует моральное сознание: свобода, душа, бог как абсолютно благое святое существо, как недостижимый предел нравственных исканий человека. Именно в том, говорит Кант, что наше упование на бога безусловно и состоит моральная вера. Она имеет такую степень достоверности, что не может включать в себя никаких условий истинности и даже надежды. Она сплетена с нравственной максимой таким образом, что эту веру ничто не может поколебать так как этим были бы ниспровергнуты сами нравственные принципы.
Проблема обоснования метафизики и вопрос о природе метафизического знания, занимающие центральное место в учении Канта, являлись основополагающими и для русских философов всеединства. Употребляя кантовский термин, можно сказать о заявленном ими «примате практического»: от пустых схем отвлеченного знания к реальному осуществлению добра — так можно было бы охарактеризовать их замысел. Вера в концепции «цельного знания» трактуется как необ- [168]
ходимый нравственный фактор, преодолевающий главное зло — отвлеченность, разорванность с Целым на всех уровнях бытия.
Это сходство основной проблематики позволяет нам сопоставить под определенным углом зрения критицизм и философию всеединства. При этом решение предлагается русскими мыслителями прямо в противовес кантовскому. Представители философии всеединства демонстрируют резкое неприятие критицизма. Философия Канта избирается в качестве средоточия всех пороков западного философствования (субъективизм, психологизм, индивидуализм, «имманентизм»), которой русская мысль должна противопоставить собственную оригинальную концепцию «цельного знания». Взгляды философов всеединства выражают, наверное, крайнюю отрицательную позицию в русской философии по отношению к Канту. С этой точки зрения они представляют особенный интерес для осмысления интерпретации критицизма в русской мысли и в целом для понимания влияния западной философии на русскую культуру.
Критикуя «отвлеченную» философию, и, прежде всего учение Канта, Соловьев ставит задачу обогащения философского разума верой и обновления догматической религии философской рефлексией. Его последователи также стремились к синтезу, но если позиция Соловьева определялась философскими исканиями, то Флоренский и Булгаков исходят однозначно из религиозного опыта. Намеченный Соловьевым синтез всех источников познания не был им осуществлен на философской почве, да и не мог быть осуществлен, поскольку свободный дух философствования несовместим с религиозной интуицией, пусть даже освобожденной от религиозного догматизма. Для представителей всеединства было очевидным, что на философских позициях желаемый синтез не достижим, и они в своих построениях исходят уже из другого источника — из религиозного опыта. Специфика философии трактуется последователями Соловьева очень радикально. Прослеживая эволюцию взглядов представителей философии всеединства, можно сделать ряд выводов. П. Флоренский вслед за С. Булгаковым доводит в определенном смысле до логического завершения намеченный Соловьевым проект синтеза веры и разума, религии и философии. У Булгакова, например, вся западная философская традиция объявляется ересью и отклонением от прямого пути к постижению Истины. Причем, кантовское учение и у Булгакова и у Флоренского предстает средоточием всего негативного, что присуще философскому мышлению.
[169]
Разум противоречив и безопорен. Действительное содержание ему может придать только вера. На религиозной почве всеединцы пытаются в свою очередь соединить несоединимое: трактуемую сугубо мистически веру и рассматриваемый исключительно в рассудочной форме разум. Флоренский безосновательно радикально противопоставляет веру и разум. Из этого противопоставления логично вытекает полное преобразование разума в веру, но не их синтез. Разум по Флоренскому отрекается от своей рассудочной формы, становится верящим и преображается в мистическую веру, принципиально вне-разумную. Вера у Флоренского — доверие как условие снисхождения божественной благодати. Вера спасает от самозамкнутости: объект от субъекта познания и познающего от других познающих.
Действительный синтез веры и разума, осуществленный Кантом на принципах критической философии, не мог быть принят представителями всеединства. Будучи религиозными мыслителями, они трактовали его учение как неправильную религию разума, псевдорелигию морали. Нравственное содержание веры не принималось всеединцами, поскольку нравственность рассматривалась ими изнутри религиозной традиции как относительное явление, которое необходимо толковать в аспекте греха. Таким образом моральное содержание веры в философии все единства прямо вытекало из их религиозно-метафизической концепции.
В процессе анализа критики Канта в философии всеединства и сопоставления обеих концепций веры высветились изначальные идейно-теоретические установки, инспирировавшие поиск путей обоснования метафизики в обеих традициях. Применительно к критической философии Канта ими оказались фундаментальные цели построения научного мировоззрения, (включая теорию познания и этику, понимаемые как строгие науки), неосуществимые вне самокритики философствующего разума по поводу собственных возможностей и границ. В русской философии всеединства концепция обоснования метафизики была продиктована грандиозным проектом осуществления социального идеала в виде новой «церкви» с обновленным истинным «цельным знанием».
Критика Канта философами всеединства носила достаточно претенциозный характер. Она не могла быть плодотворной, поскольку была нацелена не на диалог, а на преодоление заведомо чуждой системы взглядов, несовершенного, нуждающегося в радикальном пре- [170]
образовании типе философствования. Учение Канта воспринималось философами всеединства как типичный образец западной отвлеченной философии, в котором сгустились все ее недостатки и противоречия. Основным мотивом такого отталкивания выступило стремление противопоставить западной философии заведомо превосходящую ее обновленную русскую мысль, построенную на совершенно иных принципах. Перед лицом кантовской философии ясно выступает тот факт, что с точки зрения философской методологии этот проект оказался бесперспективен. Тем не менее в более широком контексте диалога западной и русской культур анализ мотивов и смысла этого противостояния чрезвычайно плодотворен для историко-философских и историко-этических исследований.
Историко-философский анализ выявил принципиально важные моменты, которые имеют теоретическое значение для осмысления этического аспекта веры. Вера может быть включена в систему научного мировоззрения и может трактоваться как достоверное знание в нравственном аспекте, поскольку мораль как строгая наука дает вере критерии достоверности — всеобщность и необходимость.
Как нравственно обоснованное знание вера может рассматриваться в контексте методологии научного познания, но при условии, что область веры и область науки строго разграничиваются. Необходимо различать моральную веру как нравственно обоснованное знание и веру-уверенность как психологическое состояние, действующую во всех сферах познания (включая научное), когда на определенном этапе существует недостаток знания, временно компенсируемый верой. Сфера веры — поле метафизической проблематики, область принципиально недоказуемого и неопровержимого знания. Достоверность веры — нравственная достоверность. Нравственное содержание веры принципиально автономно от религии. Если моральность веры трактуется изнутри религиозного сознания, то искажается самый смысл нравственной достоверности. Она полностью зависима от достоверности более высокого порядка, и самодостаточность нравственности интерпретируется в этом случае как псевдорелигия морали. Нравственное содержание веры перестает быть самодостаточным и приобретает черты временности, историчности, относительности.
Синтез веры и разума возможен только при критической установке разума, позволяющей ограничить собственные претензии и удостоверить сферу веры как особого нравственно обусловленного [171]
постижения. Тогда преодолевается философский догматизм, заключающийся в том, что без предварительного исследования познавательной деятельности и ее границ осуществляется непосредственный переход к познанию вещей, исходя их заранее принятых предпосылок и предвзятых суждений.
Критическая установка разума, рефлексия предпосылок познания преодолевает ограниченность философского догматизма, а следовательно и вытекающую из него антиномию между разумом и верой: разум сам санкционирует веру как специфическую нравственную достоверность.
Синтез религии и философии, религиозного и философского сознания принципиально невозможен. Философия, как теория познания прежде всего, радикально ставит под вопрос то, что для религии является непреложной истиной. Религиозное познание удостоверяет реально пребывающую истину. Философское познание демонстрирует принципиальную проблематичность удостоверения какой-бы то ни было истины и сосредотачивается на методе для определения возможностей и границ познания.
Добавить комментарий