Анализ критики трансцендентальной философии Канта русскими философами всеединства на рубеже XIX и XX вв. выявляет некоторые существенные моменты, помогающие уяснить специфику религиозной философии и оценить ее в контексте взаимовлияния западной и отечественной философских традиций. Взгляды философов всеединства выражают, наверное, крайнюю отрицательную позицию в русской философии по отношению к Канту. Учение Канта избирается в качестве средоточия всех пороков западного философствования (субъективизм, психологизм, индивидуализм, «имманентизм»), которому русская мысль должна противопоставить собственную оригинальную концепцию «цельного знания». В этом смысле концепция всеединства представляет особенный интерес для осмысления интерпретации критицизма в русской мысли и в целом для понимания влияния западной философии на русскую культуру.
Указанная проблематика предполагает в первую очередь обращение к критике кантовского наследия Вл. Соловьёвым, философом, заложившим основы концепции всеединства и «цельности» знания. Предпринятый им критический анализ теоретической и практической философии Канта можно [265] охарактеризовать как самый объективный и взвешенный в русской религиозной мысли. Полемика Соловьёва с критицизмом очень показательна для осознания своеобразия русского философствования. Его замысел философского преобразования религиозной веры и стремление к гармоничному единству и взаимопроникновению философии и религии перед лицом кантовского учения обнаруживает свою утопичность.
Соловьёв высоко оценивал вклад, сделанный трансцендентализмом в развитие мировой философии. Он признавал тот факт, что все недостатки содержания и изложения у Канта не могут затмить его великих заслуг. Самые существенные положения критицизма — по Соловьёву — это зависимость мира явлений от ума и безусловная независимость нравственного начала. Не соглашаясь в корне с кантовским решением вопроса о познании, Соловьёв признает заслугу Канта в новом его видении. Гносеологическая проблема перенесена Кантом на иную почву: отныне акцент ставится не на осмыслении сущности вещей, а на осмыслении сущности самого познания, его возможностей и границ.
Для Соловьёва также важнейшим завоеванием критической философии выступает учение о пространстве и времени, которые ставятся в ряд всеобщих форм познающего сознания и уже не рассматриваются как самостоятельные сущности или качества предметов. Изменяется и смысл истины: она перестает быть мерой постижения вещей сознанием и становится мерой всеобщности и необходимости в оформляющей функции сознания. В понимании Соловьёва, после Канта вся последующая философия находится в непосредственной зависимости от переворота, произведенного «Критикой чистого разума» именно потому, что поставила предел догматизму и наивному реализму как в сфере опыта, так и в сфере метафизики.
В практической философии, по мысли Соловьёва, Кантом также совершен гигантский прорыв. Соловьёв называет Канта «Лавуазье нравственной философии». Выделение автономного элемента в нравственности и формула морального закона, считает Соловьёв, предстают одним из величайших успехов человеческого ума. Кант обосновывает безусловную независимость нравственного начала от всех привходящих эмпирических элементов, получая в конечном итоге чистое ядро нравственности. Моральный закон — всеобщий необходимый принцип, имеющий цель в самом себе. Для Соловьёва бесспорным остается тот факт, что именно Кант впервые поднял нравственную философию на тот уровень, где она может рассматриваться как достоверное знание.
Итак, для Соловьёва учение Канта — поворотный пункт в истории философии, от которого отмеряется новая эпоха в рефлексии о нравственности и познании. Кант — глобальный реформатор, разрушитель догматической метафизики и наивного реализма, эмпирической этики и психологизма. Он вывел философию на новый уровень, поставил по-новому и углубил ее фундаментальные задачи.
[266]
Между тем Соловьёв склонен видеть в философии Канта скорее преодоление прежнего пути метафизики и возбуждение новых идей, нежели решение их и создание положительного учения. Все упреки в адрес Канта можно в целом сформулировать так: это обвинение в формализме (что касается и нравственной философии), в критичности без положительного осмысления, в субъективизме, а также в противоречивости и незавершенности системы. Необходимо понять, как Соловьёв строит свою критику, и выявить главный мотив, стоящий за обвинениями в отношении кантовских положений.
Принципиально важно уяснить, как Соловьёв понимает специфику философии. В своей поздней работе «Теоретическая философия» (1899) Соловьёв пишет, что в сравнении с такими проявлениями субъективного творчества, как наука и искусство, философский дискурс характеризуется незавершенностью. Ведь достоинство философии не в том, что достигнуто, а в замысле и решении познать саму истину, или то, что есть безусловно — актуально пребывающее сущее всеединое, пронизывающее собою все. По Соловьёву, всякая настоящая философия должна быть верна этому замыслу, и только ему. Положительная сущность учения зависит оттого, насколько в ходе построения философской системы растет, крепнет и полнеет чистый, мысленный образ самой безусловной истины. Таким образом, принципиальная незавершенность философии преодолевается. Проводя историко-философский анализ, Соловьёв приходит к выводу, что кантианство, как и картезианство и гегельянство, демонстрирует уклонение от этого пути. Субьекту и общим нормам его деятельности как познающего придается статус самостоятельно существующего, безотносительно к самой истине. И теоретическая философия, и этика с этой точки зрения как бы повисают в воздухе, остаются пустыми, бессодержательными, противоречивыми. Моральный закон покоится сам по себе, а божественное бытие и вера являются только неизбежным выводом из постулирования должного нравственного поступка. Соловьёв определяет свою позицию как прямо противоположную кантовской, согласно которой метафизика ставится в зависимость от безусловно обязательного нравственного начала. Из него Кант выводит бытие Бога, бессмертие и свободу, ограничивая, по мнению Соловьёва, достоверность этих метафизических положений их нравственным значением. Если нравственный закон самодостаточен и имеет все условия своей действительности, то зачем же тогда Бог и душа, вопрошает Соловьёв. Если же нет, тогда к чему было расправляться с доказательствами божественного бытия. В итоге получилось чисто отвлеченное учение, считает Соловьёв, которое ни коим образом не может быть применено на практике. Отвлеченный морализм покоится на совести в человеке, которую Соловьёв называет в одном месте психическим свойством, а в «Критике отвлеченных начал» «отрицательным регулятором». В статье «Гегель» Соловьёв пишет, что критицизм обрек человеческий дух на пустоту. И формы чувственности, и категории разума нисколько не ручаются [267] за соответствующие им реальности, ведь в опыте вещи остаются только явлениями, мы не можем знать, каковы они сами по себе. А вне опыта идеи разума еще меньше ручаются за действительность. В кантовском учении Бог, душа, свобода, по мысли Соловьёва, это регулятивные принципы, дающие только формальную законченность нашим космологическим и психологическим понятиям. Позиция Соловьёва ясна: Кант — выдающийся представитель философии «отвлеченных начал», под которыми понимаются все философские односторонности, возникающие в истории философии, сменяющие одна другую, и все еще не пришедшие к цельному синтезу. Учение Канта дуалистично, это очередная ступень в развитии субъективного, формального с точки зрения Соловьёва начала, которое достигло своего апогея у Гегеля.
Разбор основных направлений западной философии позволяет Соловьёву сделать вывод о том, что все попытки как эмпирической, так и рациональной философии построить систему истинного знания вязнут в непреодолимых противоречиях. Наука, оперирующая эмпирическими фактами, и отвлеченная философия не могут дать нам целостного мировоззрения, не способны связать глубины бытия с повседневностью, ответить на извечные фундаментальные проблемы человеческого существования. Эти источники познания не могут дополнить друг друга, они далеки от всеобщности. Эмпиризму, считает Соловьёв, присуща относительная действительность, а рационализму — относительная разумность.
В отталкивании от отвлеченных начал западной философии Соловьёв формулирует кредо русской философской традиции — цельное знание об истине как всеедином сущем — не отвлеченном, а вполне конкретном начале, для чего необходимо вернуться к авторитету веры, к религии, по-новому осмысленной. Истинное знание, включающее опыт и рацио, невозможно без третьего связующего и актуализирующего звена — веры или мистического знания, ведь в основе истинного знания лежит мистическое или религиозное восприятие, от которого только логическое мышление получает свою безусловную разумность, а опыт — безусловную реальность.
Вера (интуиция, чувство Бога) может постичь предмет во всей его внутренней целостности и связи его с иным. Именно ее связующей силе обязаны целостное видение мира и целостный подход к познанию этого мира. Истинное мировоззрение, в котором будут гармонично сосуществовать три главных источника знания, осуществляется, по мысли Соловьёва, в форме свободной теософии: синтез науки, философии и религии, в котором обновленная религия является главным элементом. Осуществление Истины — истинного синтеза — положительного всеединства, полагает Соловьёв, задача для ума и нравственных устремлений человека. Необходимо организовать всю деятельность таким образом, чтобы она была [268] внутренне подчинена нашим духовным устремлениям. Религиозная истина должна быть введена в форму свободно-разумного мышления и реализована в данных опытной науки. Таким образом вся область истинного знания организовывается в полную систему свободной и научной теософии.
Итак, основополагающие принципы системы Соловьёва выстраиваются в отталкивании от отрицательного опыта западного рационализма. В этом противоречии именно трансцендентализм Канта воплотил для Соловьёва основные неприемлемые черты — «имманентизм» и субъективизм, противоречивость, незавершенность и антиномичность. В качестве главного врага новой своеобычной русской традиции философствования учение Канта с неизбежностью подвергается Соловьёвым «препарированию» и упрощению для вписывания в программу радикального переворота в философии. Моральное учение и теория познания искусственно противопоставляются, трансцендентальный субъект трактуется как эмпирический субъект (отсюда упреки в субъективизме и психологизме), учение о свободе интерпретируется как полная самодостаточность субъекта и произвол. Из этого вытекает и критика Соловьёвым моральной веры Канта. По Соловьёву, достоверность веры не может основываться на необходимости нравственных норм. Моральная необходимость не является критерием истинности постижения. Во-первых, нравственный закон Канта формален и не несет в себе истинного содержания. Во-вторых, сама нравственность — прогресс реально пребывающего Добра, хоть и утверждается Соловьёвым как автономная сила, на деле является следствием софийного преображения космоса и затем истории, становлением Абсолюта в хаосе бытия. Религиозно-метафизический и историософский детерминизм определяют торжество Добра.
В концепции всеединства вера — важнейший элемент познания, связующий и одухотворяющий разум и опыт. Вера вносит цельность в структуру знания, объединяя все средства и предмет познания. Именно она делает знание истинным, удостоверяя существующую абсолютную истину — всеединое. У Канта вера допускает существование абсолютного исходя из нравственной необходимости. У Соловьёва вера удостоверяет существование абсолютного как объективно существующего — выступает как мистический опыт. Конечно, Кант не мог не видеть мистическое содержание веры, но он заведомо не включал ее в систему истинного, необходимого познания, так как она принципиально не может быть объектом философской рефлексии. Это сугубо личный, сокровенный опыт, остающийся вне задач научной методологии.
Соловьёв обосновывает метафизику догматически — в полном соответствии с критикуемой Кантом традицией. Мотивом этого обоснования выступает, по всей видимости, стремление к основательности, гарантированности, ощущению присутствия фундаментальных основ, более надежных, чем неустойчивое и относительное человеческое бытие, и придающих этому относительному бытию смысл и цель. По Канту же, человеческое как свобода [269] уже несет в себе абсолютную ценность, как законодательствующий субъект оно уже несет в себе истину. Кант ставил перед собой исключительно философскую задачу -сказать то, что возможно о смысле, целях, возможностях и границах познания, и о смысле и целях свободы.
Перед Соловьёвым стоит, скорее, практическая задача и его теория преследует прежде всего практическую цель: совершенствование мира, преодоление себялюбия, осуществление христианских идеалов любви к ближнему, достижение абсолютных ценностей. Учение Соловьёва инспирировано фундаментальным проектом обоснования все увеличивающегося Добра в мире и нравственного прогресса, преобразования человеческого познания как на личностном уровне, так и в аспекте системы наук, и, более того, преобразованием всего человеческого общества в нравственную и просвещенную общность — Церковь. Тем не менее, в соотнесении с учениями своих последователей — философов всеединства, — поставленная Соловьёвым задача синтеза веры, религии и науки на новых началах выступает несомненно философским проектом преобразования и самой философии, и догматической веры. С. Булгаков и П. Флоренский демонстрируют намного более радикальное отношение к проблеме сосуществования и взаимоотношения философии и религии, веры и нравственности.
Добавить комментарий