Формула Хайдеггера (гуссерлианский период его творчества) — «Онтология возможна только как феноменология» — открыла христианской теологии благоприятные направления теоретической деятельности. В центре внимания оказалось «вслушивание» в бесконечные по содержанию и масштабам пласты языка, связанные — чаще косвенно, чем прямо, — с предметами «крайней озабоченности» (П. Тиллих) человечества. Изучение способов языкового воплощения древнейших (как церковно канонизированных, так и неканонизированных) мифов и модернизированных их мифологем ХХ столетия, этно — национальных архетипов, мотивированных представлениями о воле и планах потусторонних сил, модификаций лексических и грамматических средств в современных проявлениях религиозной культуры позволило углубить и детализировать на конкретном материале не только анализ христианских текстов, но и сопряженных с ними произведений светской литературы, а также живой человеческой речи. В результате активизировались отношения теологии с творческим обсуждением актуальных философских вопросов. В некоторой степени осуществился ее поворот «лицом к жизни». По крайней мере, к жизни языка.
Как следствие, во-первых, была восстановлена традиция высокой философской и герменевтической культуры. Последней отмечены переломные моменты существования христианства: становление, борьба с ересями, иконоборческий период, Реформация, П Ватиканский собор. Во-вторых, вновь появилось то заповедное поле, на котором знания филолога-теолога оказались необходимыми для широкого круга интеллигентов (от историков и теоретиков юриспруденции до переводчиков гуманитарных текстов и профессиональных религиоведов). Как следствие, значительно вырос — по причине внецерковной востребованности — общественный престиж теологов феноменологическо-филологической специализации. В-третьих, последним удалось переломить ранее широко распространенный на Западе имидж экзотичности своей профессии.
Корни теологического рассуждения стали искать в языке мифологии. Затем проводились различия между буквальными и метафорическими значениями слов на мифологическом уровне, между символами и тем, что обозначено этим символом. Это предполагает выделение альтернативного языка и осуществление с его помощью интерпретации мифа. Далее последовало выявление рациональных «зерен» мифов и элементов содержащихся в них прозрений.
Вслед за Р. Бультманом развертываются системы экзистенциальной интерпретации мифов как систематически возобновлявшихся попыток компенсировать ограниченность, конечность и ущербность человеческого существования, особенно перед лицом смерти. При этом отвергались упреки в субъективном характере интерпретации (существование, по Бультману, есть встреча с тем, что отлично от нашего «Я»). В результате было введено положение о том, что миф содержит в себе трансцендентное отношение, не допускающего низведение своей реальности до простого уровня человеческого существования. Как следствие, были использованы категории «сущего» и «бытия». Соответственно, интерпретация мифа на онтологическом уровне потребовала обратиться к проблеме символов. Последние были призваны:
- раскрыть отношения сущего, устремленного к трансцендентному бытию;
- раскрыть особенности бытия в сущем.
Символы, согласно Д. Маккуори, позволили обозначить «присутствие и обнаружение» Бытия в сущем. При этом были особо выделены «классические» или «изначальные» откровения (т.е. духовные основы укоренившихся крупных религий, включая, прежде всего, мировые). Соответствие прояснению Бытия должно было служить «проверкой» символу.
Здесь, с очевидностью, как раз и утрачивается грань, существующая между условностью символа (сложившейся исторически или принятой непосредственно путем конвенции) и истоками того содержания, которое обозначено этим символом. Любая «проверка» символа оставляет открытым вопрос о степени объективной природы и мере субъективности содержания символического обозначения, а также природе самой субъективности (личностной, групповой, обусловленной социально-классовыми причинами или всемирно-историческими особенностями деятельности человечества). Утверждение, что символы сакрального «дают возможность заглянуть в тайну священного» (Д. Маккуори) осталось в пределах описания этого «священного» как некоего особого психологического и социокультурного феномена, связанного с явлениями того же типа (и отличающегося от духовных образований иных типов).
Феноменологическое описание религиозного языка функционирует в рамках систематизации явлений, актуализируя при этом поиск признаков их сходства и различий, но он не может, по определению своему, перейти границу, определяющую явления сознания от структур и ведущих тенденций породившей их социокультурной деятельности общества.
Добавить комментарий