Приложение, насильственно привитый к книге суверенный текст почти неизбежно сбивает с ритма, который складывается у читателя по мере приближения к ее концу. Бессмысленно предуведомлять, что это Приложение — не исключение. Оно тоже само себе довлеет, выглядит со стороны искусственным, необязательным и чужестранным. Предуведомить имеет смысл о том, что здесь именно поэтому оно и «прилагается»: возможно, по-иному откроется тогда — на косвенном герменевтическом излете — и самый ритм.
Статья Леонида Леонидовича Сабанеева Ритм вышла в свет в Санкт-Петербурге в 1917 году — сразу после октябрьских событий. Ошибки нет — так значится на обложке сборника, в котором она была напечатана: «МЕЛОСЪ. Книги о музыке. Под редакцией Игоря Глебова и П.П. Сувчинского. Книга первая. С.-Петербургъ. 1917». Жаль, что не передать, каким изящнейшим образом выписано здесь каждое слово, каким прощальным отчаянием веет от этого изящества, которому как будто нет да и не может быть никакого дела до того, как встретит книгу, «первую» книгу широкая общественность — в городе, которого на карте нет, в год, в который если и не разразилась, то воцарилась катастрофа нации, в «комиссиях» консерватории, которые еще вчера не знали большего врага, чем Русское Музыкальное Общество… Издавалась книга едва ли не без шанса быть прочитанной.
С тех пор, насколько мне известно, статья не переиздавалась. Возможно, она не самая значительная в «Мелосе» 1 и, тем более, в творчестве самого Сабанеева 2. Она далеко выходит за рамки искусствоведения, но именно в теоретическом отношении — как пролегомены к универсальной философии ритма — не выдерживает [246] современной критики, уступая статьям сборника, который лежит перед вашими глазами: слишком сильна на ней печать протологического позитивизма. Зачем же, спрашивается, ее переиздавать? Менее всего — в целях восстановления «исторической справедливости» или развития сравнительной Begriffsgeschichte. Эти цели, будь они хоть трижды ясными, — плоть от плоти времени, поглотившего дух «Мелоса». Проблема заключается не в том, что мы забыли Сабанеева или не знаем, как издавались и писались в ту эпоху книги. Проблема в том, что мы забыли, как они читались — тот риск, которым изнутри исполнена встреча с настоящим автором. Читая, мы не только принимаем отчет о проделанной автором работе. Читая, мы исполняем написанное им сочинение и рискуем провалиться, если думаем, что провалиться можно только в собственных глазах. Отрифмованный наукой ритм требуется вновь зарифмовать с жизнью. Интенция-верификация должна быть поверена экстенцией-версификацией. Попробуйте не торопиться с выводами и даже с доводами, припасенными философией на подобный случай, — с ницшевским «пафосом дистанции», с гуссерлевским «эпохэ» или с «культом предрассудка» Гадамера. Всего этого недостаточно. Требуется нечто совершенно индивидуальное, постепенно и лишь на собственные страх и риск замедляющее отмеренный мастером уход. Нечто, что напоминает Парацельсову «алхимию» и что за нас не сделает ни Сабанеев, ни трансцендентальная редукция. Это может сделать лишь обыкновенный классный исполнитель:
«В оркестре — видоизмененная тема Моцарта о черном человеке, о предчувствии смерти. Сальери-Шаляпин слышит и узнает тему. Бросается к клавесину на ritenuto, обгоняя медленно тремолирующую музыку…» 3
- [1] См., напр., короткую, но исключительно тщательно выписанную статью Н. Лосского «Звук как особое царство бытия» (Мелос. С. 28-34).
- [2] Здесь хочется отметить прежде всего его кн.: Воспоминания о Скрябине. М., 1925; а также статьи 20-х гг. в «Жизни искусства» (Париж) о балете и Дягилевских сезонах.
- [3] Шаляпин Ф.И. Литературное наследство. Письма. М., 1960. Т. 2. С. 416.
Добавить комментарий