Теодицея в «И Цзин» (по письмам Г.Лейбница о китайской философии)

• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6

[98]

1

Умберто Эко в цикле лекций «От Марко Поло до Лейбница» говорит о так называемых “background books”, которые являются базовыми в определенной культуре и обусловливают наше восприятие мира. Наглядный пример — Марко Поло, которому в соответствии с европейским бестиарием полагалось знать о существовании единорогов; поэтому, когда в своих странствиях он действительно их повстречал, то лишь с удивлением отметил, что животные эти не такие уж грациозные, и тем более не белоснежные. Надо ли говорить, что это были носороги.

Прочтение Лейбницем «Книги Перемен» — несомненно, пример такого недоразумения, вроде Индии Колумба, — но и не только. В каждом подобном случае вопрос может быть поставлен двояким образом. Во-первых, является ли всякая интерпретация выражением сущностной аберрации восприятия, то есть «чужое» всегда адаптируется через узнавание в нем «своего»; увидеть же иное, как иное можно лишь радикальным «остранением» собственной привычной установки. А во-вторых, узнавание само по себе предполагает наличие некоего общего основания сравнения, поиск и обнаружение которого может шире осветить всю ситуацию. Выявление этой общей основы в прочтении Лейбницем древнекитайской классики — задача данного сообщения.

Прежде всего, несколько слов фактической стороне дела — как стало возможным [99] знакомство Лейбница с культурой Китая.

2

Не случайно, 17 век в Европе назван Новым Временем — то, что буквально «витало в воздухе» и, как водится, в первую очередь было освоено литературой и искусством, четким образом сформулировал Декарт как «здравый смысл», который «присущ каннибалам и китайцам», что ознаменовало переход к эпохе Культуры как таковой, понимаемой отныне не как набор фиксированных предписаний, но как способность в любых условиях вести себя должным образом — глядя на себя со стороны 1. Отметим лишь, что подобное утверждение общего знаменателя — хотя бы и в лице человеческого разума — не препятствует проекции привычных схем на инородный культурный материал. В любом случае, такой «рафинированный» европоцентризм предполагал смещение акцентов в отношениях с другими культурами. Пример тому — деятельность иезуитской миссии на Востоке, в частности в Китае. Помимо прочего, работа их носила и исследовательский характер, о чем свидетельствуют отчеты об изучении истории и географии страны, составление словарей и перевод канонических текстов. Изданные в Европе (1662 — «Да Сюэ»; 1672 — «Чжун Юн»), эти труды получили широкий отклик. В Германии научный интерес к Китаю первым проявил советник по китайским делам Андреа Мюллер, куратор библиотеки курфюрста Фридриха Вильгельма Бранденбургского в Берлине. В 1674 году он опубликовал работу «Propositio clavis Sinica», где сообщал, что раскрыл загадку китайского языка. Лейбниц, которого интересовала проблема соотношения языка с нашим познанием вообще, послал ему ряд вопросов касательно китайского, поскольку существовало предположение, что язык Срединной Империи имеет искусственное происхождение, потому что в качестве смыслоразличителя в нем присутствует и тональность.

Кроме того, в силу широты своих интересов Лейбниц считал достойным тщательнейшего изучения письмен древних, дабы не упустить ни крупицы знаний, таящихся в них — в самом широком смысле: от таинств религии до медицины. Неудивительно, что при первой возможности Лейбниц едет в Рим для встречи с представителями иезуитской миссии в Китае. Результатом этих встреч стала книга “Novissima Sinica” 1697 года, в которой Лейбниц опубликовал часть своей переписки с отцами Гримальди, Буве и др. Во введении к этой книге он говорит о высоком уровне китайской культуры, особенно в плане политического управления. Следует упомянуть о том, что ученый рассчитывал установить с помощью России культурные связи между Европой и Китаем, мечтал о создании ученых обществ в Вене, Берлине, Петербурге и Пекине, настаивал на создании Китайско-европейской академии наук, в которой преподавались бы западные науки (в первую очередь математические дисциплины) и восточная философия 2.

В 1701 г. в письме к отцу Буве Лейбниц изложил принципы своей бинарной арифметики с приложением таблицы числительных. В ответе ему Буве указал на сходство гексаграмм «Книги перемен» с бинарным исчислением и возможность интерпретации их в этом духе. Но прежде чем подробнее остановиться на тех выводах, к которым пришел Лейбниц, кратко напомним, что представляет собой «Книга Перемен».
[100]

3

«И Цзин», или иначе «Чжоу И», является книгой книг для китайской цивилизации, и имеет для нее такое же значение, какое для Запада играет Библия. Сходство их мистичности происхождения, и в том, что обе они оказали прямое влияние на формирование парадигмы истолкования мира — каждая в своей части света.

Как известно, графическая основа «И Цзин» — 64 гексаграммы, или особых символа из 6-ти расположенных друг над другом черт, записываемых снизу вверх, согласно естественному порядку, подобному росту растений, в противоположность порядку искусственному — способу записи иероглифов. Черты — знак универсальных мироустроительных сил: активной, мужской, светлой Ян (целая черта) и пассивной, женской, темной Инь (прерванная черта). Центральную роль играют комбинации из трех черт, т. е. половинок гексаграмм и обозначающие восьмеричный набор универсалий.

Считается, что происхождение канонической части «Чжоу И» связано с гадательной практикой, восходящей к концу 2 — началу 1 тыс. до н. э. Согласно легенде, графические символы триграмм, иначе — гуа, были явлены первому императору Фу Си на панцире Великой Черепахи, как природосообразные образцы в созидании материальной культуры. Вообще, мантические символы гуа (как три-, так и гексаграммы) рассматриваются как фундаментальные общеметодологические категории китайской философии в том смысле, что являются элементами универсальных классификационных схем — 8 триграмм и 64 гексаграмм, обозначающих основные ситуации любого циклического процесса в постоянно меняющемся мире.

Гуа вынесли из гадательных практик и совместили в себе идеи геометрической символизации и числовой комбинаторики. Будучи объединены в систему, они призваны «разделять по родам свойства всей тьмы вещей» (приписываемый Конфуцию «Комментарий привязанных изречений»). Там же: «Перемены имеют Великий Предел, это рождает двоицу образов, двоица образов рождает четыре символа, четыре символа — восемь триграмм». Таким образом, последовательное разделение происходит по принципу удвоения до 64.

Следует также упомянуть о двух стандартных формах записи гексаграмм — квадратно-круговых расположениях, приписываемых мифическому императору Фу Си (3 тыс. до н. э.) и историческому основателю династии Чжоу — Вэнь Вану (11в. до н. э.). Удивительно то, что постепенная смена черт Инь и Ян в порядке записи Фу Си подчинена той же закономерности, что и смена 1 и 0 в порядке натуральных чисел, записанных в бинарной арифметике 3.

4

Но вернемся к Лейбницу, чтобы прояснить, что он подразумевает под «естественной теологией» древних китайцев, о которой он упоминает в переписке с Николаем Ремоном 4. Рассуждения вылились в маленький трактат (неоконченная рукопись в 16 листов на французском языке) озаглавленный «Philosophie des Chinois» и опубликованной в Штуттгарте лишь в 1968 году. Начиная с утверждения того, что в китайской философии заложена возможность рационального понимания, Лейбниц анализирует ее основные принципы, а также представления китайцев о душе и Боге, демонстрируя основательную осведомленность относительно конфуцианского канона.
[101]

В четвертой части Лейбниц пишет: «Мы вместе, Буве и я, открыли смысл знаков Фу Си, основателя империи, который кажется наиболее верным. Эти 64 фигуры из целых и прерванных линий, считающиеся наиболее простыми и древними в Китае, составляют «Книгу Перемен»… В них ищут философские тайны, даже некий род геомантии и прочие суетные вещи, вместо того, чтобы увидеть бинарную арифметику, которую я отыскал несколько тысячелетий спустя, и которой, как кажется, обладал этот великий законодатель древности» 5.

Кратко напомним, что в двоичной арифметике существует только два знака — 0 и 1 — для записи бесконечного ряда натуральных чисел, в отличие от набора от 0 до 9 в привычной нам десятичной системе. В любом исчислении переход к новому разряду осуществляется после того, как числа предшествующего разряда исчерпают в своем увеличении набор основных символов системы. Как в десятичной, единицы после 9 переходят в десятки, которые, в свою очередь, будучи взяты девять раз, образуют сотни и т. д., так в бинарном исчислении, после элементарных чисел 0 и 1 совершается переход к следующему разряду — двоек, который, увеличиваясь согласно основанию 2, составит новый разряд четверок и т.д. в той же прогрессии — 8, 16, 32, 64. На письме переход к следующему разряду также отмечается увеличением записи в строку.

Каждая система имеет свои недостатки и преимущества, и, кажущаяся громоздкость бинарной, компенсируется ее элементарным набором символов, что оказывается идеальным для языков программирования, так что Лейбниц вполне заслуженно считается «крестным отцом» современной кибернетики. Известно, что Лейбниц строил первые вычислительные машины, но выводы, которые он делает из открытого им исчисления, гораздо более впечатляют.

Для 17 века вообще математическое обоснование метафизики вполне закономерно, и для Лейбница, очевидно, что, пронаблюдав порядок в какой либо части, мы можем распространить его и на весь универсум, устроенный Богом совершенно упорядоченно. (Как это явствует из «Теодицеи», буквально, Бог творит мир считая, то есть путем исчисления возможных миров и выбора наилучшего). А если «бездна и необитаемая Тьма равносильна нулю и ничто, Дух же Божий и его Свет равноценны всемогущему Единому», то, подобно тому, как бесконечный ряд натуральных чисел в бинарной математике возникает только из 1 и 0, так и Бог творит мир из ничего.

В письме герцогу Рудольфу Августу Брауншвейгскому и Люнебургскому от 2. 1. 1697 Лейбниц предлагает отлить серебряную медаль в честь открытия алгоритма написания двоичных чисел, символизирующего образ творения мира: “Imago Creationis” 6.

Демонстрация творения при помощи бинарного исчисления имеет определенное преимущество, которое Лейбниц видит в том, что при этом мы не только убеждаемся в творении мира из ничего, но и в том, что: «Господь все создал хорошо, и что все, что Он создал — благо… Ибо, в то время как при обычном написании чисел невозможно усмотреть какого-либо порядка, но лишь известную последовательность символов и их обозначений, здесь, напротив, поскольку видны [102] их сокровенная основа и изначальное соответствие, обнаруживается превосходный порядок и гармония, так, что лучше и быть не может, по той причине, что налицо постоянное правило смены событий, в силу которого все можно записать, не прибегая к счету…» 7 Имеется в виду простота записи ряда чисел в двоичной системе, которое состоит в механическом чередовании 1 и 0, согласно простейшему принципу. Поясняя почему эта медаль символизирует тайну Творения, Лейбниц надписывает сверху: “Omnibus ex nihilo ducendis Sufficit unum”, причем «sufficit unum, хотя оно в данном случае говорит о собственных числах и означаемом ими творении, распространяется однако дальше, а именно на наше учение, и заключает в себе главное правило нашей жизни и христианства, то, что одного лишь Блага достаточно нам, если мы правильно ему служим». Отсюда следует закономерный шаг — договориться с язычниками на языке математики об истинной религии, в частности послать медаль с изображением представителям иезуитской миссии в Китае, поскольку от них известно, что «монарх этой могущественной империи — большой любитель математики», и поэтому «изображение христианского таинства могло бы, пожалуй, послужить тому, чтобы мало-помалу открыть ему глаза на преимущества христианской веры».

Уже на этом этапе мы могли бы сделать вывод, который «лежит на поверхности», о том, что способность человека упорядочивать универсум движется по идентичной абстрактной схеме: исток всего — в недифференцируемом и несказуемом едином, первичным порождением которого является бинарная оппозиция сил, игра последних создает все множество вещей (как бесконечный ряд чисел начинается, собственно, с двойки). Гипостазирование же категорий происходит по разным схемам, соответствующим той или иной культурной традиции.

Но, в данном случае, сказать только это будет мало, поскольку налицо еще одно сходство — идея рационального языка, с помощью которого можно четким образом высказаться обо всем, иными словами, проект «универсальной характеристики».

5

Известно, что Лейбниц, в целях усовершенствования «искусства открытия», стремился найти не столько решения отдельных проблем, сколько методы самих решений. Для этой задачи потребовался бы некий алгоритм выведения истин из известных данных, с такой же ясностью и последовательностью, как это возможно в математическом анализе. Подобная идея отсылает нас к «искусству комбинаторики» Раймонда Луллия, в котором заключение делается на основании перебора всех данных комбинаций высказываний, путем устранения неподходящих и противоречивых. Известная Лейбницу со времен юношеской диссертации, идея развивается им в проект универсального исчисления. «Если бы существовал какой-то точный язык (называемый некоторыми Адамовым языком) или хотя бы истинно философский род писания, при котором понятия сводились к некоему алфавиту человеческих мыслей, тогда все, что выводится разумом из данных, могло бы открываться посредством некоторого рода исчисления, наподобие того, как разрешают арифметические или геометрические задачи» 8. Лейбниц предполагает, что подобным языком могла быть Каббала, арифметика пифагорейцев или Характеристика магов; увидеть ее в «Книге перемен» помог патер Буве.
[103]

Вот что он пишет Лейбницу в письме из Пекина от 4 ноября 1701 г.:

Поскольку я исповедую те же принципы, что и Вы, мой сударь, меня ничуть не приводит в недоумение Ваш проект набора символов, которые Вы предлагаете для выражения мыслей: так, чтобы одни и те же символы служили одновременно и для вычислений и для доказательства в рассуждениях и т. д. Ибо этот вид письма мне представляется содержащим настоящую идею древних иероглифов и каббалы иудеев, точно так же как и знаков Фу-Си … 9

Открытые легендарным императором 64 комбинации целых и прерванных черт представляют собой числовые символы, которых современные китайцы не знают и, соответственно, совершенно не подозревают об их истинном назначении.

Далее, о. Буве предлагает краткий путь к восстановлению понимания древней характеристики (или знаковой системы), а именно, на основе двойной геометрической прогрессии «расположить в наиболее простой и естественной последовательности все идеи согласно их роду и видовому отличию. «Схема проста: точка, как наиболее адекватный символ целостности, обозначает первопринцип и трансцендентное существо («самое простое, самое совершенное, и самое плодовитое»). Из первопринципа вытекает два рода идей — совершенное и несовершенное, которые можно обозначить целой и прерывной чертам, или 1 и 0. В соответствии с геометрической прогрессией следующая ступень ряда будет равна четырем, а на шестой ступени удвоения мы получим, таким образом, 64 графемы, которые суть «естественные символы, представляющие идеи, и, будучи соединены в этот восхитительный порядок, в котором он (Фу-Си) их выстроил, образовав свою двойную схему в виде квадрата и круга, представляют весьма совершенный метод, позволяющий до конца исследовать и с предельной ясностью изложить без помех и трудностей, и при использовании одних и тех же терминов и аналогий, принципы всякого рода знания» 10. Вывод Буве: «Таким образом, при помощи только двух принципов, или двух видов материи, следуя правилам и аналогии этой системы, мы сможем объяснить все виды чисто телесных существ. Более того, когда мы, следуя той же самой системе, будем говорить о каком либо предмете, что белый как четыре, черный как восемь, горячий как два, холодный как шесть, сухой как пять, влажный как семь, или как в седьмой степени и т. д., мы будем иметь столь же отчетливое и точное представление о том, что мы говорим, как когда мы говорим, что градус есть 360-я часть круга или, что небесный знак это 12-я часть зодиака и т. д.»

6

Подведем итоги. Что лежит в основе совпадения, породившего интерпретацию гексаграмм «Книги Перемен» в духе «универсальной характеристики», которая, по сути, не является искажением? Если, с конфуцианской точки зрения, одна из задач «И Цзин» — «классификация по родам тьмы вещей», а строение алфавита человеческих высказываний это простейшие понятия из которых могут быть выведены все остальные, то легко заметить, что в обоих случаях в основании находится первичная бинарная оппозиция: инь — янь, Бог и Ничто, 1 и 0, Да и Нет… Таким образом, логика дихотомии, «раздвоение единого» 11 — то, что позволяет нам определять, ориентироваться в мире вообще.

Остается обратить внимание на одну особенность определения через противоположности, [104] как в «Книге Перемен» или в комбинаторном искусстве Раймонда Луллия — опираясь на ту же дихотомию, здесь выстраивается не «древо Порфирия», но иная схема — прохождение круга, или модель цикла 12. В «Тимее» Платон говорит о природной правильности рассуждений, которая уподобляется безупречному круговращению бога. Итак, круг — это порядок изменяющегося процесса. Что мы и обнаруживаем в «Книге перемен. Доказательство в такой логической модели — само построение системы, или то самое «прохождение круга», когда заданы крайние точки противоположностей — начало и конец — и требуется найти связующее их посредством пропорции среднее. Здесь, достичь истины — означает раскрыть гармоническую связь между элементами, кажущимися разрозненными обычному взгляду. Переход от такого типа логики, условно обозначенной как логика мифа, к логике собственно научной, в явном виде дан в аристотелевом силлогизме. (Аристотель говорит, что доказательства не возвращаются назад к началу, а всегда идут прямым путем и мышление скорее похоже на покой и остановку, нежели на движение).

Такое мышление в контексте целого, на примере китайского материала получает название «коррелятивного» у Дж. Нидема в его фундаментальном труде «Наука и цивилизация в Китае». Нидем пишет, что для китайской мысли категория «отношение» является более значимой, чем «субстанция», и там, где западный ум спрашивает «что это по существу?», китайский — «как это соотносится со всем остальным?». А так же: «Вещи воздействуют друг на друга не путем причинно-следственного механизма, но скорее взаимно индуцируются». Говоря, что для коррелятивного мышления ключевым словом является Образец или Модель (Pattern), Нидем цитирует неоконфуцианца Чен Хао: «Мириады форм включены в Великую Форму». На основании чего Нидем сравнивает древнекитайский универсум с великим Организмом и проводит аналогии с системой Лейбница. Но именно последнее следует делать с большой осторожностью, поскольку нам известно выделение Лейбницем в мире двух непересекающихся видов причин — конечных, то есть целевых, свойственных душе, и движущих, телесных. То, что эти виды причинности ведут себя так, как если бы между ними существовала связь, относится к действию предустановленной гармонии, доказывающей бытие Бога. Как видно, при таком описании Лейбниц остается настоящим механицистом 17 столетия.