Национализм как общечеловеческое

[151]

Ближайшее человеческое окружение как среда помощи, поддержки, объект первых различений, чувствований и осознаваний для становящегося индивидуального сознания, всегда укореняется в материалах индивидуального существования, как неотъемлемая часть самого «я». Это «семья», «родина», «народ». Может быть в будущем едином, космополитичном человечестве эти базисные, экзистенциально исходные самоидентификации получат несколько иные квалификации, однако в наше время они имеют вид этнической идентичности.

Что же создает эти чувствования, осознавания явно разной степени интенсивности и как, наоборот, разная степень интенсивности этнической самоидентификации влияет на исторические судьбы народов? Проще говоря, почему и как возникают общности людей с разной степенью консолидации и разным влиянием на мировую историю? Ответы на эти вопросы позволят прояснить антропологическую и социально-историческую подоплеку, контекст генезиса как «естественных национальных чувствований», так и «националистического экстремизма» в его одиозных формах.

Усилиями П. Кропоткина и «социобиологии» в общественных науках утвердилась мысль о приоритетности социального сплочения как основной форме естественного отбора — по крайней мере, людей. Социальное сплочение имеет своим механизмом синхронизацию, т.е. приведение в состояние взаимоприемлемого согласия и общности разнородного. Я не думаю, что это род какой-нибудь «коллективной души» — на самом деле «целое» вряд ли надындивидуально как отдельная структура «вне» индивидуального сознания. «Целое» существует лишь в индивидуальных сознаниях, хотя и составляя в нем надындивидуальный уровень. Индивидуальное сознание синхронизует свое содержание с этим уровнем, усвоенным ранее знанием о том, как себя следует вести, что есть норма и ее нарушение. Потому среднее индивидуальное сознание и выражает свое согласие с «целым», что оно его предварительно освояет, подправляет под себя, пропускает через внутреннюю «интерпретативную машину», «переводчик». Потому и возникло представление о «сегментарном [152] человеке» (Э. Дюркгейм), через которого действует раса, корпорация, «целое», а не он сам, являясь функцией, марионеткой.

Синхронизация возможна при наличии общности: внешней и внутренней. Внешняя это:

1. органичное взаимное сродство;
   
2. общие жизненные условия;
   
3. реальные взаимные связи (функциональные, целевые) 1.
   

Внутреннее основание коллективного поведения находимо в сходной душевной конституции «единиц». Так, общность человеческих устремленностей и ожиданий лежит в основе кооперации и взаимной регуляции, порождая обычаи, правила и нормы. Гомогенность интенций результируется не только в виде алгоритмов поведения, но и представлена в свободной, духовной сфере — в виде ценностей и идеалов, представлений о себе и других 2.

Сами социальные порядки, взаимосвязывающие людей, складываются в ходе постоянно длящихся процессов экстернализации — овнешнения душевного мира человека, самопроецирования многих в некое воображаемое «целое» и «возвращения» другими. Также другой механизм складывания социального порядка — хабитуализация или опривычнивание, превращение ранее явно субъективного в видимо объективное и «извечное установление» 3.

Я полагаю, что есть два типа группогенеза: социально-естественный и рационализированный. Установление солидарности в виде социально-естественной синхронизации осуществляется постепенно-длительно, межпоколенно. Это происходит по большей части вынужденно, в среде психологически весьма разных людей, где материальные факторы экономики и быта явно превалируют над осознанностью, эмоционально-ментальным притяжением. Проще говоря, самые разные, непохожие, даже малосовместимые люди, вынуждены в силу необходимости выживания неопределенно долгое время жить в сходных условиях и состояниях. Живя бок о бок, они притираются чувствами, настроениями, мыслями: взаимозаряжаются, взаимоподдерживают друг друга в одних отношениях [153] и взаимоотрицают в других. Постепенно возникают и утверждаются, в отличениях от людей, ведущих несходный образ жизни, символы общности и схожие стили поведения. Подобный путь характерен для формирования этнических, профессиональных, статусных групп.

Рационализированная синхронизация происходит гораздо быстрее потому, что она — добровольна и осознана, представляя собой установление отношений солидарности между людьми сходных или совместимых психологий. Иначе говоря, здесь люди как бы подбираются друг другу, притягиваются друг к другу как магниты в каких-то общих отношениях. Потому нет необходимости «притирки», когда единение постоянно прерываемо диссонансами и распадами. Потому такие группы возникают и сплачиваются очень быстро. Это своего рода иллюстрации одного из положений синергетики о режимах ускоренного развития, достигаемого за счет удачной синхронизации элементов развивающегося сложного объекта. Правда, недостатком в сравнении с социально-естественными группами является краткосрочность эффективности и сплоченности. Они часто «эксклюзивны», их последующее уже естественное самовоспроизведение превращает их в обычные социально-естественные группы.

Ясно, что это скорее «идеальные типы» процессов социальной солидарности. В реальном развитии групп людей они переплетаются, доминируя на том или ином этапе развития сообществ. Причем рациональной, «сектантской» форме отведена важнейшая роль в истории, в том числе и в «этнической истории». Она формирует исторические народы в экстремальных интервалах общественного развития. Для того, чтобы разъяснить этот тезис, обратимся предварительно к понятиям «этнос», «народ».

Основу современных представлений о природе этно-национальных общностей людей образуют взгляды представителей теоретического направления, называемого «психологией народов» — В. Вундта и Г. Лебона.

В большинстве случаев в этногенезе изначальны естественные условия проживания, определяющие характерный хозяйственно-культурный тип, уместный для выживания в каждом конкретном случае. Социальное сплочение, синхронизация и категоризация (мира, себя и других) коллективных чувствований и представлений идет в ключевых, этнообразующих формах языка, мифа и обычаев. В языке достигается общность по форме, в изначальных преданиях и мифах устанавливается смысловое содержание этой общности, а в обычаях возникает общие направления [154] будущих этических и правовых основ жизни этноса 4. Более важен здесь даже не язык, а сплав последних двух форм в виде традиций или «идеи, потребности и чувства расы» 5.

Не вызывает сомнений, что ключевым критерием этноса может быть названо этническое самосознание — чувство идентичности, сознательная категоризация. Другой вопрос, как, на основе чего оно возникает у того или иного представителя общности.

Слово «этнос» обычно обозначает в наиболее общем виде характерные естественные группы людей, живущих в простом адаптивном режиме с соответствующими первичными культурными формами языка, мифов и обычаев. По сути, здесь отличия от животных популяций невелики. Здесь формируется исходный «антропологический материал истории». «Раса — племена, роды, грядущие поколения, семьи — все это различные названия для крови, которая посредством зачатий циркулирует в более или менее тесном либо просторном ландшафте» 6.

Известно, что и до сих пор население больших территорий планеты находится в подобном этно-популяционном состоянии. Его характерной особенностью является глубокий партикуляризм душевной жизни: каждая группа имеет свой «стержень» самоидентификации в виде своих наречия, предания и бытовых особенностей, способных дать начало новым этническим отпочкованиям. Для формирования населения определяющее значение имеют естественные условия (территория, ландшафт, климат) и возникающий соответствующий хозяйственно-культурный тип (экономика + бытовая фольклорная культура). Сверх того, они определяют важнейшие регионально-цивилизационные отличия типа «Восток–Запад», «Север–Юг», «земледельцы — номады» и т.п. Однако как в рамках одного регионально-цивилизационного «поля сравнения», так и в формате общего сопоставления «роли народов в истории» мы можем абстрагироваться от этих различий. На первый план тогда выходят другой фактор народообразования — фактор духовной синхронизации, духовного сплочения, образования принципиально нового фундамента консолидации. Это утверждение не отменяет важности первичных, исходных факторов материального бытия. Однако [155] они, сами по себе, пассивны. Над ними «надстраивается» более позднее появление активистских форм сознания или зрелых форм социальной жизни. Они появляются, «созревают» в ходе борьбы, преодолений, испытаний. Только в этом смысле духовный фактор — «высший», ибо он требует уже наличия какого-то уровня этнического развития, как то территории, расы, языка, мифологии и обычаев, уровня — как старта более сложных интеграционных процессов.

Народы, в отличие от населения есть единства более душевные. «Народ — это объединение людей, которые чувствуют себя единым целым … до тех пор, пока живо чувство общности, существует и народ как таковой» 7. Но как складывается это искомое душевное единство?

Только в экстремальных, напряженных, конфликтных условиях происходит качественно новое сплочение, сохраняющееся и развивающееся далее. Конфликт, внешнее препятствие или острая внутренняя проблема рождают группу, обеспечивают единство, внутренний конформизм, солидарность 8.

Народ рождается в ходе какого-либо Дела, деяния — либо по преодолению проблемности (вызова), либо выполнения какого-либо проекта. Нет Дела — нет народа, есть население. Каков масштаб Дела — таково и «историческое значение» народа. Отсюда так называемые «исторические» и «неисторические» народы.

Как раз в «народообразующем Деле» ключевая роль принадлежит рациональной синхронизации, когда «под лидера», «под идею» складываются энергичные группы людей (военные дружины, секты, движения), становящиеся ядром консолидации народа 9. В консолидации и состоит объективное предназначений национализма. Национализм — вообще имманентная форма генезиса истории народы и его культуры. Жесткая категоризация «мы — они», «мы — все остальные» просто необходимы для фиксации своей основы и ее развития. «Беря себе имя, группа людей сознательно выделяет себя из числа остальных, придавая этому некое сакральное значение» 10. И история знает много примеров, когда народообразующими группами становились разноплеменные дружины [156] удачливых авантюристов, разношерстные по «языкам и племенам» группы, беженцев или колонистов, как и полиэтнические секты. Это потом, когда отличительность устойчиво объективируется в виде высокой духовной культуры, можно быть «интернационалистом», т.е. перейти в следующую фазу развития.

Таким образом, народы или нации есть продукт духовной революции в сознании общности, происходящей как отражение некоего народообразующего Дела. В ходе последнего, благодаря деятельности лидеров и активистских элементов, смутные чувства, неотчетливые идентификации, неясные предания рационализируются, концептуализируются в «национальную идею» — в теоретических и метафорических формах. Национализм и националистически мыслящие люди — это имманентная форма становления и развития народа из «населения». Нация, тем самым, это духовная зрелость народа, выражающаяся в том, что разрозненные чувства и представления оформляются в «идею» благодаря деятельности инициативных групп.

Вместе с тем философы говорят: любое явление нормально, т.е. органично вписывается в свое окружение, в общий строй мироздания, если оно имеет место быть в своих качественных пределах и в свое положенное время. Нарушение этого ввергает его в экстрим.

Радикальный национализм как национализм «крови» (не «великодержавной идеи») в большинстве случаев реактивен, по крайней мере, в своем старте, формировании. Носителями радикального национализма становятся этносы, которые, во-первых, подверглись серьезному историческому экстремальному испытанию и, во-вторых, оказались способными организоваться для адекватного ответа, создав традицию сопротивления или национальное самосознание, что есть одно и тоже. Этногенез идет перманентно, любая достаточно крупная группа людей, объединяемая какими-либо устойчивым наследуемым признаком (особенности языка, культуры) может встать на путь народоформирования, если исторические судьбы ввергнут ее в экстремальный режим существования. Тогда появляется экстремальное сознание, сознание выживания, чрезвычайно мобилизующее эту группу, являющейся тем Делом, историческим свершением, подвигом противостояния, сопротивления, которые выковывают новую традицию, новую историю, новый этнос. Радикальный национализм, таким образом, это особо быстрая и эффективная форма становления дееспособного, «исторического» этноса, равно как и форма исторической [157] мобилизации, нового «собирания», консолидации «старого», зрелого этноса.

Подобный режим «основания» должен быть длительно систематическим, как и «история сопротивления». Это относится к небольшим этносам, в сравнении с размерами «имперских» этносов, в чьи владения они инкорпорированы волей исторических судеб (баски 11, чеченцы, католики-ирландцы и пр.) либо к рассеянным этносам (евреи, цыгане). Однако и крупные, зрелые этносы могут переживать экстремальный режим существования, вызывающий также взрыв радикального национализма, ибо это есть, как уже отмечено, социально-естественные реакции «целого» на угрозу распада — реакции «осажденной крепости», обиды и мести, сакрализации борьбы как Подвига, переходящего в Миссию. Это, как правило, «национальные катастрофы» имперских народов: крупные поражения «римского народа» в истории римской империи или поражение Германии в первой мировой войне.

Итак, радикальный национализм — это одна из объективных форм этнического развития: как собственно этногенеза, так и этнической мобилизации. Осознание этих процессов в большинстве случаев имеет метафорический, мифотворческий характер и представлено в радикально-националистических, иногда — расистских идеологиях.