О жизни великих мыслителей сложился устойчивый стереотип, в соответствии с которым философ изрекает великие истины, а толпа или робко внемлет, или, напротив, гонит мыслителя, но потом справедливость торжествует, и гений получает признание и славу. Однако реальная жизнь все же богаче, чем биографические справочники и тем более «суд толпы». Великие философы, к числу которых справедливо относится Владимир Соловьёв, были людьми из плоти и крови, которым было не чуждо все человеческое. Это относится не только к обстоятельствам биографии «русского Оригена», но и к его социально-историческим и политическим суждениям. При всем субъективном желании быть «выше» злободневных вопросов в эпоху всеобщей политизации общества (а именно такой эпохой была вторая половина ХIХ века), В. Соловьёв занимал твердо определенную историко-социальную позицию. Это приводило его, при всем добродушии характера, к полемике и интеллектуальному противоборству с оппонентами. Наиболее показательной может считаться критика В. Соловьёвым славянофильства.
[294]
Среди наиболее значимых направлений русской мысли XIX века было славянофильство. В данный момент речь идет о славянофильстве в широком смысле этого слова, без разделения на ранних и поздних славянофилов, почвенников, неославянофилов, евразийцев. Мы имеем в виду сторонников множественности мировых цивилизаций, отрицающих существование единой мировой цивилизации и единых универсальных, общих для всего человечества во все исторические эпохи, моральных и культурных ценностей. Иначе говоря, славянофилы в широком смысле слова — сторонники самобытного пути развития нации, конфессии, государства, в противовес универсалистам, примеряющих единые мерки всему человечеству. Понятно, что философ всеединства В. Соловьёв не мог не столкнуться в идейной схватке со славянофильством.
Как и всякий большой мыслитель, Соловьёв не вписывается в узкие рамки конкретного направления. Он никогда не был ни западником, ни славянофилом. Однако он не мог обойти стороной современные идейные течения, не позаимствовав многое у них. Первые свои политические и историософские произведения В. Соловьёв создавал во многом в русле славянофильских представлений («Три силы»). В начале 80-х гг. Соловьёв активно работает в газете «Русь» Ивана Аксакова, будучи там одним из главных специалистов по церковным вопросам. Близкие дружеские отношения возникают у него с И. Аксаковым, К.Н. Леонтьевым, Н.Н. Страховым. Но уже вскоре Соловьёв становиться одним из главных критиков славянофильства в России.
В 1884 г. Соловьёв помещает в «Православном Обозрении» открытое письмо И. Аксакову «Любовь к народу и русский народный идеал». Тогда же он начинает выпуски «Национального вопроса в России», начинается работа над «Историей и будущностью теократии». Все это полностью противоречило славянофильству, как конкретному славянофильству И. Аксакова и «Руси», так и славянофильству в широком смысле слова. Главный же удар Соловьёв направил против «Корана славянофильства», как он его сам называл, то есть книги «Россия и Европа» Н.Я. Данилевского. К этому времени Данилевского уже не было в живых (он умер в 1885 г), и полемика вокруг его книги стала одним из важнейших исторических событий, без которых мы не сможем понять Соловьёва, его противников и его время.
Идея вселенской теократии, соответственно которой Россия должна совершить самопожертвование во имя соединения церквей, в чем и заключается «русская идея» по Соловьёву, стала первым в России призывом к самоуничтожению. Вообще национальное самобичевание, увы, в России давно является частью нашей традиции, особенно присущей прогрессивной интеллигенции. Даже католические симпатии многих русских мыслителей для XIX века давно были обычным явлением (можно вспомнить Печерина и Чаадаева). Но только Соловьёв осмелился высказать мысль об отречении России от самой себя. Россия должна совершить [295] даже два отречения — национальное и религиозное (в то время, впрочем, национальное и религиозное были неотделимы друг от друга). Соловьёв тоном инквизитора говорил: «Для духовного обновления России необходимо отречение от духовной исключительности и замкнутости, необходимо свободное и открытое общение с духовными силами Церковного Запада». Восточная Православная церковь не права потому, что она оторвана от реальной жизни, погружена в мистику и созерцательность. Причина этого в том, что византийские императоры и русские цари старались стать выше церкви. В результате церковь обособилась и замкнулась в себе. «Где на Востоке, — вопрошал философ, — церковь живого Бога, церковь, в каждую эпоху дающая законы человечеству, определяющая и развивающая формулы вечной истины, дабы противопоставлять их непрестанно меняющему свой облик заблуждению? Где церковь, работающая над преобразованием социальной жизни наций согласно христианскому идеалу и ведущая к конечной цели творения — свободному и совершенному единению с Творцом»? Зато западная церковь «не побоялась погрузиться в грязь исторической жизни». Не случайно Соловьёв превозносил Петра Великого за то, что его реформы — «смелое отречение от народной исключительности». Вообще то при Петре было создано мощное государство, а церковь окончательно подчинилась светской власти, но это все меркнет перед отречением от исключительности.
Разумеется, славянофильство буквально по всем пунктам расходилось с теократической утопией Соловьёва. И он бросил ему вызов. В ультразападническом журнале с говорящим названием «Вестник Европы» он помещает критику Данилевского под названием «Россия и Европа» (тем же, что и «Коран» славянофильства). Затем последовали новые статьи с еще более острыми нападками. Понятно, что основной упор Соловьёв сделал на критике самобытности славянской и русской культуры. Собственно, никакой особой культуры нет, и тем более нет особой науки. Опыт русской науки, заявлял Соловьёв, вообще ничтожен: «Видеть в этом дефективном опыте какие-либо задатки самобытности русской науки нет никакой возможности». Соловьёв в пылу полемики не постеснялся передергивать факты, обвиняя славянофилов в идее национального превосходства, что невозможно найти даже под лупой, при прочтении основополагающих произведений славянофильства. Данилевского он вовсе обвинил в плагиате, объявив, что теория культурно-исторических типов взята у немецкого историка Г. Рюккерта. Хотя у самого Рюккерта речь идет именно об одной цивилизации, разумеется, западной, сердцевиной которой является немецкая культура, а исторический опыт всех других народов отметается, но в России книгу малоизвестного и у себя на родине немца никто не читал, то обвинение Данилевского в плагиате пережило столетие. Хотя еще Н.Н. Страхов доказывал, что, собственно, у Рюккерта и Данилевского речь идет о полярно [296] противоположных концепциях, но было напрасно. Авторитет Соловьёва, а еще более желание либеральной западнической интеллигенции ужалить «русопятов» оказался сильнее желания установить истину.
В конце жизни Соловьёв разочаровался в своей утопии. С.Н. Трубецкому перед смертью он говорил: «Магистраль всеобщей истории подошла к концу… Кончено все… Христианства нет, идей не больше, чем в эпоху Троянской войны». Между тем наступал век идеологии и кризиса гуманизма. А вот в России в новом веке дважды произошло национальное самоотречение. Сначала, с февраля 1917 г., разрушили до основания свое государство, убрав даже его название, сокрушили неправильную церковь, изменили весь жизненный уклад. В общем, отреклись от национальной исключительности. Все это — во имя светлых идеалов. 73 года спустя также разрушили свою страну, вернулись к допетровским границам, разломали все, что можно. И все — во имя «общечеловеческих ценностей», ради «вступления в мировую цивилизацию». Кстати, в обоих случаях наиболее потерпевшей стороной была именно прогрессивная западническая интеллигенция. Воистину, за что боролись…
Разумеется, все вышесказанное совершенно не означает, что во всем виноват Соловьёв. Он был истинно русским по духу человеком, с тем максимализмом, который вообще является столь заметной частью национального характера. Умалять величие Соловьёва как философа вряд ли придет в голову любому грамотному человеку. И все же в творчестве Владимира Сергеевича была одна особенность. Он оторвался от родной почвы. А это — творческий тупик. Всякий художник национален, и насколько его творчество национально, настолько оно и общечеловечно. Как бы не прославляли «граждан мира», но «Черный квадрат» или стихи «Дыр бул щер» есть диагноз, но не искусство. Как нет «человека вообще», так и не может быть «философа вообще», пусть даже философия наиболее интернациональная система знаний. Подобно античному Антею, оторванный от почвы мыслитель уже не способен творить, во всяком случае, творить по-настоящему. Трагедия Владимира Соловьёва как социального мыслителя заключалась именно в его беспочвенности. Самые лучшие годы жизни и самое творческое свое время потратил он на пропаганду теократической утопии. В борьбе за нее он рассорился со своими давними друзьями, сделал поступки, которые можно назвать, мягко говоря, неэтичными. Сколько душевных и интеллектуальных сил потрачено впустую! Не имевший собственного дома, семьи, постоянной профессии, «христианин», не ставший католиком и отошедший от православия, терзаемый галлюцинациями, постоянно платонически влюбленный в замужних женщин с детьми, поклонник винопития, Соловьёв был эталоном беспочвенного философа. Даже его предсмертная молитва о иудеях подтверждает это — не было у него в этом мире земной опоры.
Жизнь и творчество Владимира Соловьёва нельзя изучать в отрыве от интеллектуальной жизни современной ему России. Пусть в чисто [297] философском плане он был выше всех современников, но все стороны его научного и художественного творчества станут понятны только на фоне его соперников. Между тем вторая половина ХIХ века — едва ли не самая богатая талантами эпоха русской мысли. Нынешний 2003 год является не только юбилейным годом Соловьёва. Многие оппоненты Владимира Сергеевича также справляют свои юбилеи в текущем году. Напомним, что исполняется 180 лет со дня рождения Ивана Аксакова, 185 лет — Константина Кавелина, 185 лет — Михаила Каткова, 170 лет — Александра Киреева, 175 лет — Михаила Кояловича, 180 лет — Петра Лаврова, 170 лет со дня рождения Владимира Ламанского, 170 лет со дня рождения Ореста Миллера, 175 лет со дня рождения Н.Н. Страхова, 175 — Николая Чернышевского, 175 лет — Бориса Чичерина и многих других мыслителей. С большинством из них Соловьёв был знаком лично. В дискуссиях и спорах с ними рождалась философская система Соловьёва. Мы специально назвали в числе юбиляров только жестких государственников, убежденных сторонников «племенного начала», и революционных радикалов. В том едином потоке, что представляла собой русская социальная мысль той эпохи, взгляды Соловьёва выглядят не как исключение, а как закономерная эволюция интеллектуальной части беспочвенной русской интеллигенции. «Аякс мистической и философской мысли», как назвал Соловьёва Константин Леонтьев, втянулся в заразительную трясину «всечеловеческих» настроений и увяз там.
Но великому человеку позволительны слабости. Не надо только канонизировать заблуждения философа. Россия получила мощный импульс к самостоятельному философствованию. И именно в этом великая заслуга Владимира Соловьёва перед Россией.
Добавить комментарий