«Рай печали»: об эволюции представлений о загробном мире

[219]

Читатель, знакомый одновременно с каноническими образцами православного душеполезного чтения и с произведениями, написанными в этом жанре в XIX-XX вв., обратит внимание на тот факт, что в более поздних текстах христианские представления о загробном мире претерпели определенные изменения. Жанры произведений из сборников душеполезного чтения остались прежними. Это, по большей части, — «видения» и «примеры» (термин, предложенный А.Я. Гуревичем). Изменения коснулись, прежде всего, содержательной стороны. Опираясь на исследования средневековых «видений», произведенные Б.И. Ярхо (1889-1942), А.Я. Гуревичем и Д.С. Лихачевым, мы сравним топографию загробного мира в канонических «видениях» с топографией загробного мира в «видениях», появившихся в течение последних ста лет.

Особенно значимой является для нас личность ясновидца. Он был не просто посредником между двумя мирами. Личность визионера, как источника информации, имеет особое значение, ибо видение, бывшее у апостола или святого, и видение, посетившее «одну крестьянку», имеют абсолютно разное сакральное и нравственное значение. Именно с этим фактом связаны последствия, вызванные изменениями образа ясновидца. Ясновидец апокалипсисов, «пророк или апостол вступает в загробный мир спокойною стопой, он идет туда, и перед ним развертывается как бы учебник эсхатологии с картинками…» 1 сменяется визионером, приходящим в видении в загробный мир в страхе за свою судьбу, не ведая своей участи. [220] Визионер — главный герой разворачивающейся драмы. Он подвергается мучениям, встречает знакомых и родных, получает в ином мире поручения и спешит их исполнить в этом мире. Полученный опыт бесценен для ясновидца, однако он не имеет сакрального авторитета, как видения праведников. В средние века был начат процесс обмирщения, «упрощения» личности ясновидца. Чем менее образован и изолирован от культурных влияний ясновидец, тем выше оценивают авторы сборников прошлого века достоверность его видений.

Превращение ясновидца в «частное» лицо, вместе со снижением сакральной достоверности видений, повлекло за собой расширение свободы повествования, что дало возможность включится в построение потустороннего мира и рядовым верующим. Представления о загробном мире становится объектом мифотворчества, областью в которой проявляет себя массовое религиозное сознание.

Видения как литературный жанр не претерпели за века кардинальных изменений. Их структура восходит к классическому строению: вступительная часть, за которой следует само видение, включающее в себя: а) места пыток (мытарства — в православии) б) места блаженств (луга блаженных, Иерусалим Небесный). Повествование завершается поучительной частью, в которой видение интерпретируется и превращается в религиозно-нравственное поучение. Основные различия между средневековыми и «новыми» произведениями этого жанра коренятся внутри самого видения, а именно в топографии загробного мира, в которой появляется дополнительная область, не относящаяся ни к пространству рая, ни к пространству ада, но в некоторой степени обладающая свойствами и того и другого.

Обобщенный образ загробного мира, предстающий в текстах для душеполезного чтения, написанных за последние сто пятьдесят лет, выглядит примерно так: на самом верху — Иерусалим Небесный, за ним «ниже» следуют «луга блаженных». Под ними начинаются «анонимные пространства», которые никак не именуются в видениях. Именно там находятся души большинства мирян, их молитвам внимает Бог. Души ведут благочестивую жизнь, молятся, посещают церковь и питаются заупокойными молитвами. Описываемые места обладают благоприятным климатом, там вечно длится день. Эта территория воспринимается визионерами как территория рая. Ниже в «географическом» и нравственном смыслах расположены сумеречные места, где без мук ожидают суда те, кто при жизни совершал незначительные грехи. Под ними раскинулись пространства, где и храмы и иконы тусклы. Там ведут тягостное и безотрадное существование души людей, умерших в покаянии, но много при жизни грешивших. Бог уже не внемлет молитвам обитателей этих мест. Здесь пролегает нижняя граница анонимной области потустороннего мира. Это, конечно, не рай, но это и далеко не ад ни в его каноническом понимании, ни в представлении визионера. [221] Ад, располагается ниже, и мыслится как геенна огненная и Тартар. Он не доступен для созерцания обычным визионерам.

В описании «анонимных пространств», расположенных между раем и адом, описанных большинством современных нам визионеров, мы не найдем ни райских птиц, ни источников сладостных вод, ни исконных обитателей иного мира (ни чертей ни ангелов), не будем ослеплены особым светом, не найдем там и атрибутов адских мук. Описания этих мест лишены ярких красок и захватывающих подробностей, от них веет печалью. Зато обстоятельны и детальны описания возможностей, открытых для душ населяющие эти места. Для обитателей, которых возможно изменение посмертной судьбы еще до наступления Страшного Суда. Авторы, не скупясь, пересказывают подробности: сколько молитв и когда должны быть прочитаны, оговаривают размеры подаяния, необходимого для изменения загробной участи протагонистов. Сверхвнимание которое уделяется этому, приводит нас к выводу, что именно возможность в очередной раз уверить читателя в возможность вмешательства в посмертную участь человека, привлекает авторов сборников и отдельных публикаций к этому лишенному особой яркости и оригинальности жанру. Примечательно, что в описываемых видениях, на вертикали «рай — анонимные пространства — ад», нигде не локализованы места мытарств. Они упоминаются визионерами, но их местоположение не ясно. Видимо, именно «анонимные пространства», занимают нишу мытарств в потусторонней топографии. В канонических видениях именно время мытарств — это время, когда возможно вмешаться в посмертную судьбу человека.

Процесс перехода представлений о загробном мире из области богословской рефлексии в область мифотворчества приводит к тому, что, формально оставаясь в рамках церкви, эти представления имплицитно развиваются согласно законам мифологии. В обыденном религиозном сознании формируется целый мир, ограниченный сверху «несказанностью» рая, а снизу — неисчерпаемостью Тартара. Этот мир создает собственный хронотоп, развивающийся и функционирующий по собственным законам.