Свидетельства праведности царской власти в повестях Смутного Времени

[209]

Иерархическая структура общества, чтобы быть устойчивой, должна регулярно воспроизводиться. Для ее воспроизводства используется исходное лекало, образец, по которому она построена, или ведущая идея, которая с течением времени обрастает добавлениями, иногда даже и чуждыми первичной схеме. Верховная земная, а на Руси — цар- [210]
ская — власть нуждается в регулярной проверке устойчивости, подлинности, или, по-другому, легитимности. Легитимность власти есть вопрос ее моральной сущности, принципиальной ее возможности.

Общество вырабатывает в каждую эпоху собственные критерии легитимности. Однако есть критерии вневременные, или более устойчивые. Для российского самосознания XVII–XVIII вв. характерно 1) обращение к текстам, в которых описывается происхождение типа государственности, 2) сравнение российской ситуации с эталонными историями, 3) корректировка ситуации. Теоретик российской государственности Л.А. Тихомиров писал в книге «Монархическая государственность»: «Зрелище момента возникновения царской власти в Израиле поучительно на вечные времена, как все строение Божие в Библии. Все эти как бы опыты социально-политического творчества были нужны не для Всеведущего, а для нас» 1.

Мы рассматриваем эпоху Смутного Времени, когда устои российского самодержавия проходили историческую проверку на истинность, во время перехода от одной царствующей династии к другой. Именно в это время появляется целый корпус текстов, который получил в науке «повестей Смутного Времени». В этих текстах их авторы и составители обращаются к событиям древности, прослеживают историю княжеских родов и т.д. При этом они составляют, собственно говоря, политические трактаты. Многие места из этих трактатов опознаются в самых различных текстах Древней Руси, а явление это называется интертекстуальность.

Для древнерусской письменности интертекстуальность является нормой: литературный этикет вызывал особую традиционность литературы, появление устойчивых стилистических формул, перенос целых отрывков одного произведения в другое, устойчивость образов, символ-метафор, сравнений (Д.С. Лихачёв). В средневековье отношение к литературному приёму такое, что традиционность приёма не воспринимается как его недостаток, один и тот же приём вызывает у читателя определённый рефлекс, служит сигналом для создания у читателя определённого настроения. Соответственно, и обращение к чужому тексту этикетно.

Очень важно, однако, что, кроме поддержания традиции, интертекстуальные фрагменты в оригинальных текстах выполняют функцию [211]
подкрепления оценочных суждений. Они вводят в диалогические отношения двух субъектов — автора-составителя текстов и читателя — оценку третьего субъекта, намного более авторитетного. Этот субъект — традиция, Бог, Божественный Промысл. Содержание интертекстуализмов древнерусских текстов связано с библейскими текстами и сюжетами. На этот факт обращали внимание очень многие учёные. Ещё А.А. Шахматовым были выделены и определены все цитаты из Священного Писания в тексте Повести Временных лет. Однако подобная тематика не поощрялась до революции 1917 года духовной цензурой, после революции — политической цензурой.

В медиевистике в 1950-1960-х гг. (в работах Д.С. Лихачёва, О.В. Творогова) описываются особенности мировосприятия древнерусских авторов, его отображение в текстах, обращается внимание на стремление средневековых авторов «увидеть во всём временном и тленном … символы и знаки вечного, вневременного, духовного, божественного» (Д.С. Лихачёв), и, прежде всего, через символы, образы и цитаты из Священного Писания.

Без преувеличения можно сказать, что Библия для средневекового автора была основой символического освоения мира, см., например, «Библеизмы Повести временных лет» И.Н. Данилевского (М., 1997). Исследователь утверждает, что библеизмы помогали книжнику «выделять существенные события, давать им нравственную оценку» 2. В Повестях Смутного Времени используются многие способы ввода «чужой» речи, например, цитаты в форме «прямой речи»: «самъ тогда на ню руку не благословя наложи даже оно и доныне не утверженнымъ отъ грехъ колеблемо и несть ю до единаго ныне отъ человекъ утвердити могущаго по христову гласу. яко всяко разделше ся на ся. не можеть стояти» 3 ; «веде отъ бога днешними язвами наказуемъ ся по премудрому словеси. прещение. рече сокрушаетъ сердце мудраго. безуменъ же и буенъ не чюетъ ранъ» 4.4

Как правило, высказывание из авторитетного текста имеет более абстрактное содержание, а в тексте «повести» ему предшествует конкретное описание. Цитата классифицирует, распределяет по оценочной шка- [212]
ле конкретные единичные события, а затем соединяет единичное «сейчас» с вневременными библейскими событиями: «коликъ скоръ заступникъ уповающе на нь великии отецъ нашъ сергии . убо сеи иосафъ простъ сыи . ни пророкъ . ни знаменосецъ . но уповавъ верою . и не посрами ся … воистину бо праведници и по смерти живи суть,. яко же и днесь предъ очию всехъ соде ся» 5. Интересно, что для авторов текстов авторитетными оказываются и древние античные герои. Сопоставление с ними составляет другой приём повышения положительной оценки царя, если наличествует совпадение с положительным древним примером, и наоборот, негативной оценки претендента на царский трон (например, Бориса Годунова или одного из тогдашних самозванцев), если положительный пример не совпадает с положительным современным примером, и если отрицательный образец совпадает с современным положительным: «яко же и во цари граде изволениемъ божиимъ фока мучитель уби кроткаго маврикиа царя и приятъ царство греческое. тако же и сии борисъ на москве восхищаетъ царство лукавствомъ и неправдою» 6. В данном фрагменте нет прямой цитаты, а в качестве интертекстуализма выступает описание негативнооцененных прецедентных действий. Сопоставление Бориса Годунова с Фокой дополняется прямой оценкой, ср. «лукавствомъ и неправдою».

Возможны и более сложные случаи: «великъ и многъ иконопоклонникъ по прародителехъ во благочестии явлься. юного феодосия царя благочестивому житию подражатель. всемъ иже благочестивне царствия управляющимъ. ревнитель бе. яко вторыи иосафъ индеискии. овъ убо въ пустыни. сии же во царствии» 7. В приведенном случае положительная оценка молодого царя Феодора Иоанновича опирается на введение интертекстуализма с указанием на житие положительно оцененного Феодосия (византийский император в IV в.), с усилением в виде многократного повторения его позитивных действий и указания их аналогии с действиями Феодора. На [213]
процесс сопоставления-идентификации оказывает влияние наличие местоимений парного по семантике характера «овъ — сии».

Сопоставление одного исторического субъекта с его конкретными действиями (акциональными проявлениями) производится с обобщенными субъектами Ветхого Завета (с их абстрактными праведными/неправедными деяниями), с точки зрения и автора-книжника. И — дополнительно — с точки зрения пророка Исайи, упреждавшего (проецировавшего) эту ситуацию, и ещё — но неявленно в тексте — с точки зрения Божественного Субъекта, (некогда всё учредившего и через это всё предвидевшего, и Исайю, и писания об Исайе, и неправедных царей Иудеи, и неправедность Бориса Годунова, и писания книжника-составителя цитируемого текста): «тои борисъ сему же подобно сотвори. домы великихъ боляръ сосланных вся истощивъ. и принесе въ царскиа палаты и древняя царскаа сокровища вся симъ оскверни. от сего же и милостыню творяше. о сихъ же исаиа пророкъ глаголетъ ко царствующимъ во июдеи. аще бо едину сребреницу неправедну присовокупите ко имению вашему. ея же ради вся сокровища ваша огнемъ потреблю». Сопоставление-идентификация с негативным или позитивным результатом-оценкой производится со стороны истинного Субъекта истории (Бога) не только впрямую, но и по образу ситуации. Быть настоящим царем-самодержцем, но не самозванцем, для древнерусского книжника значит быть царем, сознательно и бессознательно подражающим древним образцам.

Одно из первых проявлений секуляризации в Древней Руси можно видеть в наступлении явления «самозванчества», которое хотя и пыталось обрядиться в белые одежды истинности, не могло еще претендовать вполне по происхождению на высшую светскую власть, ибо сами представления о власти светской и духовной еще были совмещенными в народном сознании. Но первые подвижки в сторону разделения властей были произведены именно тогда, поскольку:

1. правители менялись слишком быстро (с 1583 г. по 1613 г. — семь правлений),
   
2. некоторое время могло просуществовать пародийное самодержавие, олицетворенное «Семибоярщиной»,
   
3. неблагое и по деяниям, и по внешности, и по необоснованности восхождения на престол лицо (лица) смогло принять на себя образ заведомо благой во всем царской власти.
   

В общественных представлениях происходит осознание возможности разделения нравственности и осуществления полномочий (обладания должностью) как [214]
содержания и формы. До перемены мест содержания и формы останется в этом случае лишь следующий шаг, который был сделан в конце XVII — начале XVIII вв., когда Петра I могли назвать «антихристом».