Не так уж много в современном мире существует закрытых тем, поэтому они носят специфический характер. Так можно бы было сказать, что большая часть вопросов, связанных с заведениями под названием «туалет» затушевывается в нашем повседневном дискурсе, а в научной или художественной литературе имеют гриф «секретно». Это одна из маргинальных зон, то, что избегает рефлексии, но при этом вызывает повышенное внимание у всех без исключения лиц, вовлекаемых в разговор. О таких вещах «не принято» говорить в обществе, и тем не менее часто подобные разговоры случаются. Так блистательная польская писательница пани Иоанна Хмелевская в одном из своих детективов описывает ситуацию, когда во время поминок и решения вопросов о наследстве, чрезвычайно занимавших собравшихся родственников, героиня вдруг произносит спич о туалетах, и это моментально отвлекает присутствующих, переключая их на новую тему для беседы. На лицо перед нами этический конфликт, весьма характерный для сегодняшнего дня. Представьте, скорбные и высоконравственные разговоры и воспоминания прерываются высказыванием на запрещенную этикетом и вовсе неуместную в данном месте и данном времени тему. Казалось бы, это можно было воспринять как оскорбление, как нарушение устоявшегося порядка, и, разумеется, должно было быть осуждено присутствующими. Но этого не произошло. С другой стороны, имущественные вопросы, стоящие для наших современников отнюдь не на последнем месте, также должны бы были противостоять нарушению общественных нравственных устоев в запрете на обсуждение подобных мест, вытесненных на периферию культуры. Но и тут сила оказывается на стороне хаоса, предстающего в виде данного общественного заведения. Почему это происходит, я полагаю, однозначно ответить нельзя. И тем не менее, наметим ряд существенных моментов, которые помогут нам понять возможные варианты причин актуальности «отхожих» тем.
Когда мы говорим о человеке и его культуре, то опять-таки находим ряд моментов, которые избегают прояснения. Скажем, хотя человечество много веков доказывало различным образом бытие Божье, но и по сей день все, что окружает религиозные представления, связывается с неразрешимыми тайнами мироздания. Что интересно, так это то, что видеть божество у большинства народов, находящихся в различных культурных традициях, было запрещено. «Кто Бога узрит — тот умрет». А чтобы божество могло поддерживать связь с «миром вещей», существовали, как известно, посвященные в таинства жрецы. Но к этому еще сакральный, тайный характер получало место земного воплощения Бога. Такое место находилось в отдалении, в глуши, или оказывалось под защитой стен. То есть скрытое обязательно обретало скрывающую его оболочку. Так и сейчас христианин, видя церковь, предполагает наличие в ней Господа. Так скрытое открывается, создавая связь между сакральным и профанным в мире. — Можно вспомнить рассуждения В.В. Розанова о неприличности раскрываемого сакрального.
В разные времена и у разных народов были и другие «запрещенные» темы. Так особое отношение возникает к проблемам интимного характера в христианстве, когда вопрос о супружеском целомудрии, допустим, производит на свет вариант супружеского ложа, подобный шкафу с перегородкой, обладающей функциональной дырочкой для выполнения супружеского долга. Само слово «долг» уже задает направленность негативной оценки этому варианту телесного осквернения… Но именно долг создает ситуацию признания, то есть супружеский брак превращается в священное таинство. Противоположенностью этому выступает запретная связь любовников, также скрытая от постороннего взгляда, но заведомо «неприличная». — Сакральное сочетание Мужского и Женского в обоих случаях выступает в образе запретного, но различенного в «священном» и «греховном».
«Это только для женщин» — расхожее выражение, которое задает пространство феминности в современном обществе. Предметы гигиены, нижнее белье, а часто и косметические принадлежности оказываются «однополыми». Не будем затрагивать банальное обсуждение рекламы, где женское ассоциируется с дезидорантом «Секрет». Да, «должна быть в женщине какая-то загадка»… Почему не в мужчине? Да просто потому, что патриархальная традиция, допустив возможность рассмотреть женщину в качестве человека, тем не менее всячески размежевывало пространства мужского и женского, будь то западная или восточная традиция. Запретное связывалось неизменно с женским, окутанным тайной, скрытым, а, значит, неприличным. — Кто как не Ева срывает «плоды запретные»?
Три варианта запретного, обозначенные нами, прежде всего, связываются между собой биполярностью: Добро и Зло, Земля и Небо, Творец и Тварь, Низкое и Высокое, Холодное и Теплое, Мокрое и Сухое, Женское и Мужское и т.д. Замечательная исследовательница, антрополог Мери Дуглас в своей книге «Чистота и опасность» показывала, что человеческое вызревает на границе между чистым и нечистым, которые вместе представляют собой запретное. Именно таким образом и структурируется мир в восприятии как для человека архаического, так и для нашего современника. Причем, как писала Дуглас, сферы священные и нечистые часто переплетаются, поскольку структурированный мир требует порядка и разделенности, но обладает и подвижностью в силу того, что все существующее не может быть однозначным. Так она приводит пример, может быть не очень простой для нашего восприятия. Как многим известно, корова в Индии полагается священным животным, поэтому все, что связывается с ней, также оказывается священным. И в силу этого, не смотря на то, что фекалии животных, как, впрочем, и человека, нечисты, но коровий навоз обладает священным значением, и в ритуальных целях и женщины, и мужчины вымазываются им, а в некоторых случаях и едят его.
Итак, мир в восприятии человека неизбежно оказывается разделен, и одним из основных разделений является сосуществование в едином мире мужского и женского. В нашем сознании это закрепляется поистине иероглифическими символами «М» и «Ж». Заполняя документы или анкеты, мы обозначаем себя ими, то есть отмечаем, к какой половине мира относимся. Но ярче всего демаркационная линия проступает в маргинальной зоне общественного туалета. Мало того, что туалет и все с ним связанное, находится в сфере запретного и пограничного, к этому добавляется и явственно проступающая именно в данном пространстве граница между мирами, а далее, отличенность каждого в его интимном пространстве, обозначенном тем или иным образом. Так по последнему признаку туалеты можно бы было классифицировать как общественные, публичные, фирменные и личные, которые будут различным образом очерчивать интимные границы маргинальности любого из персонажей нашей обыденной истории.
С общественными туалетами все достаточно просто. Можно сказать, что расцвет их пришелся на эпоху перестройки в нашей стране, поскольку может быть наибольшее значение для самоопределения человека в меняющейся политической ситуации играла приватизация и коммерцизация туалетов. Поэтому мы можем с полной уверенностью заявить: перестройка началась с реформирования уборных. Ирония здесь не уместна. Все весьма серьезно. Были конечно и в Советском государстве приличные отхожие места, но все же по большей части они имели публичный характер. Поясняю. Публичный туалет был отделен от внешнего мира воистину архитектурой храмового характера. Помните, ротонды со шпилями, колоннами, элементами внешнего декора? — Оказавшись прошлым летом в Приднестровье, а именно на автовокзале в Тирасполе, я пережила трепетное ностальгическое оцепенение при виде подобного сооружения. Но не обошла и этот храм революция. Вход в него оказался платный и предусматривал особую услугу: выдачу туалетной бумаги. Правда, за неимением оной нам были вручены взамен пачки воинских билетов, но это было еще очаровательней, поскольку просто-таки отражало сам дух республики, где местное население заявило, что мы по-русски говорим с акцентом, хотя тем не менее принимали вполне по-братски. Так вот, вернемся к описанию публичного туалета: внутреннее его пространство обязательно поделено надвое и имеет два входа. Но более оно может быть никак не разделено, либо имеет простенки, но не более того. Скажем, и унитаз здесь лишний. Обычно это пространство обходится «лапами». Надо отметить, что таким обликом все же по большей части обладали туалеты привокзальные, исключающие напрочь столь запретный эротический элемент сокрытости. Общественный туалет создавал уже интимное или, по крайней мере, полу интимное пространство, имея дверь хотя бы до пояса. Такая уборная вызывала повышенную творческую активность населения. Видимо, имело место психоаналитическое сублимирование. Это выразилось в обилии граффити: рисунках, стихах и прозе. Здесь мы все время обращаемся к отечественной традиции, хотя, несомненно, близкие сюжеты можно было бы рассмотреть и на примере других культур. Так журнал Лабиринт/Эксцентр в №1 за 1991 год опубликовал собрание Найджела Риза под названием «Граффити». В этом собрании некоторая часть надписей была получена именно со стен туалетов, допустим, особенно впечатляющая, родившаяся в женском туалете Би-би-си: «Берегись! Жан Кусто ведет съемку». Напрашивается сразу же и мужская версия: «Не льсти себе — становись ближе», в мужском туалете Сиднея. Я не выбирала осознанно эти крайности притяжения-отталкивания, но хотела бы заметить, что все же граффити более процветало на мужской половине. Отечественнаые надписи на стенах туалетов анализировались уже в научной литературе, как и само их «духовное» пространство, допустим, в книге В.Н. Топорова «Миф. Ритуал. Символ. Образ.», где одна из подглавок имела название «Из разговоров в общественных уборных». Топоров писал, что эти беседы могли «носить почти «этикетный» характер (своего рода деликатность требует нечто сказать, хотя бы столь же необязательное, как разговоры о погоде в известной ситуации) и ничего более не значить или преследовать некоторые практические цели.» Особой славой в Санкт-Петербургском государственном Университете пользовался уже ликвидированный мужской туалет истфака. Молодые люди, сметая все представления о приличиях зачастую пересказывали своим девушкам «содержания» стен, вызывая зависть последних. Но к концу 90-х годов на филологическом факультете того же университета, который, несомненно, является законодателем моды лингвистической, появляется новый термин: туалетостроение. Связано это было с тем, что реформа уборных в нашем городе переживала всплеск. Рождались фирменные туалеты.
Нельзя сказать, что раньше их не было: все-таки эрмитажный туалет под Парадной лестницей существенно отличался от подобных заведений в других местах. И тем не менее и он характеризовался сухостью, деловитостью и неприхотливостью, разве что был чист и лишен экзотических ароматов. Но именно его реконструкция и помпезное открытие стали, на мой взгляд, ключевым событием начала новой эпохи в жизни петербургского туалета. Уже упоминаемая ранее И. Хмелевская писала, что если ее поместить в туалет какой-либо страны, то она безоговорочно определит, к какому политическому лагерю данная держава относится. Так вот, туалет, открытый М.Б. Пиотровским, стал иллюстрацией духовного состояния нашей страны. Цветовая гамма, изумительный кафель с головками Меркурия, оборудование, зеркала и т.д. — все это просто ослепляло. Хотя некоторые черты Хаоса все же усматривались. Многие годы привыкшие к расположению мужского и женского пространства постоянные посетители при входе оказывались дезориентированы территориальными переменами, чему еще способствовали огромные зеркала. Поэтому, шарахаясь от непривычно расположенного женского туалета, мужчины норовили уйти в зеркальное пространство стены и наоборот. Также загадочным представлялось застекленное помещение при входе в центральный холл туалета, и долго еще продолжались прения о том, будет ли это стойкой бара, или пунктом обмена валюты. Неизменными остались лишь жрицы туалетов, сурово напоминающие посетителям об их обязанностях. Туалетостроение обуяло и сам Университет, породивший данное слово. Факультеты будто щеголяли друг перед другом новшествами, один лишь исторический факультет продолжал до самого последнего времени держаться старых традиций, разве что потеряв заведения первого этажа. Также неожиданно как и в Эрмитаже прошло торжественное и многолюдное открытие нового туалета в здании «Двенадцати коллегий» — студенты возвращались оттуда ликующие и говорили, что «таких банкеток нет даже в Эрмитаже». Само помещение было несомненно хорошо. Два просторных отделения и новое веяние моды — буфет между ними. Внутри — красота: белизна и чистота просто ослепляли. Однако, женское отделение смущало некоторыми черными надписями, среди которых были предупреждения о штрафах за вставание ногами на унитаз, о том, что наблюдение ведется скрытой камерой, и сакральная надпись «биде», с сопровождающей запиской о том, что ключик от этой загадочной дверцы можно получить у девушек в буфете. Масштаб туалетостроения нарастал. Как уважающая себя дама озабочена состоянием нижнего белья, так и факультеты изощрялись в новациях. Отторгнутые от «исторической традиции» туалеты первого этажа здания истфака стали уменьшенной копией Первого туалета. Только стекляшка-буфет почему-то приобрел здесь прозрачные боковые стены, и каждый покупатель мог первое время любоваться внутренними интерьерами «двух миров». Чуть позже стыдливые буфетчицы слегка прикрыли их плакатами и календарями. Туалеты ряда факультетов, не обладающих достаточными по размерам площадями, тем не менее шли в общем русле, поэтому в ряде случаев, допустим, на философском и социологическом факультете, чудеснейшие заведения, оснащенные блистательной сантехникой нашей мечты, особенно на женской половине, не оставили места для посетительниц оных. Ну да не беда: в тесноте — не в обиде. Странным только подчас оказывалось отношение к туалетной бумаге. Многие, и в том числе западные посетители, по образцу отхожих мест в культурах которых и создавались сии шедевры, недоумевали специфическому нахождению столь казалось бы обычной принадлежности. Туалетная бумага могла быть вывешена снаружи кабинки, просто где-нибудь в помещении туалета, или же даже снаружи, перед входной дверью, что остается одной из неразрешимых по-видимому загадок. — А говорят, что на экономическом факультете в одном из мужских туалетов есть фонтан, правда может быть это миф.
Итак, фирменные туалеты постепенно становились у нас если не лицом или визитной карточкой, то по крайней мере весьма значимой частью тела солидных организаций. Интересно, что жреческие функции в них всецело оказались в руках женщин, не смотря на разделенность внутреннего пространства. В народе стали славиться туалеты музеев и системных кафе — общий культурный уровень населения таким образом неизменно повышался. Полузакрытые учреждения наделяли свои отхожие места уютом и роскощью, или хотя бы чем-то одним. Но часто стали возникать ситуации регламентации посещения заведений. Либо туалеты в организациях имели дифференцированный характер, допустим, по этажам, когда каждая категория граждан обладала собственным поэтажным отхожим пространством, или же вообще посещение данного места становилось привилегией избранных. Также вводилась регламентация по времени возможных посещений, когда при окончании рабочего дня жрицы туалета, оный запирался, не смотря на продолжавшуюся работу всего заведения.
Собственно, вариации хаотических проявлений существуют в нашей культуре в избытке, и перечень их можно бы было продолжать. Я не сказала ни слова о туалетах личных, но тут вариативность столь высока, что даже намечать общие черты видимо бессмысленно. Импонирует здесь обычно оригинальность интерьера и оформления, хотя неплох и «созерцательный» вариант с неизменно сопутствующей ему книжной полкой. Здесь есть подвиды, имеющие сущностный характер. Я имею в виду ситуацию в самой квартире: собственная или коммунальная. Коммунальный туалет обычно более строг, но чист. Можно здесь отослать читателя к вышедшей в этом году книге И. Утехина «Очерки коммунального быта», где этому пространству уделено определенное внимание. В собственной квартире, особенно находящейся в распоряжении многочисленного семейства, такое заведение зачастую оказывается блаженным местом уединения, существующим наравне с ванной. Кстати, здесь часто возникает пространство ванной комнаты как женское, а туалета — как мужское.
Так разделенность в человеческом мире формирует порядок и устойчивость, но Хаос прорывается в творческих интенциях и самих проявлениях жизни как непрерывной изменчивости. Хочется только, чтобы между ними существовала гармония, что может быть исключило бы некоторые варианты оригинальности, благодаря которым мы смехом продлеваем свою жизнь, но тем не менее устремилось к идеалу Меры, где иероглифы «М» и «Ж», не теряя своей сакральной сути, тем не менее сосуществовали бы в согласии друг с другом.
Добавить комментарий