Вопрос о том, является ли женщина человеком, в более или менее экплицированном виде присутствует в каждой культуре, составляя неотъемлемую часть медитаций о сущности человека, его месте во Вселенной, о соотношении в нем маскулинных и феминных черт. В докладе предлагается обратить внимание на взаимовлияние антропологического и национального дискурсов; означенный вопрос связан с поисками национальной идентичности, с самоопределением культуры, с тем, какие свойства она приписывает себе, а какие — значимым Другим.
В философской традиции мужское начало трактуется как аполлоновское начало формы, идеи, инициативы, активности, власти, ответственности, Логоса, культуры, личности, разума, абстрактного понятийного мышления, сознания, справедливости. Как дионисийское начало материи, пассивности, подчинения, природы, рода, чувства, инстинктивности, бессознательного, конкретного мышления, милосердия осмысляется начало женское.
В европоцентрическом дискурсе атрибутируемые мужчине качества считались подлинно человеческими. Женщину же характеризуют при помощи тех свойств, которые расценивались как не вполне человеческие, от которых человек в своей эволюции отталкивался. Поскольку феминные качества в процессе развития человека подлежали преодолению, постольку они расценивались ниже маскулинных — собственно человеческих: мужское определяется как норма, а женское — как девиация.
В отечественной философии рассматриваемого периода в понятия мужского и женского начал вкладывалось вполне традиционное содержание; в вопросе же о соотношении понятий человека и женщины может быть отмечена определенная национально-культурная специфика. Прежде всего отметим те варианты ответа на этот вопрос, которые предлагались в различных типах антропологического дискурса.
Первый был выстроен вокруг идеологии женской эмансипации и своим центральным пунктом содержал положение о том, что женщина — это такой же человек, как и мужчина. Представители данной точки [35] зрения исходили из социокультурной детерминации специфики женственности и мужественности: гендерные различия определяются внешними факторами и, следовательно, могут быть устранены.
Представители второго типа дискурса разделяли положение о комплементарности мужского и женского начал, об андрогинной сущности человека. Ни женщина, ни мужчина не являются человеком в полной мере, и лишь их единство, восходящее к целостности Адама-Кадмона, выражает человеческую сущность.
Третий тип дискурса включал в себя утверждение, что именно женщина является подлинным человеком; человечность ассоциируется с женственностью.
Наконец, следующие два типа дискурса, будучи едиными в разведении понятий человека и женщины, содержали диаметрально противоположные оценки женского начала. В одном из них развивались традиции средневековой женофобии. Представители другого соглашались с тем, что именно мужское начало представляет собой начало человеческое, но — «слишком человеческое» (или: мужчина — это человек, но всего лишь человек), исключительное утверждение которого привело европейскую цивилизацию к человекобожию. В русской философии ответом на кризис антропоцентризма становится идея Богочеловечества. Уподобляя отношения мужчины и женщины отношениям Бога и человека, сторонники этой идеи полагали, что Богочеловечество возможно лишь тогда, когда все человечество ощутит себя женственно, вступит в духовный брак с Богом.
Разумеется, наша интерпретация высокой оценки женского начала должна принимать во внимание анализ «мистики женственности» Б. Фридан (впрочем, еще в романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?» высказывается мысль о том, что поклонение женщине было возможно лишь постольку, поскольку отсутствовало уважение к ней как к равной, как к человеку). Вместе с тем подобное отношение к женственности, свойственное ряду русских мыслителей, имеет и другие причины. Нельзя не обратить внимание на то, что особенностью отечественной редакции идеи женского мессианизма является, во-первых, то, что ее адептами в России становятся не маргиналы, а мыслители, которые олицетворяли русскую философию. Во-вторых, критика ценностей «западных» (маскулинных) и апология им противоположных (феминных) составляла краеугольный камень их философских умопостроений.
Для объяснения причин этого следует обратиться к основным способам концептуализации русскости. Интерпретация России как «радикально иного» и определение русскости через качества, противоположные «западным», [36] характерные для «мессианского» типа дискурса, с неизбежностью приводила к высокой оценке феминных ценностей и «феминизации» образа России. При этом в различных модификациях русской идеи Россия включается в международный контекст либо как комплиментарное дополнение к западной цивилизации и спасение ее; либо как высшая форма человеческой общности, приходящая ей на смену; либо как «трансцендирующая самое различие Запада и России и выводящая за пределы чаадаевского антиномизма в горизонт всечеловечества — Богочеловечества» (Л.В. Поляков). На наш взгляд, корреляция с отмеченными типами антропологического дискурса очевидна.
Добавить комментарий