Гуманизм гуманитарного образования

(продолжая дискуссию)

В «Вестнике РФО». 2003. № 2 опубликованы два отклика на мою статью «Богословие и современное гуманитарное образование» 1. Я искренне благодарен как проф. В.Ф. Дружинину за высокую оценку моей работы 2, так и проф. Ю.М. Хрусталеву за ее критику 3, на которую, собственно, и хотел бы ответить.

Обращаю внимание уважаемых читателей, что затронутая проблема действительно вызывает живой интерес, поскольку количество публикаций на эту тему только в первых двух выпусках «Вестника» за 2003 год приближается к десятку. Я не думаю, что это какая-то дань моде. Тема, некогда запретная, на самом деле обладает удивительным эвристическим потенциалом, отрицать который сегодня вряд найдет мужество даже самый что ни на есть закоренелый… пессимист. Меня не удивляет и тот факт, что большая часть философских публикаций носит принципиально толерантный по отношению к религиозному мировидению характер. Здесь показательна точка зрения, высказанная в интересной статье Э.И. Сорокина, написанной по следам доклада проф. В.Е. Давидовича на III Российском философском конгрессе. Я полностью согласен с выводом автора о том, что научное и религиозное осмысление мира действуют в одном и том же проблемном поле 4. Жаль только (это, конечно, не касается автора указанной статьи), что прекрасная литература, всесторонне освещающая эту проблему, все еще мало известна отечественному читателю, и поэтому обсуждению подвергаются вещи достаточно очевидные.

Так вот о критике.

Известно, что критика бывает двух сортов — добросовестная и не очень. Настаиваю на том, что критика проф. Ю.М. Хрусталева относится к первому сорту — в другом случае я бы и не писал данную заметку. Вместе с тем, эта критика чрезвычайно показательна, поскольку она выстроена по хорошо известному стереотипу: не важно, о чем говорит оппонент, важно то, что я об этом думаю. Именно такого рода критика религии и богословия была главным предметом моего анализа в статье «Богословие и современное гуманитарное образование». Так что, на мой взгляд, проф. Хрусталев своими рассуждениями замечательно проиллюстрировал основные тезисы моей статьи.

Вот основные термины-определения, которые применяет проф. Хрусталев: автор не касается «проблем философского образования», «с головой ушел в ортодоксальную защиту теологии…», «статья … с претенциозным названием», «с предубеждением судит о соотношении философии и религии в современном учебном процессе» (кстати, как эта мысль сочетается с первой из перечисленных, если автор все-таки «судит»?!), «ушел от рассмотрения самой сути гуманитарности» 5 и т.д. В общем, весь идеологический комплект в современной упаковке.

Я думаю, что непонимание (или элементарное забвение) того, что на честные и серьезные рассуждения о соотношении философии и религии в нашем отечестве был в свое время наложен системный запрет, и приводят к рассуждениям о том, что «философия в принципе никогда прежде не устранялась и ныне не уходит от проблем религиозного мировидения…» 6. В том-то и дело, что и устранялась, и уходит! В этом состоит суть проблемы, если ее рассматривать именно сквозь призму образовательного процесса: либо мы считаем достаточным аргументом в дискуссии полное незнание (или же забвение) позиции оппонента (в данном случае богословия), либо пробуем в ней серьезно разобраться, то есть прилагаем некоторые усилия, и уже тогда выстраиваем свои суждения на этот счет.

К сожалению, этот основной тезис моей статьи проф. Хрусталев оставил без внимания. Как не заметил он и того, что именно самостоятельная судьба философского (а не только гуманитарного) образования волнует меня больше всего (во всяком случае, гораздо больше, чем судьба богословия). Я убежден, что философское образование пострадало у нас во многом именно потому, что философия понималась как некое безальтернативное мировидение, в призме которого даже естествознание — вольно или невольно — воспринималось не более чем в роли «служанки философии». Очевидная для каждого мыслящего человека идея о том, что смысл человеческой свободы заключается в добровольном выборе той формы мировоззрения (скажем, естественнонаучного), которая ему ближе, затуманивалась универсалистскими схемами о безусловно ведущей роли философского мировоззрения в культуре и в жизни человека. Как могли относиться к этому серьезные ученые, инженеры, художники, студенты, наконец?! Конечно, по-разному. Так, блестящее отечественное науковедение 60-80 гг. достойно сопротивлялось этому снобизму, и именно поэтому оно не только выжило, но и пользовалось (и пользуется) глубоким международным признанием. Своеобразная заторможенность некоторой части профессионального философского сообщества, маркированная отсутствием внутренней творческой свободы, и привела, по моему убеждению, к сегодняшней ситуации.

Между тем, сформулированная выше идея свободного предопределения человеческой личности — одна из ведущих в христианском богословии, а не только в «чистой» философии. Именно она, а не дурно понятая «ортодоксия» определяет многие принципиальные координаты христианского мировоззрения. Современной философской мысли хорошо бы не забывать этот хорошо известный факт.

Ситуация, когда, согласно давнему (гораздо более давнему, чем думает один из авторов «Вестника») аспирантскому определению, «философия — это экзамен, который необходимо сдать», а мы вынуждены с горечью обсуждать последствия отмены такого экзамена, создана нами самими. Виноватых не надо искать на стороне. За последние 15 лет нам была предоставлена достаточная свобода для того, чтобы доказать необходимость фундаментальной философской подготовки для всех. Мы, то есть философы, этого не сумели сделать. Отсутствие оппонентского круга, который, в частности, формируется через признание философским умозрением научных, богословских, художественных парадигм в качестве равных и достойных оппонентов-союзников в вечном «споре благородных рыцарей» (И. Кант), и привел к застою.

Идеи оппонентского круга, соперничества альтернатив, кстати, — из компендиума науковедения и философии науки, а не «ортодоксального богословия».

Таким образом, основная моя боль, а именно судьба философского (и культурологического) образования в современной России просто не была замечена оппонентом. Можно не соглашаться с моими аргументами и выводами, но как же можно, выплеснув ребенка, заговаривать воду?!

Обратимся теперь к конкретным аргументам-определениям. Уважаемый профессор пишет о моей «религиозной ортодоксальности», видимо, не понимая того, что позиция религиозного ортодокса заключается исключительно в защите тех или иных религиозный догматов или же официальной церковной идеологии, о которых в моей статье вообще нет речи. Замечу, кстати, что еще один распространенный и во многом ложный стереотип — отождествление религии с оккультизмом и мистикой — все еще не преодолен в научном сообществе, и мой оппонент иногда тоже идет по этому странному пути.

В подобной аргументации как в капле воды отражается проблема современного «философического» отношения к религии: любое слово в защиту воспринимается как ортодоксия (а иногда — как оккультизм и мистика). Это примерно так, как если бы мы назвали ребенка, защищающего свою мать (может быть, и не самую праведную на свете женщину), моральным уродом или имморалистом в духе Ницше. Или же философа, отстаивающего автономию философского знания — ортодоксом от мировоззрения. Впрочем, на эту тему есть прекрасные примеры в творчестве того же И. Канта (чье имя, хотя и в разных контекстах, упоминается и в моей статье, и в статье моего оппонента).

Что касается «претенциозного названия» моей статьи — согласен. Но только в том случае, если свою собственную решимость безапелляционно судить о соотношении философии и современного гуманитарного образования претенциозной признает и сам проф. Хрусталев. А если серьезно — дело не в наших субъективных претензиях, а в том, что подобные темы нельзя сегодня замалчивать, а тем более — повторяю это еще и еще раз — подходить к ним в «облегченном» режиме, не разобравшись толком в позиции оппонента (в данном случае — богословской составляющей гуманитарного образования).

Теперь, собственно, о главном тезисе проф. Хрусталева, из-за которого, как он сам и замечает, была написана статья. Речь идет о соотношении гуманитарности и гуманизма, поскольку я, оказывается, «“ушел” от рассмотрения самой сути гуманитарности, полностью сосредоточившись на апологетике религии и “уговоров” введения в светское образование хотя бы элементов богословия» 7.

Я признаю, что наше с проф. Хрусталевым понимание «гуманитарности» является разным. Другое дело, что из текста моей статьи — безо всяких дополнительных определений — легко понять, что понятие «гуманитарность», «гуманитарная культура» для меня немыслимы без той мощнейшей духовной составляющей, которую дарует европейской (и русской) культуре христианская парадигма. Даже ссылки на авторитеты здесь почти бессмысленны, поскольку таких авторитетов в истории культуры слишком много. Впрочем, конечно, дело не в моей позиции и не в авторитетах, а в реальном «онтологическом» факте многовекового сосуществования христианства и светской культуры, их многообразного и глубинного общения. Поэтому не совсем понятно, что имеет в виду проф. Хрусталев, когда приводит в качестве аргумента следующую цитату: «гуманность означает сочувствие, заботу и внимание к другому человеку» 8. Неужели уважаемый профессор забыл, что идея сочувствия, сострадания — величайшая христианская идея, подкрепленная авторитетами таких великих русских художников (и одновременно глубоко православных людей), как Ф.М. Достоевский («сострадание — главное свойство человеческой души») или Ф.И. Тютчев («…и нам сочувствие дается / как нам дается благодать»)? Или что идея любви к ближнему, о которой тоже рассуждает автор — одна их фундаментальных в христианстве? И если уж понятие «гуманность» шире, чем понятие «гуманитарность» 9, то на каком основании, сужая первое ко второму, мы склонны выбрасывать из «гуманитарности» ее религиозную составляющую?

Мне кажется, что последнее обстоятельство проф. Хрусталев сам прекрасно понимает. Поэтому и стал возможным его завершающий вывод: «если … теология способна внести свой вклад» в гуманитарное образование, «то пусть она это делает», — пишет автор 10. Воистину, «нам не дано предугадать, / как слово наше отзовется…». Только может тогда и не стоит мешать?

Призыв же ничего не менять «в ныне утвержденных циклах образования и воспитания молодых специалистов» 11 — пусть останется на совести его автора.

Примечания

Похожие тексты: 

Добавить комментарий