Проблема этического субъекта в работах Витгенштейна

[55]

Этика Виттгенштейна, как и этика Канта, предполагает существование некоторого сорта нелогической необходимости, что подразумевается понятием морального должествования или идеей, что этика имеет скорее дело с тем, чему следует произойти, чем с тем, что случилось. Виттгенштейн исходит из того, что смысл мира должен находится вне мира. Если бы факты мира могли бы быть другими, чем они есть, тогда ни один факт не существовал бы как содержание моральной необходимости. Подобно Канту, Виттгенштейн располагает ценность в воле, которая сама по себе не является частью эмпирического мира. Обыденная эмпирическая воля — это просто другой факт в мире, и в качестве такового факта она не может быть ни хоро- [56]
шей, ни плохой. А этическая воля — трансцендентна, а так как все факты мира являются случайными, зависящими от обстоятельств, то «не существует никакой логической взаимосвязи между волей и миром» 1. Если бы воля могла производить действия в реальности фактов, тогда бы эти факты были бы детерминированы волей, а следовательно не были бы случайны, что невозможно. Поэтому Виттгенштейн и утверждает, что «мир независим от моей воли» 2. Этическая воля, согласно Виттгенштейну, может лишь изменять границы, пределы мира, и в этом смысле «мир счастливого человека отличается от мира несчастного». Этика выступает условием мира, подобно логике, и поэтому «добро и зло только проникает через субъекта. Субъект не является частью мира, а является границей мира» 3. Метафизический субъект придает миру этический смысл, рассматривая мир как целое, как ограниченное целое. Этический субъект трансцендентен миру и абсолютность и безусловность этической ценности связана с определенным переживанием, проживанием личности. Этика, как и религия, произростает из глубоко переживаемого личностного ответа жизни и миру, а не является неким социальным или интеллектуальным построением. По мнению Виттгенштейна, смысл абсолютной ценности соотносится с переживанием удивления при существовании в мире при рассмотрении мира как чуда. Позже, в Лекциях по Этике, Виттгенштейн идентифицирует еще два переживания, которые имеют внутреннюю, абсолютную ценность: переживание ощущения абсолютной сохранности и переживание ощущения виновности. Эти три основопологающих переживания Виттгенштейн трактует следующим образом: «Что касается первого из них, это то, как я полагаю, на что люди ссылаются, когда говорят, что Бог сотворил мир; переживание абсолютной безопасности можно описать, говоря, что мы чувствуем себя в безопасности в руках Божьих. Третье переживание подобного рода — это ощущение виновности, и опять-таки, его можно передать фразой, что Бог не одобряет нашего поведения» 4. Рассмотрение мира как тотальности, когда он переживается как чудо, сотворенное Богом, конституирует «этическое пространство», в котором ценности и смысл могут войти в жизнь, при этом в этике не существует единичного «этического пространства», и как следствие — отсутствие общепризнанной сферы ценностей. Существует лишь непреодолимая плюралистичность этических миров, соответствующая множественности моральных воль. Переживание абсолютной ценности являет- [57]
ся всецело личностным, и меняется от личности к личности. Таким образом, этическая личность — вне обыденного публичного мира не только потому, что она не может производить действия в мире, а и в том, что ее моральная перспектива является частной и не может быть общепризнанной. Разрабатывая теорию языковых игр, Виттгенштейн разрабатывает идею взаимосвязи слова и деятельности. Вместо метафизического субъекта, конструирующего априори логическую структуру мышления, он вводит идею лингвинистического сообщества, которое конституирует грамматику наших утверждений посредством обыденного обучения в разделяемой всеми ими деятельности. То есть происходит изменение от единичного первого лица к множественному первому лицу. Виттгенштейн переходит от концепции собственного Я как отдельного очевидца к концепции, в которой Я рассматривается как участник некоего сообщества, поскольку это Я конституируется, пусть даже частично, посредством участия в этом сообществе. При таком подходе факты не могут являться этически нейтральными. В человеческом сообществе факты систематически переплетаются с ценностями. Этическая проблема существует потому, что поиск добра ассоциируется с одной деятельностью и вступает в конфликт с должествованием другой деятельности. При этом, по мнению Виттгенштейна, разъяснение грамматики этической концепции, относящейся к данному конфликту, не разрешит его, а только усилит, так как мы говорим о конфликте между ценностями в корне несоизмеримых практик с их собственными различными грамматиками, и не существует общепризнанной концепции, или практики, к которой человек может аппелировать при решении этического конфликта. Поэтому «разрешение» этического конфликта включает в себя изменение в отношении у субъекта, а не реализацию некоторой определенной цели, а отсюда этике следует иметь дело не с тем, что личность осуществляет в мире, а с всеобъемлющим отношением личности к миру. Этика — личностная перспектива, которая существует за пределами разделяемой с другими структуры нашего обычного языка. По мнению Виттгенштейна, личность, которая верит в божественный суд, видит мир иначе, чем личность, которая не верит, и они не могут понять друг друга, даже если они говорят на одном языке, так как взаимная вразумительность и возможность соглашения основывается на разделяемой всеми структуре, посредством которой мы конституируем структуру мышления и переживания. Отсюда можно сделать вывод, что не существует стандарта разумного понимания и соглашения вне разделяемой всеми лингвинистической структуры такого понимания. Этика продолжает оставаться за пределами любой разделяемой всеми выстроенной структуры. Люди видят свою жизнь как некое единство, основной формой которого является повествование о путешествии от рождения до смерти, а поскольку наше понимание структуры этого повествования изменяется во время проживания нами нашей жизни, не может быть ника- [58]
кого структурированного повествования. Конечно же, мы находим в нашей общей практике различные нормы идеалов и добра, однако проблема состоит в том, что публичное значение этих этических концепций, которые связаны с частными практиками, не определяют того, как эти ценности могут быть интегрированны индивидуальным переживанием. Этика, как личностная перспектива, которую личность привносит собственной практикой, открывает возможность изменения, вплоть до отказа, наших ежедневных этических ценностей. А сам этический субъект, как его понимал Виттгенштейн, не конституируется разделяемой всеми лингвинистической структурой, или же структурами, которые создают условия для возможности интерсубъективного соглашения.