Роль общественных организаций философов в обеспечении их влияния на общество

[32]

Осмысление и периодическое переосмысление вопроса о значении философии для общества на переломных этапах социального и философского развития давно стало нормой их взаимоотношений. Так, в Китае, по-конфуциански неизменно готовом принять тяготы очередной «эпохи перемен», переосмысление философских ориентиров всегда означало грядущий переход к социальным преобразованиям (которых, правда, опять же по-конфуциански, все-таки старались избежать). Легизм, на какое-то время заменивший собой все прежние формы плюралистичного философствования Китая, идеологически обеспечил создание первого здесь централизованного государства. Довольно быстро вернувшее свое влияние конфуцианство не просто, наконец, реализовало свои постоянные претензии на официальный статус и не только стало первой признанной государством идеологией, но и, через осознанное отношение общества к себе, определило на тысячелетия вперед характер самого социального развития.

Устои индийского общества, базировавшегося на варновом строе, также сильно колебались под воздействием философии. Это был настически определяемый поход джайнизма и, особенно, буддизма за освобождение от всяких варн и каст — от любых форм социального неравенства. В итоге эпоха всеобщей любви или хотя бы толерантности в Индии, как известно, так и не наступила. И даже более того, после длительной истории попыток со стороны альтернативных форм религиозно-философского сознания реально влиять на общественное развитие буддизм практически «ушел» из индийской культуры, а джайнизм нашел поддержку едва ли у 0,5% населения. Однако именно под их воздействием брахманизм сменился на индуизм, астические формы идеологии, [33] трансформировавшись и утратив природу астики, сузились до пределов ведантизма, а варновое деление общества хотя и подверглось определенной угрозе исчезновения, тем не менее, в результате всех перипетий лишь окрепло и утвердилось окончательно.

Что касается Европы, то и здесь судьба общества если и не повторяла судьбу философии, как это было на отдаленном Востоке, то все же, надо признать, изрядно от нее зависела. Оформление совокупной ментальности европейской культуры как рационалистической парадигмы, возникновение теоретической науки, достижение гигантских успехов в общественном производстве — вот то главное, чем, в конечном счете, оказалось обязанным европейское общество своей философии и чем, без всяких оговорок, оно вправе гордиться. Именно философия сначала сформировала для этого общества основные идеалы и ценностные ориентиры в виде классических образцов, именно философия обеспечила их максимально возможное, через эллинскую культуру, распространение, и именно она — под натиском процессов предшествующей средневековью варваризации — оказалась под угрозой исчезновения, вместе с породившим ее обществом. Однако философия пережила этот первый свой крупный кризис и, пусть под видом «служанки теологии», не просто сохранила свое, как формы общественного сознания, существование, но и, обретя еще и подобный негативный опыт, «получила прививку» от всех будущих своих, обычно кликушески провозглашаемых, болезней якобы с предстоящим смертельным исходом. Философия давно осознала свое бессмертие и свое основополагающее для жизни общества значение, хотя люди, ее породившие и продолжающие оставаться ее носителями, все еще в этом сомневаются. Одни упорно заявляют — кто с радостью, кто весьма индифферентно, кто в полном отчаянье — о приближающемся, и даже состоявшемся, конце философии. Другие, как, например, современный греческий философ А. Келессиду, — выражают уверенность «в том, что движение Философии происходит через преодоление кризисов, в том, что любое мнение о «конце философии» и рассуждения о постфилософской эпохе лишь подчеркивают основательность философской рефлексии» 1.

И одно, таким образом, остается бесспорным. Это теснейшая взаимообусловленность существования философии и цивилизации. Это, пусть порой неосознаваемая, колоссальная значимость первой для второй — как жизненной ее основы. Однако влияние абстрактной философии на жизнь общества само по себе [34] не происходит, его осуществляют и обеспечивают конкретные люди — те самые, которые провозглашают либо близкий конец философии, либо ее принципиальное бессмертие. А поскольку философия является формой не только индивидуального, но и общественного сознания, последнее обстоятельство для общества в целом приобретает особую важность. В самом деле, действительно эффективным механизмом обеспечения связи определенной формы сознания с породившим его субъектом может быть лишь тот способ, который сам является продуктом организации данного субъекта. А в случае с философией это, в первую очередь, всевозможные философские объединения — своеобразные посреднические звенья между индивидуальным сознанием и их носителями-мудрецами, с одной стороны, и общественным сознанием и его носителем-обществом, с другой.

Длительная история философской мысли знавала множество таких объединений и способов их организации. В Китае это были поначалу кружки интеллектуалов-жу и лишь много позже — школы-монастыри. В Индии это были и просто ученические группы во главе с почитаемым наставником («упа-ни-шад» — сидеть возле, быть у ног учителя, внимать его откровениям), и весьма замкнутые, типа джайнских, секты, и все те же школы-монастыри, и, наконец, всякие создаваемые на европейский манер общества-самадж. Что касается Европы, то тут наблюдалось такое богатство организационных форм (замкнутых сект, стихийных групп почитателей отдельных мудрецов, всевозможных академий, ликеев и «Садов», монастырских и университетских школ, лож-цехов, лиг, обществ, федераций и пр.), что впору начинать писать о них отдельную историю.

В России первые организационные объединения философского характера появились в конце XIX века, а первым среди них было Московское психологическое общество, учрежденное при Московском университете (1885–1921) и быстро эволюционировавшее в сторону преобладания философской, хотя и религиозно окрашенной, проблематики. Впрочем, сама идея образования подобных объединений была выдвинута еще в 1879 г. — В.С. Соловьевым, М.И. Каринским, Н.Н. Страховым, Д.Н. Цертелевым, Э.Л. Радловым и др. Однако на петербургской почве она реализовалась лишь в 1897 г., когда при университете под председательством А.И. Введенского было создано Санкт-Петербургское философское общество (1897–1922), в §2 Устава которого было записано: «Общество имеет целью содействие развитию и распространению философских знаний» 2. В разное время [35] почетными членами и членами-учредителями этого общества были Л.Н. Толстой, Б.Н. Чичерин, Л.М. Лопатин, Г. Спенсер, Ш. Ренувье, К. Фишер, Э. Целлер, В. Виндельбанд, В. Вундт, Г. Коген, П.Д. Боборыкин, И.М. Гревс, Н.И. Кареев, А.Ф. Кони, П.П. Лебедев, С.Ф. Платонов, а действительными членами — Э.Л. Радлов, И.И. Лапшин, Я.Н. Колубовский, С.А. Алексеев, В.М. Бехтерев, Н.Г. Дебольский, С.М. Лукьянов, В.С. Серебрянников, Н.А. Бердяев, С.И. Гессен, К.Ф. Жаков, Иванов-Разумник (Р.В. Иванов), А.В. Карташев, Н.А. Котляревский, Н.О. Лосский, Д.С. Мережковский, М.О. Меньшиков, П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский, Д.В. Философов, С.Л. Франк, Ф.И. Щербатской.

А вскоре, в 1901–1903 гг., философско-объединительную эстафету приняли религиозно-философские собрания, организуемые в Санкт-Петербурге с целью устранения известной разобщенности между ортодоксальным церковным и философски ориентированным «новым религиозным сознанием». Инициированные Д.С. Мережковским и З.Н. Гиппиус, они имели строго фиксированный состав и всегда проходили под председательством ямбургского епископа Сергия 3 (Страгородского). Данное обстоятельство, тем не менее, не препятствовало широкой популярности этих собраний, которые, в соответствии с замыслом их организаторов, все определеннее являли собой «открытое, по возможности официальное, общество людей религии и философии, для свободного обсуждения вопросов Церкви и культуры» 4. На них, особенно вначале, нередко высказывались взаимоисключающие взгляды и на будущее социальное развитие России, и на возникающие в связи с этим задачи религиозно-философских деятелей, и на роль самих религиозно-философских собраний. А.В. Карташев 5, например, в своих выступлениях утверждал, что церковь вступила в союз с властями и «для охранения своего вероучения и культа и для борьбы с еретиками пользуется внешним государственным насилием», а епископ Сергий, напротив, придерживался того мнения, что русский народ, который якобы «находится в детском состоянии», на самом деле нуждается не в свободе, а в опеке. В целом же, как метко заметил Н.А. Бердяев, «религиозно-философские собрания были интересны главным образом своими вопрошаниями, а не ответами». Были они интересны и организационными результатами своей деятельности, наиболее важные среди которых — сохранившиеся, благодаря публикациям в специально созданном с этой целью журнале «Новый путь», стенограммы большинства собраний 6. Правда, тексты стенограмм правились [36] слишком тщательно — и самими авторами выступлений, и цензурой. В своей совокупности все эти обстоятельства и определили сравнительную кратковременность собраний, но на смену им, опять же по инициативе Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус, было создано Религиозно-философское общество в Петербурге (1907–1917), цели которого, однако, лишь в самом начале отличались от предыдущих своим охватом и широтой 7, а впоследствии опять сузились до вопроса об отношении интеллигенции к религии. Тем не менее, членам общества — Д.С. Мережковскому, З.Н. Гиппиус, В.И. Иванову, С.А. Алексееву, А.А. Мейеру, В.П. Преображенскому, В.В. Розанову, Д.В. Философову, С.П. Каблукову, Н.А. Бердяеву, А.А. Блоку, П.Б. Струве, А.В. Карташеву, М.И. Туган-Барановскому, С.И. Гессену — удалось «поднять бурю» не «в стакане воды», а в самых основах тогдашнего общественного сознания. Отголоски той бури и сейчас ощущаются в российском обществе, продолжая корректировать направленность его духовного развития. Более того, благодаря высланным на «философском пароходе» российским философам они изрядно потрясли и европейское сознание.

Что касается тогдашней России, то развитие организационных форм деятельности философов по объединению своих усилий для воздействия на общество там продолжалось. Параллельно с Петербургским Религиозно-философским обществом в Москве — под формальным председательством Г.А. Рачинского, но при фактическом руководстве со стороны Е.Н. Трубецкого и М.К. Морозовой — функционировало Религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьева (1905–1918). В Москве же с 1907 г. функционировал Кружок ищущих христианского просвещения 8. Оба этих общества — и по содержанию обсуждаемых проблем, и по составу участников — в значительной мере дополняли друг друга, но интенсивность работы первого из них явно превышала активность второго. Только за период с ноября 1906 по май 1907 гг. число членов Религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева увеличилось с 40 до 300, было проведено 15 заседаний и 16 публичных лекций, на каждой из которых присутствовало по несколько сотен человек. В 1907 г. при этом обществе был создан Вольный богословский университет 9, а в 1917 г. возник, правда, так и не реализованный, «Проект Религиозно-философской академии [37] в Москве». Даже после формального прекращения заседаний общества его деятельность не прекратилась: по инициативе Н.А. Бердяева бывшие «соловьевцы» основали Вольную академию духовной культуры (1919–1922), опыт создания которой в дальнейшем был использован при организации в Берлине Религиозно-философской академии.

Но какими конкретными путями осуществлялось на практике воздействие тогдашних российских философов на жизнь общества? Конечно, в первую очередь это были печатные средства массовой информации, особенно журналы. Этот канал невероятно активно, если учесть типографские возможности того времени, использовался даже теми философскими организациями, где не было собственных, как у Московского психологического и Санкт-Петербургского философского обществ или религиозно-философских собраний в Петербурге, органов печати 10. Члены Религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева, например, издавались в журналах «Вопросы философии и психологии», «Русская мысль», «Московский еженедельник» и ряде газет, а члены Религиозно-философского общества в Петербурге — в журналах «Критическое обозрение», «Логос». Широко использовались в различных обществах и другие возможности печати, однако только к этому их деятельность не сводилась. Одним из важнейших условий своего полноценного существования в философских организациях России, как и в Европе, признавался официальный статус их функционирования — через утверждение уставов, государственную регистрацию и т.д. Эта же традиция сохранилась и в деятельности организационно-философских преемников российских объединений в советский период — Общества воинствующих материалистов-диалектиков (действовавшего во втор. пол. 20-х — нач. 30-х гг.), Философского общества СССР (образованного в 1971 г 11.) и его филиалов при академиях наук союзных республик. В настоящее время очередным таким преемником — фактически единственным в СНГ — является Российское философское общество (с журналом «Вестник Российского философского общества»), которое состоит членом Международной федерации философских обществ 12.
[38]

Справедливости ради, правда, надо заметить, что влиятельность этих восприемников была не сопоставима со значением, которое имели для общественного сознания их российские предшественники или аналогичные европейские организации (в 20–30-х гг. владеющий умами и душами австрийской интеллигенции Венский кружок, тогда же и в том же направлении действовавшее в Берлине «Общество эмпирической философии», с 1956 г. существующее в Германии «Общество по экономическим и социальным наукам»). Исключение составило лишь Российское философское общество, на сегодняшний день насчитывающее в своих рядах 4 тысячи членов и имеющее 87 региональных подразделений, среди которых есть и иностранные. Это, к сожалению, уже закрывшееся Запорожское отделение, но также и продолжающие свою деятельность, начатую в 2001 г., Киргизское отделение РФО 13 и в 2002 г. — Ассоциация Крымских философов (Украина).

Российское философское общество — это, пожалуй, на сегодня самый действенный механизм реального влияния философов на жизнь своего общества. Давно прошли те времена, когда о практическом значении философии говорили лишь в том смысле, что она не имеет прямого выхода на решение ею же выявленных социальных и прочих проблем. Наш прагматический век уже не удовлетворяют рассуждения о ее умозрительности и элитарности. И самым ярким примером, демонстрирующим возможности практического воздействия философии на общественное мнение и общество в целом, стала недавняя, предпринятая РФО в период работы XXI Всемирного философского конгресса (Стамбул) акция «Философский пароход», благодаря которой, в конечном счете, и мы сегодня смогли собраться здесь.