Метафизика является систематическим философским учением, которое исследует проблемы предельных оснований существующих вещей (природные объекты, продукты человеческой деятельности, включая знания и иные духовные творения). Характерной чертой ее является нацеленность на самую предельность, понимаемую как необходимое основание сущих вещей.
Типические модели поиска и установления предельных оснований («под-лежащего») вещей были заданы Платоном и Аристотелем, с их размышлениями о сущности, или чтойности, вещей.
[15]
Следуя основным интуициям этих мыслителей, приходится теперь конституировать предмет метафизики как некое «существенное что» реальности, которое проявляется благодаря ряду особенных интеллектуальных техник, как то:
- особый род правильного созерцания, умение грамотно направить взгляд на вещи и видеть «умным оком», умозрение как предельно проницаемое видение;
- особый способ употребления языка в отношении вещей, максимально проникающая проработка их, например, посредством вопрошания «что есть сущее?», «что собственно существует?», «что это?»
Трудность для подобного подхода вызывает процедура согласования между порядками Зримого и Говоримого. Очевидно, эту проблему Платон зафиксировал в теме Пятой ступени познания «гносеологического экскурса» знаменитого XVII Письма. Но платоновская версия согласования Зримого и Говоримого выстраивается на фундаменте Зримого. Это, собственно, и отражается в формулировании им своего главного теоретического концепта – «идеи». Платоновская «идея» в ее первоначальном греческом значении – это буквально «то, что видно», «видимое» как предельно выделенное глазом из мрака и хаоса небытия.
Платоно-аристотелевская метафизика демонстрирует себя как экономичная оптическая машина, занятая производством Зримого и поддерживаемая деятельностью одного лишь правильного Взгляда. Правильный взгляд — это Взгляд Законодателя, который отмеривает и визуально распределяет вещи в соответствии с принципом меры. Точка зрения Законодателя в качестве привилегированной оптической позиции одновременно является и источником говорения Законодателя, т.е. местом, где происходит моментальная узурпация языка и его последующая трансформация в привилегированную речевую практику.
Наибольшей сложностью в деле вырабатывания правильного Взгляда является очищение его от смутных движений самой души, нарушающих режим работы оптической машины. В целях этого оптического катарсиса Платон постоянно рекомендует мыслительную аскезу и контроль над желанием и страстями. Все прочие помехи для умозрения общественные мнения и предрассудки – оказываются менее значимыми. Поэтому функционирование оптической машины платоновской метафизики напрямую зависит исключительно от самодисциплины философа и его контроля за собственными желаниями. А это, в свою очередь, означает, что определять основания вещей и законодательно судить о них невозможно, не являясь Законодателем для самого себя.
Таким образом, платоновская версия метафизики вписывается в констелляцию отношений Взгляда, Говорения и Желания.
Декарт существенно реорганизовал проект Платона и его ученика. Прежде всего он постарался приспособить платоновскую оптическую машину к потребностям новоевропейского естествознания. Для того, чтобы наладить бесперебойное производство знаний о вещах потребовалось хотя бы на короткое время перенести внимание с вещей на сам механизм их исследования и заставить его функционировать надежно и без срывов. Это потребовало расчленения вышеназванной констелляции, которая, впрочем, к этому времени исторически уже во многом распалась. Проблема контроля за Желанием теперь более не сопрягается с проблемой правильного видения и правильного употребления языка. Знание начинает производиться автономно от индивидуальных особенностей ученого. Устанавливается новый тип связи между порядками Зримого и Говоримого.
Совершенно новую трактовку получает Правильность Взгляда. Правильно видеть – начиная со времен «Рассуждения о методе» и почти до конца Х1Х в. — означает прежде всего Видеть-по-правилам. В отношении мира вещей начинают применять, например, принципы различения и индивидуации, правила фиксирования специфических черт и их последующего упорядочивания. Это позволяет привести все бесконечное разнообразие вещей в строй Зримого, лишив их какой-либо надежды укрыться от взора наблюдателя. Поскольку пространство Зримого таким образом расширяется практически до бесконечности, то наличие некой конкретной точки зрения упраздняется, а вместе с этим упраздняется и сама фигура Законодателя. Законодательствует теперь сам Взгляд, присвоивший себе неограниченные полномочия.
Аналогичные процессы происходят и в плане речевой практики. Речь, покрывая собой беспорядочную совокупность вещей, стремится распределить их в соответствии со строгим порядком, поименовав каждую в отдельности и сопрягая их в стройную непрерывную систему. В этом смысле дифференциализм Взгляда полностью совпадает с аналитизмом Речи, а Видеть и Говорить функционально означает одно и тоже. Платоновская трудность согласования снимается через устранение феноменов точки зрения и источника говорения. Непрерывность Видения-Говорения сама становится «подлежащим» всякой реальности, выступая так же и ее пределом.
Современная эпоха в истории мысли начинается с заявлений о «конце метафизики», но именно как метафизики в ее картезианской версии, а равно и в стремлении коренным образом преодолеть весь платоновский проект. Вместо старого вопроса «что есть сущее?» теперь настойчиво интересуются «кто говорит?», «кто смотрит?» Тем самым вновь вводится проблематика точки зрения и источника говорения. Вместе с этим задается допущение о наличии некоторых пределов для Взгляда и Речи, фиксируется их перспективизм, топологизм и детерминируемость многими локальными факторами. Наконец, в культурном сообществе конституируется положение о неотменимой множественности самих точек зрения и источников говорения, реальная стратегическая соотнесенность между которыми и производит определенность каждого Взгляда и каждой речевой практики.
Наибольший интерес в этом теоретизировании, безусловно, может занимать вопрос: каким образом в принципе и как в каждом отдельном случае осуществляется оформление принципов для Взгляда и для дискурсии? Благодаря чему согласуется функционирование оптических машин и речевых устройств?
Рабочая гипотеза здесь сводится к следующему: основным детерминирующим фактором является тот элемент первоначальной констелляции, который был исключен как принцип для построения новоевропейской версии метафизики, т.е. фактор Желания. По-видимому, здесь имеет смысл говорить о подвижном поле Желания, содержащем в себе динамическую структуру множественных импульсов Желания, каждый из которых, приходя в контакт со всеми прочими, участвует в поддержании целой сети отношений Желания. Эта архитектоническая игра отношений плавно сопрягается с сетями оптических перспектив и речевых практик.
Поэтому Видимое и Говоримое, в качестве некоторых типических предметов, необходимо выступают следствиями динамического распределения импульсов Желания (в отношении этих последних можно говорить о наличии специфической экономики и политики Желания).
Ясно, что все это приводит к выводам о закономерности самой аналитики отношений Желания и позволяет рассматривать самую эту сеть как естественный предел и «подлежащее» функций Видения и Говорения. Для метафизики здесь открывается новая возможность в форме иного толкования ее предмета. Предельностью как необходимым основанием сущих вещей (в том числе такие вещи, как знания о вещах и знания о знаниях) оказывается сложная архитектоника поля либидинальных связей.
Исторически же платоновский проект метафизики и его новоевропейская версия, в известном смысле, выступают теперь элементами современного здания того философского учения, что вновь и вновь продолжает строгий поиск новых пределов и оснований, включая, разумеется, и свои собственные.
Добавить комментарий