Романтизм, который составил в истории философии целую эпоху (конец ХVIII— начало ХIХ вв.), к сожалению, зачастую рассматривается только как литературно-художественное направление, правда необходимо отдать должное отечественным ученым-филологам (А.Н. Веселовский, В.М. Жирмунский, Н.Я. Берковский), которые в своих трудах большое внимание уделяли философским, эстетическим проблемам романтизма, подчеркивая национальные особенности романтизма. «Романтизм везде ведь имеет национальную окраску, нет романтизма вообще, а есть немецкий, французский, английский романтизм — всюду различный» 1. В.М. Жирмунский подчеркивал главную особенность немецкого романтизма — религиозно-мистические мотивы, как «живое чувство присутствия бесконечного в конечном». В.В. Зеньковский отмечал в творчестве Гоголя, Лермонтова, Достоевского, Толстого, Тургенева, Чехова своеобразную философию лиризма, православное восприятие человека и мира (религиозное понимание и преображение культуры), отрицающее индивидуализм, самолюбование и упоение собственными чувствами и переживаниями, разрастающихся до гипертрофирования души. Выделяя национальные особенности романтизма, в то же время представляется небезынтересным культурфилософский подход, анализирующий мироощущение романтиков, тип сознания, существенно отличающихся, например от просветительского, что характеризует его (романтизм) как целую культуру, многообразно разработанную, сохраняющей единый стиль в литературе, в искусстве, в философии, в естествознании, в теологии.
Образ культуры, создаваемый романтиками, соотнесен с множеством ярких и глубоких открытий, которые находят свое воплощение и признание в последующие эпохи. До романтиков человек трактовался как природное или социальное существо. Поэтому собственное бытие человека рассматривалось только в рамках наличной истории, отождествлялось с социальным и не рассматривалось в контексте культуры. Романтики отстаивали идею свободы личности, творчества иных миров (культурных миров), ибо духовный мир личности намного богаче природного или социального. Глубоко человеческая основа романтизма как целой культуры, выступающей против просветительского рационализма и практицизма в этике, эстетике, искусстве, не принимала пошлости и убогости бюргерской действительности. Немецкий романтизм, к примеру, «был одним из самых широких, грандиозных опытов критики буржуазной культуры» 2. Традиции критики буржуазной культуры под символическим названием «Закат Европы» продолжили в Х1Х-ХХ вв.: В.Ф. Одоевский, И. Киреевский, Ап. Григорьев, Ф. Достоевский, Ф. Ницше, О. Шпенглер, Н. Бердяев, А. Блок и другие. В русском романтизме особое место занимает Гоголь, который в своем творчестве раскрыл «всю потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь». Гоголь был великим мастером, проникающим в глубинные тайны человеческой души, тонко подмечающим психические движения у своих героев. Категория пошлости, которая «есть трагический знак опустошения человеческих душ, через обольщение богатством, честолюбием, властолюбием.» (Зеньковский), выведенная Гоголем, позволила ему раскрыть в целой галереи типов: провинциального чиновника (Чичикова), сентиментального мечтателя (Манилова), скупого (Плюшкина), грубияна и хама (Собакевича) и т.д. неприглядные, трагические, страшные в своей тупости стороны жизни. Отрекаясь от такой действительности, романтик способен преображать мир через призму собственного творимого бытия и здесь его возможности безграничны.
Традиционное представление о романтизме, проповедующим крайний субъективизм, индивидуализм и созерцательность нуждается в корректировке. Обвинение романтиков (немецких) в примитивизме — в конструировании дуалистической модели культуры: культура — цивилизация, и соответственно «воля к культуре» — «воля к жизни», в превозношении аристократической культуры (созерцание, декаданс) перед бюргерской, мещанской (массовой) культурой явно не справедливо, хотя и имеет под собой некоторое основание (кстати, с таким же успехом можно обвинить в примитивизме и русского романтика деструктивизма — Н. Бердяева, который утверждал, что культура есть великая неудачница жизни). Романтический индивидуализм в Германии безусловно складывался под влиянием субъективной философии Фихте, однако и Шеллинг, и Новалис (которые были под непосредственным влиянием его идеализма и называли Фихте своим учителем), и многие другие романтики со временем отошли от субъективного идеализма: Шеллинг создал систему объективного идеализма, которая стала философским основанием йенского романтизма, а сами йенские романтики провозгласили идею синтеза искусства и жизни, нового понимания искусства, поэтизирующего жизнь. Русский поэт-романтик — В.А. Жуковский выразил этот апофеоз романтизма в стихотворении «Я музу юную, бывало…»: «Жизнь и поэзия — одно.» Величайшая идея всеобъемлющего синтеза: человека и природы, искусства и науки, философии и литературы (поэзии), философии и религии, музыки и архитектуры, всех видов (жанров) искусства воплотилась наиболее полно и талантливо в философии культуры (философии искусства Шеллинга) и эстетике романтиков.
В искусстве, а искусство романтики признавали высшей формой духовной деятельности, искали они универсальную форму, которая полнее соответствовала бы всему богатству человеческой жизни и многообразию природного бытия. Не познание природы, а творческая интуиция, восхищение и любовь к природе помогают человеку глубже проникнуть в ее тайны, слиться с природой в Едином (Боге). И хотя философия есть «теория познания» и «помогает нам познать ценность поэзии», именно поэзия является героиней философии и «поэт постигает природу лучше, нежели разум ученого» (Новалис). Философия способна увлечь человека на самые высоты духа, но увлекает только его частицу. «Искусство же позволяет добраться до этих высот целостному человеку» (Шеллинг). Сущность искусства в том и заключается, что оно гармонизирует отношения человека к миру (природе), преодолевает разрыв между ними, свободой и необходимостью. Человек в своем творчестве (поэт, художник) создает духовный мир (культура, искусство, религия) и эта промежуточная сфера есть единство реального и идеального. Искусство и, прежде всего, поэзия как более высокая духовная потенция, вытекает непосредственно из природы: «Поэзия, — писал Новалис в «Цветочной пыльце», — на деле есть абсолютно реальное,…чем больше поэзии, тем ближе к действительности». Ф. Шлегель определял сущность романтической поэзии: «Романтическим является то, что представляет сентиментальное содержание в фантастической форме. Сентиментальное то, что нас волнует, что пробуждает в нас эмоции, но не чувственные, а духовные. Истоком и душой этих порывов является любовь, и дух любви должен всюду незримо витать в романтической поэзии… И это необъяснимое есть источник фантастического, воплощенного в поэтическом образе» 3. Итак, только «чувство поэзии», которое сродни «чувству мистического», только подлинное переживание, «сердечное воображение» (так называл П. Вяземский лирическую поэзию В. Жуковского, близкую немецкому herzliche Phantasie у Новалиса) есть «чувство особенного, личностного, неизведанного, сокровенного», только оно способно раскрыть «необходимо-случайное», только оно «представляет непредставимое, зрит незримое, чувствует неощутимое» (Новалис). В. Жуковский создал свою поэзию настроения (суггестивную), наполненную особым смыслом слияния человека с миром. Его поэтический опыт был всесторонне использован поэтами-символистами и философами-экзистенциалистами в ХХ веке.
«Романтизм — это душа», такое определение сущности романтизма, наверное самое краткое, но и емкое дал В.А. Жуковский. О душе, замирающей перед тайнами человеческого и природного бытия, писали русские поэты и философы: «О, вещая душа моя, // О, сердце, полное тревоги, // О, как ты бьешься на пороге // Как бы двойного бытия» (Ф. Тютчев); «В тумане утреннем неверными шагами // Я шел к таинственным и чудным берегам…» (Вл. Соловьев); «Лишь в сердце истина; где нет живого чувства, // Там правды нет и жизни нет…» (Ап. Григорьев). Таким образом, романтическое мироощущение не было абсолютно закрытым, эгоцентричным. Внутри этого типа чувствования и переживания возникает особая отзывчивость. Романтик способен уловить созвучное ему самое тончайшее состояние. Душа, способная «озирать всю громадно несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы» (Гоголь), раскрывается в творчестве романтиков в самых разных состояниях — горечи, тоски, тревоги, печали, скорби, в качестве не менее значимых, чем противоположные состояния души — радости, ликования, оптимизма. Романтики сумели уловить самые глубинные, архетипные состояния культуры: жизнь и смерть, вечность, время, пространство, органические начала мира, страдание, как общее для всего живого, чувство. Не «Я мыслю — следовательно, я существую» — утверждение интеллектуала, а «страдаю — следовательно существую» — глубокая (бессознательная, инстинктивная) уверенность всего живого в природе. Таким образом, на более древним, архетипным основанием «я» является не разум, а чувство — страдание, как одно из самых элементарнейших и первичных чувств, близкое всему живому в природе.
Таким образом, культурфилософский подход дает возможность раскрыть романтический тип культуры и тип человека-романтика, вбирающих в себя единство (синтез) и противоречивость бытия (трагическое восприятие действительности), высокие идеалы свободы и творчества личности, отрицающей низкие стороны жизни (пошлость).
Добавить комментарий