Первоначальной формой сознания, господствовавшей на доцивилизационной и раннецивилизационных стадиях развития человечества, была мифология. Ей присущи помимо всего прочего такие признаки, как ориентация на космическую целостность в любой деятельности, партиципационность мышления (сопричастность целого и части, присутствие во всех частях мира, сродство каждой части с другими и т.д.), циклическая трактовка времени, ценностная наполненность пространства и др. По мере развития общественной жизни происходит дифференциация деятельности на труд, науку, виды экономической и политической жизни и т.п. Все это — формы деловой активности человека, связанные с поддержанием его каждодневного биосоциального существования. Но кроме подобных форм рутинного существования, подчиненных «сиюминутности», есть еще два вида деятельности, отличные от всех других тем, что они ориентированы на вечность (и тем самым сохраняют распавшийся в других сферах первоначальный синкретизм сознания). Это сферы сакрального и светского праздника. Общее понятие праздника указывает на выход из обыденности, когда открываются «окна» в другой мир, отличный от трудового и научного опыта. Соответственно в этих иных сферах опыта время и пространство будут пониматься иначе, и механизмы психической регуляции переносятся из области сознательно-логической в иные сферы психики.
[64]
Примером выхода в «иной мир» может быть церковная служба: годичный и суточный цикл служб — это цикл «праздников души», у верующих соприкасающихся через сложную символику с вечностью. Для остальных людей чем-то заменяющим храмовое действо является светский праздник (хотя многие обычаи и обряды в быту имеют неосознаваемую сакральную, а порой магическую основу), который или заполняется искусством или наступает каждый раз в момент встречи с искусством. Ситуации встречи с искусством роднит с мифом то, что и здесь и там в права вступает партиципационное мышление, происходит переход в другую реальность (в данном случае — художественную) с иными, чем в мире обыденного или научного опыта законами, имагинативное удовлетворение либидинозных желаний, смешение возможного с воображаемым. И все же существуют некоторые моменты, отличающие эстетическое созерцание и деятельность (в т.ч. художественную) от мифа, научного и повседневного опыта.
От утилитарно-практического отношения эстетическое отличается тем, что в первом случае предмет вступает в непосредственный контакт с человеческим телом (даже не с телом, а с организмом), в результате чего происходит его потребление, по-ятие, жертва вещи человеку ради поддержания и умножения его жизни (такова конечная цель материального производства). В эстетическом воззрении сохраняется дистанция по отношению к предмету, предохраняющая его от порчи, — в этом эстетический вкус коренным образом отличается от гастрономического. В сопоставлении же с познавательным отношением эстетическое отличается своей телесностью. Претензия познания на объективность подразумевает устранение субъективности, но в эстетическом отношении последняя не может быть устранена. У эстетического взгляда иной объект познания (если можно здесь употребить это слово): не связи и отношения в объективном мире, имеющие характер закона, а сам мир в его телесном проявлении. Что это значит? Телесность мира не тождественна его чувственно воспринимаемым качествам, хотя без них она не могла бы состояться. Телесность манифестирует свечение всеобщего в особенном, целого в части. Поэтому можно сказать, что телесность лежит где-то на полпути от непосредственного чувственного, осязательного контакта с миром к интеллектуальному дискурсу, Это действительно «срединная страна», но многие люди проходят ее, так и не заметив. Помочь выявить ее ориентиры может искусство, но и его реальность не всегда видна: обычное восприятие дробит художественную целостность на чувственно воспринимаемую «картинку» и примысливаемую к ней абстрактную идею. Чтобы увидеть телесность мира, нужно научиться видеть телесно (как учит феноменология восприятия в послегуссерлевский период). Так умели видеть мир древние греки в отличие от людей более ранних цивилизаций, погруженных в символико-знаковую коммуникацию с сакрализованным окружением. Для античной же культуры характерно спадение символической завесы с мира (потом то же самое повторится в отношении ренессансной культуры к средневековой) и открытие его телесности. В той или иной мере [65] мифологическая образность и символика продолжала окружать античную архитектуру и скульптуру, но сакральная насыщенность ее слабее, чем на Древнем Востоке. Мир окрасился эстетически, получил духовно-вещественную выразительность или, что то же самое, — пластичность. Соответственно и воспринимать такой объект необходимо всей чувственно-телесной целостностью, т.е. синестетически.
Эстетическое образует свою нишу в мире, в которую уходит человек, когда хочет избавиться от односторонности своих жизненных занятий. И здесь он оказывается в кругу перевертышей, все время меняющих свои очертания: здесь все игра, вымысел, свобода, но все продумано, вымерено, подчинено строгой имагинативной логике. Так человек утверждает свое полноценное чувственно-духовное телесное бытие в мире, объединяющее психическое и соматическое в нечто единое.
Добавить комментарий