В поисках дома

Дом — место, где человек становится человеком и при этом удерживает связь с Вселенной, подвергаясь воздействию ее сил. «…если природа подобна искусству, то именно тем, что на все лады сопрягает эти два живых элемента — Дом и Вселенную, Heimlich и Unheimlich…» 1 Дом фильтрует и организует силы, тем самым создавая условия комфорта (или дискомфорта) для человека. «…он (дом — перцепт) делает ощутимыми неощутимые силы, которые населяют мир и воздействуют на нас, заставляют нас становиться. Дом ведь не отрывает нас от космических сил, в лучшем случае он лишь фильтрует, сортирует их. Иногда он делает их благотворными…Но через дверь дома, приоткрытую или даже запертую, могут войти и самые пагубные силы…» 2 (Понимание этого лежит в основе китайских практик Фен-Шуй).

Границы комфортабельного пространства, т.е..пространства, где человек реализует свою естественную нужду в защищенности, где он, лишенный природой прочих средств защиты и противостояния агрессивной внешней среде, обретает вновь пренатальное чувством безопасности изначально совпадали с границами пещеры, которая много позже в психоаналитической практике получила статус одного из основных архетипов, с которыми связаны глубочайшие движения подсознания. Обретая покой безопасности, человек становился человеком, получая возможность реализовывать свои сущностные конститутивные качества, такие как мышление и творчество. Дом — территория привычного, habitat — привычное, конституирующее целостность внутренне-внешнее, т.е. единство внутреннего чувства временности (укорененность в истории через родовые корни поместия, через наследованные вещное наполнение дома и через повседневные практики косвенно или непосредственно обусловленные и обуславливающие организацию пространства дома) и внешнего его обрамления — пространства, получающего спецификацию в архитектурном сооружении — в повседневности — в доме.

Дом есть состыковка пространственно-временных и качественных граней, пересечение Человека с его человеческой мерой и укорененности в ней (мораль, эстетика, система ценностей) — территориализация и Вселенной, где происходит выход в зону неразличимости человека и всего живого, в зону животной сексуальности и физиологии — детерриториализация. Дом есть контрапункт тем Человека и Мира, скрутка пространства и времени, хронотоп. Контрапункт хронотопа разворачивается в границах архитектуры как горизонта бытия человека в мире в модусе культуры, т.е. в мире обитаемом. Из горизонта архитектуры, как и из физического горизонта (условной линии «соединения» неба и земли) выйти невозможно. Более того, культурный горизонт архитектуры для человека более значим и имманентен, чем горизонт естественный, более реален, не зря горизонт естественный — понятие условное, неосязаемое, недостижимое, порождающего наряду с романтической устремленностью в бесконечность, и хроническую тоску по укорененности, по определенности и устойчивости традиций и привычек, по устоявшейся целостности в противовес дестабилизирующей динамике движения в бесконечность.. Увидеть естественный горизонт человек может лишь оставив мир культуры, для чего ему необходимо совершить тотальное эпохе, вынесение за скобки самого себя как человека, т.е. культурно-физической и духовно-материальной системы. И даже попытавшись сделать это, сломить внутренне-внешний костяк-панцирь «цивилизованности», хабитуальности (пространственно-временной и качественной определенности внутри здесь-и-сейчас цивилизационного комплекса), уйдя в пустыню, человек не выходит за рамки обитаемого пространства, архитектурно организованного космоса.

Человек, даже поселившись в пещере, видит над собой свод, устье пещеры он назовет входом, грунт под ногами — полом. И останься он вне всяких даже естественных стен, небо над собою человек назовет своим «кровом», «крышей», земля становится его «ложем», просвет в облаках — «окно», дождь идет «стеной», вокруг — «завеса» тумана, река перекатывается через «пороги», предгорья поднимаются «ступенями», птицы порхают в «верхних этажах» леса. В этом другом мире человек стремится найти «свое место», «свою нишу». Язык не выпускает человека, язык удерживает территориализацию, вернее, ретерриториализирует человека, который прошел этап детерриториализации (эпохе цивилизации), набрасывает человеческую размерность на мир и превращает его в обитаемый.

Дом определяет человека не только как тело, т.е. в физическом пространстве, но и в пространстве социальном. Дом делает человека человеком, реализуя его характеристику как homo politicos, вводя его в пространство регулирующей морали и этики, в систему человеческих ценностей. Не имеющий дома не имеет прав — таков закон всех обществ вплоть до сегодняшнего дня в России, где прописка определяет сам факт существования человека как юридического лица. Нет дома, нет прописки, нет человека. Практика остракизма основывалась именно на лишении дома, на изгнании в мир необитаемый, в зону неразличимости, где могут существовать либо животные, либо боги, но не люди. Мотив бестиаризации в результате утраты дома — излюбленный мотив в литературе. Робинзон Даниэля Дефо, вырванный из мира людей, не довольствуется пещерой, но строит себе резиденцию, хотя это менее надежно и более трудоемко. Ибо сам факт наличия дома возвращает его в цивилизацию. Дом становится знаком того Другого, которым были для Робинзона все люди, обитаемый человеком мир. Дом, наполненный символическим значением становится точкой генерации и синтеза воображаемого, которое удерживает бытие-человеком Робинзона. У Мишеля Турнье в романе «Пятница, или Тихоокеанский лимб» Робинзон первоначально, утратив человеческий облик, ретерриториализуется в болоте, становясь тем самым тождественным животному — свинье, что живет рядом со своим семейством. Но и там в акте памяти (воспоминание о доме) становится точка синтеза воображаемого как внутренней временности, что ретерриториализует Робинзона в прошлом и так возвращает его в человеческую размерность. У Кортасара в новелле «Захваченный дом» процесс потери рассудка двумя стариками эксплицируется ими как потеря дома, который постепенно захватывают Другие, некто враждебный, непонятный, нечеловеческий. Обезумевшие старики выходят из логической размерности. И у них нет больше дома.

Так дом-складка собирает, скручивает пространство и время в здесь-и-сейчас бытие, получившее размерность ich-бытия, соположенного с Другим в социальном и физическом пространстве. Удерживается пространство дома-складки внутренней временностью-хабитуальностью, которая актуализуется в повседневных практиках, опосредованных телом как синтезом вещного наполнения и архитектурных рамок суперъекта.

Но если территориализация (локализация) характерна для любого живого организма и даже для минералов (месторождение), то, в отличие от человека, они ничего не изменяют в ареале, если не считать изменением само присутствие того или иного вида в данном месте. Человек мир свой меняет, он не просто принадлежит миру, со — бытийствует с ним, он строит дом, выстраивает свое место. С возникновением дома возникает человек. И с возникновением дома возникает первоискуство — архитектура. «Искусство начинается… вместе с домом; поэтому первое в искусстве — архитектура. \…Самая изысканная архитектура все время создает планы, грани и состыковывает их. Поэтому ее можно охарактеризовать как «раму», различно ориентированные и вставленные друг в друга рамы, и эта рама затем становится обязательным условием других искусств, от живописи до кино». 3 Характеризуя архитектуру как первичное искусство рамы, Бернар Каш 4 перечисляет ряд обрамляющих форм, которыми не предопределяются никакое конкретное содержание или функция в здании: изолирующую стену, улавливающее или фильтрующее окно (не-посредственно связанное с территорией), предохраняющую или разрыхляющую почву-пол («разрыхлить рельеф земли, чтобы дать полную свободу траекториям людей»), облекающую единичность места крышу («здание с покатой крышей стоит как бы на холме…»). Вставить друг в друга эти рамы или состыковать все эти планы -грань стены, грань окна, грань пола, грань склона — значит создать составную систему, богатую пунктами и контрапунктами. Рамы и их стыки поддерживают собой составное целое ощущений, позволяя фигурам держаться, всецело совпадают со своей задачей поддерживания, со своей собственной выдержкой. Это как бы стороны-грани игрального кубика ощущений. Рамы или грани — это не координаты, они принадлежат составным целым ощущений, образуют их плоскости и границы».

Абрис крыши, профиль города, прерываемый лакунами дорог и площадей, которые сами являются лишь внутренним пространством стен-домов, создают оболочку жизненного мира, дают костяк человеческой размерности. Архитектура здесь предстает как имманентное внутренне-внешнее, складка. Внутреннее (возможный мир) требует места актуализации, места, где он становится действительным, действующим, воздействующим (акт-действие), где он получает форму. «…мир существует, лишь будучи сложенным внутри выражающих его монад, и развертывается лишь виртуально, как закон, экстериорный включаемой им серии. \…монада… развертывает в себе регион мира, соответствующий включенной в нее «освещенной» зоне…» 5. Мир становится тем, что можно видеть. «…Видеть-облекать оболочкой-складкой» 6. Оболочка-складка и есть дом. Дом и как topos, как жизненное пространство, обитаемый мир и как здание, произведение архитектуры. Оболочка — граница материи, где появляется пространство как соположенность, которая заполняется внутренним движением субъекта, точнее, суперъекта (Делез), чья позиция не в основе, а вне-внутри — точка зрения, обусловленная этими границами. Внутренне-внешнее пространство складки включает весь мир как виртуальность, который актуализируется в этом пространстве, посредством него в субъекте, внутреннее выворачивается во внешнее, получает форму — тело. «Чтобы расцвести (развернуться из потенциальности в актуальность, реализоваться в форме — Л.Р.), телу нужен дом (или его эквивалент — источник, роща). Дом же характеризуется своими «гранями», то есть по-разному ориентированными кусками планов, которые и сообщают плоти (неоформленная материя — Л.Р.) свою арматуру: передний и задний планы, планы горизонтальные и вертикальные, левый и правый, прямые и косые, плоские и кривые… Эти грани — стены, но также и полы, двери, окна, застекленные двери, зеркала, которые как раз и дают возможность ощущению (телесности — Л.Р.) держаться само собой (самостоятельность как условие перцепта — Л.Р.) в автономных рамах» 7. Материя актуализируется, получая арматуру дома (пространственно-временную и качественно-смысловую определенность). Нелокализованная материя (хаос) трансформируется и возникает пространство.

Телесность космоса, получившего пространственную локализацию, характерна для первых рефлексий человека о мире. Мир древних, мифологический мир — обитаемый непременно человеком (обитаемый другими — мир чужой и чуждый, следовательно, необитаемый, враждебный), огражденный рвом, валом, стеной, противостоит хаосу, не ограниченного порядком логоса. Зримое воплощение логоса, логического порядка -поселение. Город- тело логоса. Дом — тело человека, рамка чувственно-телесного (блока ощущений у Делеза) «С появлением системы «территория-дом» трансформируются многие органические функции — сексуальность, воспроизводство рода, питание, но возникновение территории и дома не объясняется этой трансформацией, скорее наоборот: территория означает появление чистых чувственных качеств, sensibilia, которые перестают быть лишь функциональными и становятся выразительными чертами, делая возможной и трансформацию функций. \…лишь с появление территории и дома она (выразительность) становится конструктивной, воздвигая ритуальные памятники животной мессы, в которой восславляются качества, а затем из них извлекаются новые каузальности. Здесь-то и возникает искусство — не только в обработке внешних материалов, но и в позах и в окраске тел, в пении и криках, которыми обозначается территория» 8.

Тело не «заканчивается» кожным покровом. Его продолжает одежда, как продолжает руку орудие (инструмент, оружие), тело и его положения и движения продолжает мебель, глаз продолжают очки, линзы, телевизор, ухо — слуховой аппарат, радио и телефон, мозг — компьютер, сознание — internet. Дом и его вещная спецификация продолжают, дополняют, замещают не только органы, но становятся самими функциями этих органов, дом становится человеческим телом, наполняя тело новыми возможностями, функциями и смыслами.

«Дом участвует… в целом становлении. Он образует жизнь — «неорганическая жизнь вещей». В любых возможных условиях домоощущение определяется именно состыковкой многообразно ориентированных планов» 9. »…вещи очерчивают у нас перед глазами символические контуры фигуры, именуемой жилищем, — очевидно, именно из-за нее у нас в памяти столь глубоко запечатлевается образ родного дома» 10. Вещи определяют фигуру, очертания, границу жилища, его внешнее. Без вещей нет пространства. «…без их (вещей) соотнесенности нет и пространства, т.к. пространство существует лишь будучи открыто, призвано к жизни, наделено ритмом, широтой в силу взаимной соотнесенности, превосходящей их функции. Пространство — это как бы действительная свобода вещи, тогда как функция — ее формальная свобода» 11.

Но вещи не образуют пространство простым фактом соположенности. Вещи в пространство объединяет человек «Предметы переглядываются между собой, сковывая друг друга, образуя скорее моральное, или пространственное единство. \ Семейный дом — специфическое пространство, мало зависящее от объективной расстановки вещей, ибо в нем главная функция мебели и прочих вещей — воплощать в себе отношения между людьми, заселять пространство, где они живут. Реальная перспектива, в которой они живут, порабощена моральной перспективой, которую они призваны обозначать» 12. Пространство лишь тогда обитаемо, когда оно наделено моральным значением, введено в человеческую размерность, т.е. является знаковым. При этом обратная связь знака и означающего идет через хабитуальность пространства дома, которое удерживает повторяемость повседневных практик. «Субъект есть порядок, который он вносит в вещи, и в этом порядке не должно быть ничего лишнего, так что человеку остается только исчезнуть…» 13.

Но это не исчезновение как изгнание из системы. Исчезновение есть вхождение в синтез различных элементов в пространстве, наделенного символическим (ценностным) значением. Dasein классической философии здесь получает наглядное воплощение в доме как синтеза человека, вещей и архитектуры, где каждый элемент невозможен без остальных, в «чистом» виде. Человек реализуется в вещи, вещи организуются в пространстве архитектурного сооружения (будь то дом или город). Вещи наполняют собой время, становясь носителями традиции — наследуемые предметы как символы связи времен-поколений и знак укорененности во времени. Вещи отражают семейную субординацию и иерархию. Бодрияр поэтому ставит целью исследования среды человека поиск ответа на вопросы «…каким образом вещи проживается, каким иным, не функциональным потребностям они отвечают, какие психологические структуры противоречиво переплетаются в них со структурами функциональными, на какой культурной, инфра — или транскультурной системе основано их непосредственно переживаемое бытование» 14.

Вещи создают индивидуальный мир, мир символический, наполненный смыслами и мир практический, мир движений и функций. «…домашняя обстановка есть одно из проявлений переживания жизни» 15. «…системную культурность на уровне вещей мы называем средой» 16.

«…сам дом становится символическим эквивалентом человеческого тела, чья мощная органическая система в дальнейшем обобщается в идеальной схеме его включения в структуры общества. Все вместе дает целостный образ жизни, чей глубинный строй — строй Природы, первозданной субстанции, откуда и вытекает всякая ценность» 17. Дом, наполненный траекториями движения суперъекта, вещными актуализациями его движений (практик), система пространственно-временных планов создают среду обитания, организованную стилем и организующую стиль — образ жизни. Суперъект-вещь-дом — вот формула телесности, характеризующейся стремлением преодолеть свои материальные архитектурные границы и глобализироваться в виртуальных «границах» всего жизненного мира в режиме интерсубъективности. Образ жизни становится тотальным жизненным стилем (Weltstil).