Дестабилизация всей картины мира в результате потрясений ХХ века вызвала к жизни два разнонаправленных, но, в то же время, взаимообусловленных процесса: деконструкцию и ремифологизацию. При всем разнообразии, оба процесса были нацелены на одно — на поиск неких основоположений, которые помогли бы, с одной стороны, объяснить существующий мир, с другой стороны, дать возможность если не реанимировать его, то попытаться воссоздать, возможно, в будущем стабильность. Однако методология деконструкции и ремифологизации в корне отличны.
Деконструкция расщепляет смыслы в поисках первоэлементов, чтобы в ситуации игры с элементарными, «чистыми», смыслами, лишенными всего антуража иносказательности и кон текстуальности, поместив их в нечто, подобное калейдоскопу, во что был превращен текст (равно литературный и визуальный) проиграть все возможные комбинации, изжить их вариативность, а тем самым и потенциал их существования, и нейтрализовать все приобретенное за время их бытования в контексте культуры. Чистые смысловые атомы годны были бы для построения нового варианта мира, чистого, стерильного, не извращенного непониманием, рожденного контекстуальностью любого смысла, любого культурного феномена. А если рассматривать существование любого конкретного человека и всякого продукта его деятельности феномен культуры, а весь мир контекстом, то цель деконструкции — нейтрализация мира-контекста, выведение чистого гуманистического принципа в смысловой вакуум для осуществления операции клонирования культуры с заданными идеальными качествами и характеристиками.
Путь поиска второго процесса, условно названного мною процессом ремифологизации (где миф рассматривается не в филологическом смысле но как инвариант, содержащий в себе потенциал всех вариантов, реализуемых в результате создания контекстов) ориентирован на выявление концептов —- мифологем, которые сам по себе формируют смысловую контекстуальную среду. Здесь шел поиск формообразующей идеи или идей европейской культуры. Из всего многообразия, на мой взгляд, два концепта заслуживают особого внимания. Это — Дом и Путь, Путешествие. Их особый статус объясним, возможно, именно тем, что Дом и Путешествие являются формами для всех письменных культур, оставивших свое наследие или существующих поныне.
Мифы и эпос Древней Индии, Скандинавии, Ближнего Востока и Греции, Библия — священная книга вечно ищущего земли обетованной народа Израиля, морально-этические учения Китая — даосизм и чань-буддизм, в основе которого лежит понятие Дао-пути, предания североамериканских индейцев и сказания Африки концентрируются вокруг двух главных тем — путешествия в поисках дома и обретение дома. И не важно в данном случае, дом ли то богов или красавицы, путешествие добровольное или принудительное. Главное, что в этих концептах концентрируется вся культурная традиция народа, создавшего памятник. В дальнейшем, если обращаться только к Европе, в Средневековье святые и блаженные проповедовали странствие души к Богу (по лестнице Бонавентуры или вслед за логическим доказательством Фомы, Ангельского доктора), трубадуры воспели путь рыцаря в поисках прекрасной дамы, а крестоносцы воплотили образ Путешествия к Дому Божиему в крови неверных и иноверцев, в храмах и крестах и книгах. Петрарка под солнцем Возрождения совершил свое путешествие на вершину горы, первое путешествие, совершенное в поисках своего культурного дома — своей культурной родины и первое путешествие к самому себе. Путешествие Робинзона и Гулливера, Утопия и Новая Атлантида, странствия Симплициссимуса и Тристрама Шенди монада-дом без окон и cogito как траектория мысли, неуспокоенный порыв к знанию, оправдавший Фауста, скитания персонажей Диккенса и приключения чудаков и героев Жюля Верна, путь к самому себе Пера Гюнта Ибсена и экзистенциальная бездомность ради верности самому себе, пляска Заратустры на вершинах, поиски и обретения Пруста и феноменологическая редукция в поисках жизненного мира, замки и крыши Кафка, неприкаянный странник и изгнанник Гессе, блуждания в многомерном бесконечном мире одномерного Джойсовского Улисса и тропы и дороги укорененности в мире Хайдеггера, страстный порыв к звездам фантастов первой половины ХХ века и возврат в поисках истины в мифическое прошлое создателей фэнтези, , не двигающийся вечным мир Маркеса и разорванный тысячами зеркальных отражений мир Борхеса, геофилософия и шизофрения Делеза — все это о Путешествии и о Доме.
О каком Доме? О Доме как месте со-бытия: человека — антропологической размерности человеческого существования, и мира — его онтологической размерности, человеческого времени-памяти и человеческого пространства — обитаемого космоса, тела и разума индивидуального и социального бытия человека, технического и творческого аспекта человеческой деятельности. Дом в европейской культуре и философии рассматривался как точка интенсивности, концентрированного существования человека, место локализации гуманистической модальности бытия.
Но эта точка — не точка в вакууме, но точка траектории движения экспликации экзистенциального, остановка на пути — экзистенциального путешествия в поисках себя. Дом — обретенная форма покоя как место для самоопределения, полагания своих границ в своем образе жизни, без который невозможен никакой акт познания. Мерло-Понти писал об области различимости, где происходит внесение дифференциации в неразличимое, вхождение в область различения, необходимого для создания области познания. (Мерло-Понти «Феноменология восприятия». То же у Ж. Делеза в «Различии и повторении».)
Это место, где реализуется гуманистический принцип существования человека в мире, где пространство становится обитаемым миром, где гуманизация мира (превращение его в обитаемый) происходит через мысль-рефлексию о мире и о себе в мире как единственно возможном месте и способе существования, через выстраивание дома как тела результата акта мышления — образа мира. В философии Хайдеггера Dasein есть здесь-и-сейчас-бытие, точка очевидности в совокупности с ее неопределенным горизонтом непознанного, но должного быть познанным в соответствии с возможностью и онтологическим, жизненно определяющим стремлением (интенциональностью) к такому познанию (Гуссерль «Картезианские размышления») человеческой экзистенции.
Интенциональность — устремленность на свою возможность, способность к движению за свои пределы. Dasein — со-бытие человека и его жизненного мира понимающее себя из свих возможностей, больше того, что оно есть. Познание есть наполнение интенции через полагание себя возможного исходя из своего плана, проекта своей судьбы. Интенция — устремленность в бесконечность как парадигма западноевропейской культуры, ее неизбывная тоска по бесконечности (Шпенглер «Закат Европы»), по неудержимому фаустовскому движению к совершенному. Вселенная есть приложение интенциональности (заинтересованности) осознания, следовательно, есть приложение субъективных смыслов. Смыслополагание есть обживание мира через придание ему субъективного смысла. Бытие мира — сознание о мире, имеющем для нас смысл.
Способ бытия человека предстает в виде Ленты Мебиуса, где происходит вневременное мгновенное преображение-метаморфоз (Голосовкера «Логика мифа») потенциального в наличное через преобразующий акт имагинации. Внешнее — хаос пустого бытия становится внутренним космосом значимого, о-смысленного сущего. Только у сущего возможно любое размещение, любое где-то — возможность места, исполненного пребывающим, где со-бытийствует форма и смысл в пограничной точке Dasein.
Атопичное получает пространственную размерность — расположенность (Хайдеггер) в месте актуализации бытия через акт познания трансцендентальным субъектом. Но трансцендентальный субъект есть ни кто иной как Путник — модус человека познающего мир и познаваемого самим собой в акте познания мира, единственно существующий подлинно, способный преодолевать границы сущего — границы своей конечности — осуществлять акт интенции и рефлексии, двигаться по Ленте Мебиуса акта познания-творения сущего через актуализацию бытия (чистой пустой потенции) в единичном сущем-вещи-творении-сингулярности.
Сингулярность (Ж. Делез «Различие и повторение»), т.е точка здесь-и-сейчас-бытия — вариант возможной актуализации идеи через вкладывание в нее трансцендентальным субъектом смысла, через (по Хайдеггеру) набрасывание плана судьбы быть вот этим человеком в вот этом месте вот таким образом. Делез, определяя экзистенциальное место, пишет, что «…живое настоящее по сути своей вариативно… В каждый момент оно совпадает с привилегированной «зоной» или «отделением» монады, с зоной, которая та выражает ясным образом. Эта зона, стало быть и формирует амплитуду души в определенное мгновение. Более или менее протяженное, более или менее напряженное, — живое настоящее мотивирует более чем одно действие и сообщает свое единство более чем одному движению».(Ж. Делез Складка. Лейбниц и барокко. С.125) Монада — Dasein, единица-сингулярность, свертывающая множество, развертывающая Единое в виде цепи своих вариантов себя в соответствии с планом. В отличие от монады Лейбница, Dasein допускает совозможные потенциальные миры. Она есть точка сборки потенциальностей, место сворачивания бесконечной дороги в Путнике.
Что такое Путешествие как концепт европейской культуры? Путешествие есть акт мышления, акт понимания как освоении мыслимого — движение в поисках образа (видимой-говоримой мысли) — в поисках дома, где мысль как то, что получило форму в результате рефлексивного акта лишь и возможна. Мышление как акт создания структуры — познанного, ближайшего (подручного у Хайдеггера) — вечное путешествие, которое подразумевает хроническую маргинальность, номадичность, бездомность, но она возможна лишь при наличии того места, от которой мысль отказывается ради самой себя — ради обретения себя в своем месте — доме. Мышление — путешествие по бытию в поисках дома, тоска по дому, которого нет и не может быть. Понимание — модус бытия Dasein, которое со-конструирует бытие «здешности», экзистирующее бытие в мире. Понимание есть набрасывание — интенция, набрасывание человеческой размерности на бытие, гуманизация, космизация (доместикация) бытия.
И в то же время это путешествие прочь от дома как от ставшего, преодоление границы себя как своего ближайшего и полагание себя в не-бытие необитаемого, чуждого, опасного мира, полагание себя в познании. Путешествие, имеющее не форму, но траекторию, аналогичную траектории мысли есть набрасывание плана судьбы, следование которому есть попытка стать самим собой в единственно возможном месте, в единственно возможной форме. Путешествие — поиск места само-становления — дома. И, в то же время, преодоление себя в новом путешествии. План судьбы — реализация себя как серии сингулярных вариантов себя в бесконечности становления в точках интенсивности — домах. Путешествие от дома в поисках дома есть жизнь как вечное становление и преодоление ставшего, хабитуальности, которая есть домашнее, одомашненное в мире и в сознании.
Смысл скрыт окаменевшими традициями, поэтому выход к смыслу возможен при разрушении габитуса, т.е. с риском собственному существованию как целостности. Познание есть согласие на шизофрению, на преодоление своего оформленного осознанного своей границы, границы внутренней и внешней. Путешествие, т.о. проходит по некой абсолютной внутренней границе, в «области отсутствия» (Делез), там, где нет никого другого, только расколотое бытие Путника и его со-ответствие Миру. Здесь коммуникация становится иллюзией, самообманом сознания, страшащегося одиночества, единственной формы бытия в области познания. «Моя мысль приобретает человеческое измерение, только когда я сам до чего-нибудь додумываюсь. Собственно человеческим будет только такой мой поступок, который я совершаю потому, что он имеет для меня смысл, поскольку я его осознал, (субъект действия несет за него ответственность. Самостоятельное действие возможно только при условии одиночества)», — писал Ортега-и-Гассет (Х. Ортега-и-Гассет «Размышления о «Дон Кихоте». — СПб.,1997. — С.518) Познания есть созерцающее мышление, которое дает сущему бытие. Действенное созерцание дает бытию актуализироваться — осуществиться в сущем, в Dasein. Со-бытие с миром есть бытие в одиночестве и только в одиночестве со-бытие — со-беседование с миром возможно. Это не со-бытие с другим Dasein, но с миром, который и есть абсолютный Другой, в со-бытии с которым только и возможно бытие Я. Путешествие есть процесс образования себя, где сущее становится не-сущим. Это — пайдейя, реализация Я в моем мире.
Так мир оказывается необитаемым в смысле населенности Другими, в коммуникативном пространстве возможно полагание себя по отношению к иному. Граница Путника возможна лишь в беседе с миром как субъективного смыслополагания себя здесь и сейчас по отношению к себе возможному, выстраивание своего дома в виртуальном пространстве со-знания (знания себя, себя возможного и мира) и путь от одного себя к другому. Бытие на границе между Домом и Путешествием как двух модальностей бытия человека — бытие Путника есть форма существования познающего сознания, форма экзистирования как открытое наружу стояние внутри сущностного расторжения всего, как это присуще просветлению и оформлению сущего.
Познание-понимание для Dasein, т.о. есть понимание-познание себя. Dasein —сущее. для которого как бытия в мире дело идет о нем самом. (Хайдеггер) Рефлексия есть достижение абсолютной самодостоверности через сомненье — обращение на себя. Самосознание ведет к самоочевидности, т.е. приводит латентный разум к самопознанию своих возможностей. самоочевидность есть наполнение мира субъективным смыслом. Познание себя творит ландшафт Dasein и, т.о. является познанием мира. Но сам акт познания возможен лишь в результате преодоления мира.
Только Путнику в размерности трансцендентальной субъективности предоставляется возможность выхода за пределы субъективного мира, что необходимо для реализации акта познания. Выход за пределы своей субъективности для полагания смысла в потенциальность бытия и возвращение в себя в привнесении в свой мир познанного предмета есть акт рефлексии. Но рефлексия возможна лишь без отрыва от почвы Dasein. Dasein есть динамическое единство интенциональности и рефлексии, следовательно, «продукт» движения мысли (сознания). Dasein как обитаемый мир есть произведение сознания, существует в сознании и, поэтому, виртуален, т.е., со-бытие наличного —актуального и всей перспективы потенциального. Пространство прохождения пути и выстраивания дома, т.о., не есть физическое пространство, но иммагинативное, пространство сознания, организованное образной системой личностных концептов, органично взаимосвязанный с общекультурными концептами.
Монадологичное Dasein со-бытийствует, но потенциально, во всех возможных вариантах реализации. Это и есть граница. Своя граница. Путник движется внутри себя, схватывая хаоидное внешнее и превращая его в о-смысленное внутреннее. Прохождение по той или иной смысловой линии — варианту инварианта (миф-концепт) выстраивает ландшафт жизненного мира. Следовательно, Dasein есть место актуализации виртуального бесконечного множества, т.е. мира. Мир — это «непредметное, которому мы подвластны, мир есть развертывающая разверстость широких путей, простых и сущностных решений в судьбе народа и в его историческом свершении» (Хайдеггер). Смыслополагание есть о-своение (делание своим — своим ближайшим, т.е. наполненным своим смыслом) пространства мира в путешествии. Освоенное есть Дом. Здесь бытие монады есть Dasein, экзистенциалами которого являются Дом (расположенность) и Путешествие (познание).
Бытие есть путешествие от дома к дому. Без дома нет пути, без пути дом превращается из ближайшего в нивелирующее — уничтожающее. От дома к дому выстраивается траектория пуцтешествия, которая превращается в мировую линию, соединяющую сингулярности, которая есть та граница между хаосом и космосом топоса, которая образует форму экзистенции и является местом со-бытия. (Подорога «Метафизика ландшафта»).
Окружающий мир есть в духе совершаемой факт — факт виртуальный. Историчность, история не есть временная линия, это лишь вариант актуализации, который заменяется другим вариантом. Духовное бытие человека есть горизонт его историчности, реализация его варианта бытия. Хабитуальность жизненного мира — это его настоящее, сейчас наличность, внутренняя форма движения, которая постоянно преодолевается Путником. Смена габитуса — историчность как расположенность вариантов форм экзистенции.
Расположенность (пространство — дом) и понимание (время-путешествие мысли)(прежде всего понимание себя-в-мире как себя наличного\видимого для мира) — экзистенциалы, характеризующие бытие в мире. Проживание мира по траектории интенциональность — рефлексия — очевидность — есть движение Путника-монады от себя прежнего к себе новому через метаморфоз расположенности в точке сборки преодоление расположенности — есть движение Путника. Путешествие, т.о. есть последовательность вариантов бытия Dasein, возможных на основе внутреннего постоянства проекта.
Но что такое путешествие как не время? Время дает горизонт со-бытия. Время — череда теперь. Трансцендентальная способность воображения позволяет возникнуть времени. Время есть путешествие к себе, поиск дома как места со-бытия с собою, со своею судьбой как планом себя, наброском на пространство как совокупность бесконечных вариантов существования сущего Настоящее здесь и сейчас есть сущий мир, а мир "объективный" есть некий прафеномен во всех своих потенциальных формах. Разные варианты связаны метаморфозом, при котором не происходит сущностного изменения, но в результате которого варианты разняться степенью интенсивности, амплитудой колебания, которые характеризуют душу, формирующую монаду. Так образуется ландшафт жизненного мира.
Таким образом, время есть вариативность реализации — оформления плана-судьбы, определяющим принципом при этом является конечность (смертность) человека. «Изначальнее чем Человек — конечность Dasein в нем. Dasein в человеке определяет его как то сущее, которое существует среди сущего, относится к нему как таковому и в этом отношении к сущему определенно в своем собственном бытии». — писал Хайдеггер. (Хайдеггер «Бытие и время») Но, в то же время и сама конечность проблематизируется при таком определении времени. Тогда смерть есть всего лишь преодоление некой локализации, объединяющей серию мест-домов и путь от одного дома до другого. Это дом второго порядка. Таким образом, логическое развитие европейской мысли подводит ее к восточным концепциям цикличности человеческого существования, а, на более высоком уровне, к цикличности существования мира и бытия в целом.
Что же тогда, если не кантовское «внутреннее чувство» является тем конституирующим стабильным базисом, который обеспечивает соединение всех вариантов в некоего данного Путника на этом вот пути? Откуда приходит то, что реализует свои варианты в одном и другом Доме? Европейская философия, таким образом, протягивается к религии, которая называет единственную инстанцию, гарантирующую человеческое существование и здесь-и-сейчас существование и единство серии здесь-и-сейчас существований. Это Бог. Лишь при условии признания конечности как сущностной характеристики, основным принципом человеческого бытия, бытия человеком за основу двух модальностей его существования — Пути и Дома, возможно и признание Бога. А через признание Бога возможно признание вечности человека.
Конечность — сущностная характеристика бытия человека и основа возможности интенциональности. Т.к. лишь имея границу, ее можно преодолевать, лишь определив себя, можно стремиться к другому, лишь будучи конечным, постичь бесконечность. И именно из-за конечности, ограниченности бесконечность является вечной тоской (интенцией) человека. Но именно проблема конечности, локализованности человеческого здесь-бытия в европейской мысли ХХ века подверглась не только переосмыслению в силу доминанты науки, претендующей на абсолютность и непреходящую сущность своих данных. Точная наука предлагает человеку мир конечного, завершенного опыта, планируемый и предсказуемый в качестве абсолютного, единственно возможного и вечного, в котором может неизвестное может существовать лишь на правах еще не известного, но открытие (познание) которого неизбежно в силу некоего плана работы научной мысли.
Культура — порождение конечного индивидуального человека. Сама культура конечна, она живет в обозримом конечном мире, укоренена в ландшафте Dasein. Но при этом она возможна лишь при постоянном выходе за свои пределы в акте имагинации как творческом движении культурпорождающего (и порождаемого культурой) человека. Однако техника, основанная на принципе математизации — инструмент апологетики науки — предрешает способы и возможности миропребывания человека и доместикации (если таковая вообще происходит). Математизация есть принудительное от-граничение бесконечного Lebenswelt'а формальной логикой нормативной науки. Мир принудительно конструируется и наделяется предсказуемым, репродуцированным из настоящего, смыслом, при этом все иные возможные смыслы отрицаются. Это ведет к затемнению бытийного смысла, который требует бесконечного горизонта истолкования, а, следовательно, и многовариантности возможных опытов и логик.
Познанию надо, чтобы воспринимаемое сообщало себя. Задача познания — предоставить сущему возможность сообщить себя. Это было возможно в искусстве — в художественном творении, но и на сферу художественного творчества распространилась тоталитарная власть заданности.
Европейская культура получила два структурирующих направления своей интенциональности: стремление к бесконечности как культуропорождающее движение и направленность на заданную абсолютную норму, порождение ущемленного самолюбия человеческой конечности, воспринятой не как условие возможности движения, а как ущербность. Нормативность — порождение и условие цивилизации. В нормативном мире человек превращается в субъекта, лишенного экзистенциалов путешествия как полагания себя вне себя в будущее или в трансцендентное, как творчества и воображения — способа познания. Созерцание, интуиция заменяются методами аппаратного наблюдения и испытания. Человек из заинтересованного познающего становится незаинтересованным — объективным наблюдателем объективного — внешнего, чуждого мира. Выход в «объективность» (объективный мир новоевропейской науки, ставший единственным миром в ХХ веке) не есть акт познания, творящий акт, т.к. лишен смыслополагания — не возникает точка со-бытия, еще одна точка ландшафта жизненного мира. Мир не становится обитаемым мною, т.е., не приобретает гуманистической модальности. Объективный мир становится миром тотальным — тоталитарным, навязывающим единственно возможную траекторию, строго регламентируя движение и указывая места для остановки-поселения. Он получает заданную, единственную точку для наблюдения за внешним миром. В режиме наблюдателя человек не имеет права на субъективность. В нем позволены лишь родовые качества. Человек заменяется Человеческим. Во главу угла ставится безличный (обезличенный) предикат, существующий в пространстве интерсубъективности. Мир превращается в паноптикум. (Фуко «История тюрьмы»).
В научном объективном мире наука замещает Бога. Но она не в состоянии дать миру идею, исполненную бесконечности потенциальных смыслов. В итоге человек остается наедине с теми вещами, которые он уже осуществил, с теми путями, которые прошел, с теми домами, в которых жил (чаще всего это единственный дозволенный дом). Ему остается только играть с ними, переставляя их относительно друг друга, расщепляя их на составные части, производя интеллектуальных монстров в стремлении вырваться за пределы регламента. Партию за партией сам с собой он играет в бисер. Это и есть то, что зовется сейчас ситуацией постмодерна в культуре. И эта ситуация породилм движения деконструкции и ремифологизации.
Добавить комментарий