Сопереживание как основание рационального познания

Проблема генезиса рационального познания, базовой единицей которого выступает понятие, пока не решена. Наиболее распространенной гипотезой возникновения понятий остается сенсуалистская, согласно которой понятия возникают на основе обобщения чувственных данных. Этот взгляд многократно подвергнут исчерпывающей критике. «Сколь бы общим ни было то или иное чувственное представление, оно… всегда будет оставаться по своим качественным особенностям чувственно наглядным… 1». Представьте три предмета. Первый: синий, круглый, сладкий; второй: синий, квадратный, горький; третий: синий, треугольный, кислый. Общее у них — синий цвет, то есть сенсорная характеристика. Результатом обобщения сенсорного может быть только сенсорное, может быть обобщенное представление — высшая форма чувственного познания, часто совпадающая с понятием по логическому объему — но не понятие, которое потому и составляет фундамент иного типа познания, что не несет сенсорных характеристик, будучи именно несенсорным репрезентантом предмета. Сохранение сенсуалистской гипотезы — не просто недоразумение, а следствие отсутствия приемлемой вразумительной альтернативы. Попытаемся — эскизно — такую альтернативу наметить.

Познавательное отношение к действительности направлено на фиксацию действительности как не зависящего от субъекта условия его существования. В окружающую человека действительность входят и другие люди. Что собой представляет формирующаяся в сознании индивида когнитивная единица, представляющая ему Другого? На первый взгляд, все ясно. Конкретный Другой дан сенсорно, обычно прежде всего зрительно. Однако хотя восковые фигуры в музее мадам Тюссо похожих на своих прототипов, может быть, более, чем последние сами на себя, репрезентанты фигур в сознании посетителей музее никак не тождественны репрезентантам соответствующих персонажей. Сенсорное содержание психики по своему происхождению и глубинной природе есть репрезентация мира как пассивного блокиратора локомоторной активности субъекта 2. Сенсорный образ представляет косную материю и не содержит в себе возможностей представить субъектную, то есть свободную, природу другого человека. Сенсорный образ мертв. Он — слепок завершенного, окончательно определенного материального тела, интегрированного в пространственно-временной мир необходимых причинно-следственных связей.

Субъект может относиться к Другому как к субъекту, только если в его психике этот Другой как-то представлен в своем субъектном качестве. Образ тела субъекта не есть репрезентант субъекта — он лишь образ тела среди тел (или образ тела среди образов тел), препятствия среди препятствий. В той мере, в которой Другой представлен как субъект, его репрезентант носит несенсорный характер.

Однако каков этот репрезентант Другого? Указание на несенсорность есть отрицательный признак, а каковы положительные? Каково то нечто, которое, находясь в психике одного субъекта, репрезентирует Другого как субъекта? Репрезентировать Другого с его субъектностью можно именно и только с его субъектностью. Представлять субъектность может именно и только сама субъектность. Из материала, не несущего в себе субъектного, свободного, начала, построить субъекта невозможно. Выражаясь несколько парадоксально, можно сказать, что адекватный репрезентант другого субъекта есть сам другой субъект. Свобода может быть представлена только свободой, иначе утрачивается именно то качество, которое и должно быть представлено.

Сказанное выше может показаться неразрешимым противоречием. Между тем, в психологии этот вопрос затрагивался довольно давно. Цитата из Фрейда: «Если мы бываем обязаны или нам приходится отказаться от сексуального объекта [т.е., в используемой здесь терминологии, другого субъекта — Б.Ш.], наступает нередко изменение Я, которое… следует описать как водружение объекта в Я» 3 [выделено мной — Б.Ш.]. Идея, которую подсказывает нам Фрейд, состоит в том, что репрезентантом другого субъекта выступает он сам как водруженный.

У Фрейда немало интересных идей относительно существования и метаморфоз «водруженного» субъекта в чужой психике, например, о преобразовании образов отца, учителей, авторитетов в совесть и др. Но он не занимался специальным исследованием этого вопроса. Насколько я знаю, пионером здесь является В.А. Петровский. В своей недавней монографии, в известной мере подводящей итоги более ранних исследований, он пишет: «Один индивид в своих психических состояниях и процессах, в проявлениях собственной субъектности воспроизводит причинно-следственные переходы и превращения, продуцируемые другим индивидом:… теперь эти определяющие субъектность другого человека переходы и превращения перенесены на новую почву — на «территорию Я « первого индивида, в его жизненный мир, и образуют то, что мы уже обозначили как «инобытие» одного индивида в другом. Сказанное вплотную подводит нас к мысли, что отраженная субъектность должна быть осмыслена как субъектность самого отражения, что идеальной представленности одного человека в другом присущ активный, незеркальный характер» (144,187). Переводя последнюю мысль В. А. Петровского в несколько иную терминологию, можно сказать, что репрезентант другого субъекта есть субъектный репрезентант.

Субъектный репрезентант представляет собой иной, нежели собственное Я, конкретный внутренний источник активности, некую другую первичную определенность. Великолепной иллюстрацией работы субъектного репрезентанта может служить жанр пародии. Грубая эстрадная пародия ограничивается сознательной имитацией акустического рисунка речи, мимики и жестов персонажа. В принципе для этого не обязателен субъектный репрезентант. Однако более тонкий пародист может импровизировать за своего персонажа, говорить то, что персонаж, никогда не бывавший в той или иной конкретной ситуации, должен бы говорить в ней. Но такое возможно именно и только при наличии в психике пародиста субъектного репрезентанта персонажа, источника активности с иной, нежели у собственного Я, первичной определенностью, обретающей дальнейшую определенность в конкретной ситуации сообразно этому первичному контуру и в его рамках. Более того, способность публики оценить «попадание в точку» свидетельствует о наличии субъектных репрезентантов персонажа и у зрителей.

Обладателем субъектных репрезентантов не может быть камень или стол. Лишь та «ткань», которая обладает собственной субъектностью, может конституировать в себе инобытие других субъектов. Субъектный репрезентант существует за счет энергии «хозяина», частично «одалживающего» субъектным репрезентантам различных «других» собственный энергетический потенциал.

Энергетический характер представленности кардинально отличен от сенсорного. Энергия — это не движение (действие), это начало, порождающее движение. Движение — уже вполне определенный процесс. Если речь — как в данном случае — идет о субъекте, то определенность действия формируется через наложение конкретной ситуации на общую направленность поведения субъекта. Но ситуация в общем случае есть нечто случайное по отношению к Другому и моему отношению с ним. Мое знание Другого, мое понимание его, носят более глубокий характер, чем то или иное случайное внешнее окружение. Когнитивным содержанием репрезентанта Другого выступает ожидаемое поведение. Но это знание — не на уровне конкретных подлежащих сенсорному восприятию определенных движений, а на уровне принципиальных направленностей, которые могут поведенчески конкретизироваться по-разному, в зависимости от обстоятельств.

Пародист, будучи мастером, профессионалом, может искусственно отодвинуть на периферию построения внешнего поведения собственное Я, заменив его репрезентантом Другого. Я остается наблюдателем. В отношении пародиста в это время нельзя сказать «Он себя ведет», так как «ведет» его как раз Другой. Что же касается обычного человека, то здесь дело не доходит до реального воплощения исходящих от репрезентанта Другого поведенческих интенций. Оставаясь собой, человек воспринимает эти интенции, вырастающие из соответствующего Другому центра, и с учетом их строит или корректирует уже свое поведение. Энергетический потенциал субъектного образа не отливается окончательно в определенность сенсорного уровня, а сохраняется именно потенциалом и, соответственно, сохраняет непредопределенность, возможность свободного действия.

Как и всякое знание, знание описанного типа может быть ошибочным. Большая или меньшая адекватность субъектного репрезентанта Другого в моем сознании в значительной мере зависит от моей способности сопереживания. Если, например, Другой меня ненавидит, я должен суметь это почувствовать, суметь впустить в себя его ненависть и исходя из этого строить свои отношения и действия. Субъектный репрезентант формируется как структурированное свертывание истории сопереживания с другим.

Хотя субъектный репрезентант Другого не несет сенсорных характеристик, он обычно жестко связан с конкретным сенсорным комплексом — образом внешнего облика Другого. Сенсорный комплекс выступает индуктором, инициируя актуализацию соответствующего не сенсорного, а энергетического образования.

Теперь сопоставим по ряду пунктов обрисованную новую для гносеологии когнитивную единицу — субъектный репрезентант — с общепризнанной базовой единицей рационального познания — понятием.

Первое. Как субъектный образ, так и понятие, несенсорны. При этом про субъектный образ мы знаем, что он является не сенсорным, а энергетическим, тогда как не сенсорная ткань понятия с точки зрения ее положительной характеристики нам пока неизвестна. То есть, в предложении «понятие является не сенсорным, а… когнитивным образованием» заменить многоточие пока нечем.

Второе. В типичном случае для субъектного репрезентанта существует устойчивая связь с конкретным сенсорным образом — соответствующим образом тела, выступающим индуктором. В то же время зачастую существует и конвенциональная связь с другим сенсорным образованием — собственным именем Другого. Имя может индуцировать и сенсорный образ тела, и энергетический субъектный репрезентант.

У понятий зачастую также существует неконвенциональная связь с конкретным сенсорным образом. Если речь идет о понятиях невысокого уровня общности (яблоко, камень, ложка и т.п.), то часто они устойчиво соединены с соответствующим обобщенным представлением. Однако для многих понятий существуют различные варианты обобщенных представлений, радикально различные в сенсорном отношении (лампа, часы и т.п.). Для понятий более высоких уровней общности такие устойчивые сенсорные корреляты вообще отсутствуют (организм, орудие, предмет и т.п.). Далее, у всех понятий существует конвенциональная связь со словами (словосочетаниями), индуцирующими и понятие и, если есть, соответствующее обобщенное представление.

Третье. За субъектными образами (по крайней мере, как они были разобраны выше) стоит единичный предмет, тогда как за понятиями, за исключением сравнительно немногочисленных т.н. единичных понятий, стоят классы элементов.

Из проведенного сопоставления видно, что наряду с некоторым сходством рассматриваемые когнитивные единицы имеют и значительные различия. Однако столь ли они существенны, как это выглядит на первый взгляд?

Рассмотрим связь субъектного репрезентанта с конкретным сенсорным образом соответствующего тела. Если некоему N перед карнавалом сообщили, что M будет в костюме медведя, то этот совершенно неожиданный сенсорный образ будет индуцировать у N тот же самый, что и обычно субъектный репрезентант, представляющий M. Конечно, приведенный пример искусственный, но он ясно показывает, что хотя связь субъектного и соответствующего сенсорного репрезентантов и устойчива, она случайна, не сущностна и, значит, может быть разорвана и заменена на другую. В содержании энергетического комплекса, порождающего некоторые поведенческие интенции, нет ничего жестко связанного с той или иной конкретной сенсорикой. В то же время ничто не мешает установлению его устойчивой конвенциональной связи с некоторым словом или словосочетанием.

«Врач», «генерал», «приятель», «пьянчужка» — за любым из этих слов стоит относительно определенный комплекс ожидаемого поведения, имеющий энергетическую природу. За любым из них стоит класс однородных предметов. Никто и никогда не ставил под сомнение, что подобного рода слова выражают понятия. Тогда оказывается, что по крайней мере некоторые понятия — не столь уж малочисленные — есть субъектные образы, более или менее обособившиеся от конкретной сенсорной оболочки и что они, соответственно, представляют собой энергетические когнитивные единицы.

Однако как быть с понятиями, не входящими в обозначенный класс, которых все же подавляющее большинство? Для ответа на этот вопрос достаточно вспомнить, что человеческое сознание прошло через эпоху анимизма. Все, что окружало человека, субъективизировалось им: реки и звезды, деревья и тучи и т.д. Поэтому внутри анимистичного сознания за каждым обобщенным представлением — идентификационным шаблоном — стоял субъект, то есть энергетическая единица, порождающая поведение, так же как для современного сознания такой субъект стоит за словом «врач» или «директор». Случайный, не сущностный, характер связи между энергетическим и сенсорным содержанием соответствовавших друг другу когнитивных единиц позволил энергетическим единицам относительно автономизироваться. Их индукторами смогли стать, во-первых, не единственно возможные, а различные обобщенные представления, во-вторых — чисто конвенциональные звуковые комплексы, то есть слова. Таким образом, каждое понятие по своему генезису есть не что иное, как субъект, точнее говоря — субъектный репрезентант, и, следовательно, его несенсорная ткань есть ткань не сенсорная, а энергетическая.

Следует обратить внимание на то обстоятельство, что в языке — в т. ч. в русском более, чем во многих других — прекрасно сохранились свидетельства субъектного характера генезиса понятий. Мы говорим, например, «стакан стоит», «дождь идет», «книга лежит». Но стоять, идти, лежать на самом деле может только субъект. Причем эта форма выражения мысли существует отнюдь не только в обыденном языке, но и, скажем, в языке математическом, где, как принято считать, понятие предельно абстрактны. «Прямая, которая проходит через…», «диагонали делят друг друга пополам» и т.п.

Актуализация понятия в сознании человека есть актуализация некоторого «живущего» в его сознании субъекта, который может «вести себя» определенным образом, совместно с другими подобными субъектами, вовлекая их в свое поведение, передавая им эстафету своей свободной активности. В этом поведении они могут следовать более или менее устойчивым образцам, а могут действовать сугубо оригинальным образом. Это внутри психики развертывающееся свободное поведение свободных взаимодействующих субъектов есть не что иное, как понятийное, то есть рациональное, мышление. И поскольку, как было показано, за понятием стоит субъектный репрезентант, формирующийся на базе сопереживания, то оказывается, что именно способность сопереживания лежит в фундаменте рационального познания. Рациональное познание вовсе не имеет, как это принято считать, радикально иной природы в сравнении эмоциональной, «переживательной» стороной нашей психики. Более того, оно представляет собой лишь специфический, развито дифференцированный продукт ее социально-исторической эволюции.