Политическое управление в глобализирующемся мире

[148]

Глобализация как тенденция экономического, социального, политического и культурного развития возникает из взаимного пересечения ряда процессов и противоречий, захватывающих государства, народы, местные сообщества, отдельных людей. В общем и целом к таким процессам относятся «американизация», контрколонизация, экологизация, космизация и информатизация.

«Американизация» есть процесс распространения (объективного и навязанного) способа рациональной организации жизни. Экономика (доллар, ТНК, массовое производство), политика (либеральная демократия), социальные условия жизни (благосостояние), культура (массовая культура), коммуникация (электронные формы), мультикультурализм и другие сферы и характеристики становятся образцами, которые задействованы сознательно лидерами других стран или проникают под влиянием силы США. Общим признаком американизма может служить массовизация всех сторон жизни, юридизация отношения к общественному взаимодействию и рационализация общественных процессов. Доллар, Макдональдс и американский английский язык стали символами глобализации. «Американизация» выражается и в создании международных объединений под эгидой США, таких как Международный валютный фонд, Всемирный банк, Всеобщее соглашение о тарифах и торговле (подписанное 124 государствами в 1994 г.), Всемирная торговая организация и др.

«Американизация» прежде всего связана с логикой неолиберализма. В логике развития экономики глобализация знаменует успех свободного [149] рынка и транснациональных форм организации производства. Так называемая неолиберальная экономическая политика наконец получает адекватное пространство для осуществления, когда подрываются национальные границы, государственная регуляция и принцип справедливости распределения результатов экономического развития.

Неолиберальная стратегия в свою очередь порождает стремление юридизации взаимодействий. В логике развития права глобализация представляет собой универсализацию рациональных норм, регулирующих поведение субъектов общественной жизнедеятельности как путем приоритетности норм международного права, так и посредством унификации национальных правовых систем. Создание соответствующих юридических институтов, которые занимались бы правотворчеством, правоприменением и правоконтролем на международном уровне, вполне вписывается в эту логику. В эту логику вписывается также мировое правительство и региональные демократические организации, типа Европейского союза с его управляющими органами. Здесь нормы позитивного права просто переносятся на иной уровень — на уровень мировой системы.

Контрколонизация стран так называемого «третьего мира» есть попытка восстановить справедливость посредством своей собственной экспансии (населения, культуры) на Запад. Этот процесс приводит к сопротивлению со стороны развитых стран, что в целом порождает угрозу «войны цивилизаций». Контрколонизация имеет экстенсивные и интенсивные измерения; она захватывает как глобальные территории, огромные массы людей, так и внутренний мир человека, его культуру и на Западе, и на Востоке. Вместе с тем возникающий феномен «мультикультурности» (в данном случае мы говорим об этническом мультикультурализме) получает и положительное описание с попыткой найти новые парадигмы для таких политических концепций, как права человека и гражданство (Huntington, 1997; Kymlicka, 1995, 2001).

Экологизация, имея природные основания, вызвана тем не менее интенсивным распространением индустриального производства и его масштабизацией. Она привела к превращению качеств природы в значимый ресурс влияния. «Глобальное потепление» стало символом глобализации. Экологизация породила новый тип общественных движений, выступающих за чистую природу. «Гринпис» является наиболее значимой организацией, борющейся против национальных правительств, корпораций и ТНК. Экологизация привела к пониманию отсутствия политических границ при решении глобальных экологических проблем. Экологическое движение заложило основу формирования так называемого мирового гражданского общества, которое выносит политическое за сферу национально-государственных границ.
[150]

Космизация, как и экологизация, приводит к формированию устойчивого представления об условности политического и научно-технического размежевания государств и способствует возникновению международного научно-технического и политического сотрудничества. Выход человека в космос показал, что земные проблемы не замыкаются в рамках национальных государств. Открытость государств перед взглядом из космоса породила сомнение в возможность обеспечения безопасности за счет замкнутых границ на земле.

Информатизация в свою очередь поставила под вопрос возможность ограничения коммуникации национальными границами и культурными стереотипами. Экстерриториальность информационных потоков способствует выработке информационных сетей, ставящих под вопрос устойчивость внутрикультурной гомогенности национально-политических общностей. «По контрасту с новым временем, средневековое общество характеризовалось большой неопределенностью относительно территории и практики властного влияния на пространство. Преданность многим была скорее правилом, чем исключением. С принятием Вестфальского договора (1648) распространилось понимание национального суверенитета и установление территориальности; киберпространство с сопровождающими его каналами коммуникации различными способами выходит за терриаториальность. Оно свидетельствует не столько о проницаемости территориальных границ, что в целом характерно для кибервека, сколько об отсутствии любого типа эффективного контроля над тем, кто передает, что передается, когда и как» (Choucri, 2000. P. 250-251).

В логике коммуникации глобализация означает проникновение информации во все уголки земного шара и возможность прямого общения людей через новые средства электронного характера. От передачи информации огнем костра и простой речью, через книгопечатание, телефон и радиосвязь к Интернету и более современным формам электронного общения — такова история коммуникации. Рациональный характер коммуникационных форм выражается языком и носит универсальный, суперкультурный характер. В этом отношении глобализация, по Хабермасу, — это, конечно, расширение и интенсификация коммуникационных связей. Однако, как он подчеркивает, этот процесс скорее связан с системами и сетями коммуникации, чем с углублением и расширением горизонтов сознания действующих лиц (Хабермас, 2001. С. 377).

Все эти и другие феномены свидетельствуют о происходящих существенных изменениях, захватывающих весь земной шар, все народы, все государства, всех людей. Хотя результаты глобализации ощущаются [151] совсем не одинаково на различных континентах, но нельзя согласиться с формулой, что только развитые страны вступили в эпоху глобализации, а остальные должны еще пройти стадию подготовки к ней. Эмпирически результаты глобализации присутствуют везде, но теоретически не совсем ясно, что собой представляет этот процесс и каково его место во всемирной истории человечества. Можно ли отнести к глобализации все, что имеет мировой характер? Следует ли считать, что глобализация знаменует новый этап общественного развития, характерный для логики социального прогресса? Каково отношение капитализма и глобализации? Не является ли глобализация завершающим процессом капиталистической эпохи? В этом случае, что же за ним последует, или действительно наступает «конец истории»?

Во всех этих логиках присутствует один общий момент, связанный с рассмотрением коммуникации в аспекте прогрессивного развития феноменов рационалистической цивилизации Запада. Отсюда естественное противодействие глобализации со стороны других форм цивилизаций и поведений, других форм культурного жизненного мира. Однако вопрос о том, возможно ли восточное понимание глобализации, чреват, по-видимому, тем же самым недостатком — ограниченностью понимания глобализации. Глобализация тем и отличается от вестернизации или ориентализации, что позволяет строить иную логику понимания мира и жизни в этом мире.

В логике развития международных отношений глобализация представляет собой процесс перехода от гоббсианской модели взаимодействия между суверенными государствами, следующими в своей международной политике своим национальным интересам, через этап «объединенных наций» к новому мировому порядку, модели которого простираются от анархии к космополитической демократии. В основе этой логики лежит кризис суверенитета национального государства.

Проблема кризиса суверенитета национального государства. События 90-х годов XX в. — начала XXI в. (операция «Буря в пустыне», Косово, Панама, Афганистан, развитие Европейского Союза) часто стали оцениваться как проявления кризиса суверенитета национального государства (Бек, 2001; Хабермас, 2002; Appadurai, 1997; Cerny, 1999; Krasner, 2001). Хотя национальные государства не исчезли, а процесс формирования национальных государств на Востоке и Юге продолжался с не меньшей интенсивностью, тем не менее национальные государства стали ощущать натиск ряда факторов глобализации.

Во-первых, среди экономических факторов глобализации (глобализация рынка, транснациональное производство, новая коммуникационная [152] и информационная технология) транснациональные корпорации предъявляют решающий вызовов национальному государству. ТНК, число которых сегодня составляет около 40 тысяч (Rourke, 2000. P. 78), обострили проблему контроля национального государства над своими экономическими и политическими границами. Относительно свободное перемещение капиталов за границу государства, невозможность получить сполна выигрыш от экономического развития в виде налогов, финансовая зависимость от международного финансового рынка и другие факторы ставят национальное государство в сложное положение: требования к нему растут, а условия для проведения собственной политики сокращаются. Растет взаимозависимость между государствами не только в аспекте решения общих межгосударственных проблем, но и в отношении внутренней политики. Правда, оценка влияния экономической глобализации не однозначна. С одной стороны, радикальное решение проблемы видится в необходимости установления не столько национального, сколько международного контроля и управления ТНК. Различные формы космополитической демократии (например: Held, 1995, 1998) предлагаются для решения. С другой стороны, есть более умеренные критики национального государства и его способности ответить на вызовы экономической глобализации. Так, У. Каймлика пишет: «Остаются значительные пространства для национальной политики. Более того (и также равно значимо), страны продолжают проводить свою автономию довольно разными способами, отражая различия в их политических культурах. Даже если глобализация оказывает одинаковое давление на все страны, им не нужно отвечать — и они не отвечают — на нее одним и тем же способом (Kymlicka, 2001. P.319).

Во-вторых, универсальность прав человека, подтвержденная абсолютным большинством государств мирового сообщества, в свою очередь поставила национальное государство перед вызовом. Его суверенитет стал признаваться в той мере, в которой он легитимировался правами человека. Конечно, ряд государств и поныне не придерживается универсалистской концепции прав, но и они уже не могут абсолютно не учитывать давление извне по этому вопросу. Космополитическая тенденция связывать индивида и его права с человечеством, а не с нацией или государством все более набирает вес (Linklater, 2001). В этом отношении позиция Э. Линклейтера, очевидно, является радикальной. Он пишет о возможности заключения некоей космополитической конвенции относительно ненанесения вреда на основе космополитического гражданства, при котором общество позволяет не только чувствовать жалость по отношению к другим и долг уважительно относится к ним, но и сопротивляться нанесению вреда [153] (Ibid. P.266). Менее радикальны те, кто обосновывает возможность объединения универсальных прав человека с культурными и общественными правами в рамках то ли нового республиканизма (Ю. Хабермас), то ли «транснационального государства» (У. Бек), то ли «мультинационального государства» (У. Каймлика).

В-третьих, национальное государство часто попадает в ситуацию, когда транснациональные индивидуальные и коллективные акторы оказываются более настойчивыми и сильными, чем внутринациональные политические силы. «Транснациональное гражданское общество» забирает на себя часть властного влияния и определения государственной политики. Рост международных частных добровольных организаций, профессиональных сообществ, экологистов, профсоюзов, церковных и других организаций рассматриваются важным фактором, отражающим глобализацию «снизу». Транснациональное гражданское общество становится третьей силой наряду с государством и частным бизнесом, как подчеркивает У. Харкурт (Harcourt, 2001. P.55). Наряду с транснациональным гражданским обществом возрастает влияние на национальную политику и индивидуальных акторов, действующих в рамках университетов, международных организаций и объединений. Их значимость оказывается часто даже большей, чем значимость традиционных сил влияния. Т. Лови пишет: «При изучении политического процесса определения и достижения целей на макроуровне выявляется то, что наиболее значимыми игроками в политике… оказываются не корпоративные элиты и их заинтересованные группы, а ведущие экономисты в университетах, светлые головы, высоко ранжированные эксперты и технократы, занимающие командные посты в немногих центральных банках и нескольких международных агентствах, типа МВФ, Всемирного банка, ВТО, ITC и таких региональных организаций, как ЕС и NAFTA» (Lowi, 2001. P.137). Если первый факт (развитие транснационального гражданского общества) служит доказательству формирования транснациональной демократии, хотя и подрывает основы политической репрезентации в рамках национальных политических систем, то второй факт служит основанием тревоги за демократический процесс принятия решений как на национальном, так и на международном уровнях.

Проблема кризиса суверенитета национального государства часто связывается с кризисом реализма как концепции международных отношений, в центре которой находилась идеи государственной власти, национального интереса, рационального поведения и безопасности. Концепциями, которые описывали динамику международных отношений, выступали [154] баланс власти, коалиционное поведение, теория гегемонии, кооперация на основе взаимных интересов. Основными мировыми ценностями с точки зрения защитников этой теории выступали стабильность и относительный мир (Hughes, 1991. P.51-59). Глобализация вносит много нового в мировой порядок, что подрывает основы реалистической теории. И ключевой здесь является идея государственного суверенитета. В целом, однако, остается открытым вопрос, действительно государство теряет значения основного политического актора в глобальном мире или происходит модификация суверенитета и государство продолжает и, главное, будет продолжать играть основную роль в мировом порядке.

Для А. Аппадураи кризис национального государства связан с детерриториализацией (Appadurai, 1993. P.276-278) и денационализацией (Appadurai, 1997. P.18-23), что изменяет содержание социальных наук, делает их «социальными науками после патриотизма». Ю. Хабермас также считает, что современный мир живет в условиях, когда национализм как основа патриотизма стоит под вопросом, и предлагает заменить его «конституционным патриотизмом» на основе «генерализированной политической культуры», которая не будет смешиваться с культурой большинства (Хабермас, 2002. С.374).

«Новый феодализм». Концепция «нового феодализма» своим источником имеет постмодернистский взгляд на систему международных отношений, возникший на основе принятия идеи постсуверенных, постгосударственных образований. Проблема политического управления в этих условиях приобретает характер проблемы стихийной и анархической координации взаимодействий в условиях отсутствия некоторого единого центра, регулирующего или принимающего решения. Дж. Розенау (Rosenau, 1997. P.17) противопоставляет два противоположных мира: «государственно-центрированный мир» и «мульти-центрированный мир». Отсюда следует, что глобализация интенсифицирует приватизацию качества таких акторов, как индивиды, фирмы, транснациональные неправительственные организации и ставит под вопрос конвенциональные концепции территориальности, коммуны, производительности, обязательств, работы, религии, лояльности и т.д.

Согласно Ф. Черни (Cerni, 1999. P.21) характеристики «неомедиавелизма» включают в себя:

1. конкурирующие институты с взаимнопересекающейся юрисдикцией (государства, режимы, трансгосударственные структуры, частные интересы правительств и т.д.;
   
2. более прозрачные территориальные границы; [155]
   
3. оспариваемые права собственности и правовые границы (т.е. экстерриториальность);
   
4. растущее отчуждение между глобальными инновациями, коммуникацией и ресурсными центрами (глобальными городами) и неодобряемыми, фрагментированными окраинами;
   
5. растущее неравенство и изоляция устойчивых суб-каст (деклассированные элементы);
   
6. множество и/или фрагментированные лояльности (этнические конфликты и мультикультурализм);
   
7. расширение того, что А. Минк называл «зонами кризиса» или географическими районами и социальными контекстами, где нормы права не действуют (локализованные гетто и международная криминальная деятельность).
   

Глобальная иерархия. Концепция глобальной иерархии смотрится более реальной и представляет собой комплекс идей, описывающих мировой порядок как руководимый одной страной или группой наиболее развитых и политически сильных стран. Лидеры глобализации занимают здесь центральное место, а остальным следует либо присоединяться к ним (если пустят), либо следовать в фарватере их политики.

Разновидностью этой концепции выступает концепция «секторальной гегемонии», когда правила игры устанавливают не государства, будучи гегемоническими, а автономные и хорошо организованные экономические институты и процессы. Двумя основными кандидатами на роль «секторального» гегемона являются самые большие многонациональные корпорации, вовлеченные в транснациональное производство и стратегические союзы, и глобальные финансовые рынки. Особое значение приобретают финансовые рынки и соответствующие институты, так как их влияние ощущается повсюду, тогда как корпорации занимают лишь отдельные сектора глобальной экономики. Многие исследователи указывают на то, что при таком управлении не остается места для демократии. Особенно это характерно для социал-демократической версии критики глобализации и управления. «То, что глобализация в основном означает, — пишет Г. Албо, — состоит в том, что рынок становится все более универсальным в качестве экономического регулятора; и так как сфера рынка расширяется, то сфера демократической власти сужается: все что подвержено рыночному контролю, не подпадает под демократическую ответственность. Чем более универсальным становится контроль рынка, тем более демократия превращается в чисто “формальные” права, в лучшем случае право время от времени выбирать себе правителей; и это право становится все [156] менее и менее важным, так как сфера политического действия захватывается рыночными императивами» (Albo, 2000. P.94).

Демократия и глобализация. Наиболее дискутируемой темой выступает проблема демократического правления в век глобализации. При этом просматривается три основные тенденции: (1) рассматривать демократию в качестве императива развития политических режимов в отдельных государствах, что само собой приведет к демократическом у устройству мировых отношений (Albo, 2000); (2) считать, что мировые отношения формируются тремя основными группами акторов — государствами, транснациональными сетями и предпринимателями идентификации (коммуны, или закрытые общества), а отношения между ними представляют собой не гоббсианские гладиаторские бои, а сложную и децентрализованную систему взаимодействий, в которой стабильность не проистекает более из баланса силы, но возникает из сложного процесса управления; соответственно каждая единица системы имеет новый интерес в кооперации, для того чтобы продвигать глобально общие блага и сдерживать стратегии «безбилетника» (Badie, 2001. P.257); и (3) наконец, концепция «космополитической демократии», предложенная Д. Хелдом, в которой новая система отношений идет на смену отношениям, связанным с Вестфальским миром 1648 г., затем отношениям, возникшим после второй мировой войны (ООН) (Held, 1995, 1999). Вестфальская система отношений базировалась на признании суверенитета государств, которые не признают никакой стоящей над ними власти. Здесь ответственность за несправедливые действия в отношениях между государствами лежит на тех, кто действует, а международное право лишь обеспечивает минимальную защиту, при том что никакой коллективный интерес в соединении с международным правом не признается. Система ООН хотя и признавала суверенитет государств, но создавались международные структуры и правовые отношения, которые так или иначе начинали регулировать внутригосударственные процессы. Особенно это касалось прав человека, ограничений на использование силы, установление социальной справедливости и др. Глобализация вносит в систему международных отношений новые принципы и способы взаимодействия, которые определяются как фрагментацией, так и унификацией. «В этом контексте, — как пишет Д. Хелд, — смысл и место демократической политики и соответствующих моделей демократии должны быть переосмыслены в отношении к серии взаимопересекающихся локальных, региональных и глобальных процессов и структур. Существенно признать три элемента глобализации: во-первых, тенденции экономической, политической, правовой и военной взаимозависимости, которые изменяют [157] природу, пределы и способности суверенных государств сверху, также как и их “регуляторная” способность изменяется и понижается в некоторых сферах; во-вторых, способ местных групп, движений и национальных меньшинств предъявлять требования к национальному государству как представительной и ответственной властной системе снизу; и, в-третьих, способ глобальной взаимозависимости создавать цепь взаимосвязанных политических решений и результатов между государствами и их гражданами, изменяя природу и динамику самих национальных политических систем» (Held, 1998. Р.93).

Отсюда, космополитическая модель демократии, которая, согласно Хелду, характеризуется следующими основными признаками.

1. Мировой порядок состоит из множественных и взаимопересекающихся сетей власти, включая политические, социальные и экономические.
   
2. Все группы и ассоциации обладают правами на самоопределение, специфицированные обязательствами индивидуальной автономии и особым набором прав. Набор составлен из прав внутри и между каждой сетью власти. Вместе эти права конституируют основу для введения правового порядка — демократического международного права.
   
3. Законотворчество и правоприменение могут быть развиты внутри этой структуры на множестве локальностей и уровней вместе с расширением влияния региональных и международных судов на наблюдение и проверку политических и социальных властей.
   
4. Правовые принципы приняты, и они определяют границы формы и пространства индивидуальных и коллективных действий в организациях и ассоциациях государства и гражданского общества. Определенные стандарты установлены для суда в целом. Никакие политические режимы или гражданские ассоциации не могут их легитимно подавить.
   
5. В результате, принцип ненасильственных отношений руководит проведением споров, хотя использование силы остается коллективным выбором как последнее средство перед лицом тиранических атак нарушить демократическое международное право.
   
6. Защита самоопределения, создание общей структуры действия и предохранение демократического блага являются всеобщими коллективными приоритетами.
   
7. Основные принципы социальной справедливости следующие: способ действия производства, распределения и эксплуатации ресурсов должен быть совместим с демократическим процессом и общей структурой действия.
   

Демократический проект политического управления в век глобализации содержит ряд императивных тербований, которые признаются отнюдь не всеми политическими лидерами и государствами. Демократизация всемирной сети отношений является идеалом, который вступает в противоречие с прагматическими интересами и устоявшимися ценностями. Вместе с тем его можно признать в качестве цели преобразования мирового порядка, которая может быть реализована в процессе конструирования мира всеми участниками этого процесса.

Сравнение моделей политического управления в условиях глобализации свидетельствует, что процесс взаимозависимости и координации усилий мирового сообщества в деле решения частных и общий проблем является императивом современных отношений. Все три основных проекта — неофеодализм, космополитическая иерархия и демократическое управление — имеют корни в реальных процессах современного мира. Степень их реалистичности, однако, не может служить основанием для признания какой-либо одной альтернативы. Динамизм современного мира, открытая перспектива и вариативность возможных результатов, конструируемых в процессе поиска международным сообществом путей взаимодействия, породят, возможно, нечто другое, что не вписывается в современный политический язык.

Литература

• Бек У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма — ответы на глобализацию. Пер. с нем. А. Григорьева и В. Седельника. М., 2001.
  
• Хабермас Ю. Европейское национальное государство: его достижения и пределы. О прошлом и будущем суверенитета и гражданства // Нации и национализм / Б. Андерсен, О. Бауэр, М. Хрох и др.; Пер. с англ. и нем. Л.Е. Переяславцевой, М.С. Панина, М.Б. Гнедовского. М., 2002.
  
• Albo G. The World Economy, Market Imperatives and Alternatives // Rourke J. Taking Sides. Clashing Views on Controversial Issues in World Politics. Guilford, 2000.
  
• Appadurai A. Disjuncture and Difference in the Global Culture Economy // The Phantom Public Sphere / Ed. by B. Robbins. Minneapolis, 1993.
  
• Appadurai A. Modernity at Large. Cultural Dimentions of Globalization. Minneapolis, 1997.
  
• Badie B. Realism under Praise, or a Requiem? The Paradigmatic Debate in International Relations // International Political Science Review. 2001. Vol. 22. #3.
  
• Cerny Ph. Globalization and the Erosion of Democracy // European Journal of Political Research. 1999. Vol. 36. #1.
  
• Choucri N. Intrroduction: CyberPolitics in International Relations // International Political Science Review. 2000. Vol. 21. #3.
  
• Harcourt W. Civil Society Responds // Politica Internazionale. Bimonthly Journal of IPALMO. 2001. #1/2.
  
• Held D. Democracy and the Global Order — From the Modern State to Cosmopolitan Governance. London: Polity Press, 1995.
  
• Held D. Democracy: From City-states to a Cosmopolitan Order? // Contemporary Political Philosophy. An Anthology / Ed. by R. Goodin and Ph. Pettit. Oxford, 1998.
  
• Hughes B. Continuity and Change in World Politics. The Clash of Perspectives. New Jersey, 1991.
  
• Huntington S. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. New York, 1997.
  
• Krasner St. Abiding Sovereignty // International Political Science Review. 2001. Vol. 22. #3.
  
• Kymlicka W. Multicultural Citizenship. A Liberal Theory of Minority Rights. Oxford, 1995.
  
• Kymlicka W. Politics in the Vernacular. Nationalism, Multiculturalism, and Citizenship. Oxford, 2001.
  
• Linklater A. Citizenship, Humanity, and Cosmopolitan Harm Conventions // International Political Science Review. 2001. Vol. 22. #3.
  
• Lowi T. Our Millennium: Political Science Confronts the Global Corporate Economy // International Political Science Review. 2001. Vol. 22. #2.
  
• Rosenau J. Along the Domestic-Foreign Frontier: Exploring Governance in a Turbulent World /Eds. Czempiel E.-O. and J. Rosenau. Cambridge, 1997.
  
• Rourke J. Taking Sides. Clashing Views on Controversial Issues in World Politics. Guilford, 2000.