Образ русского старчества

[51]

Христианская культура создала достаточно определенные образы служителей церкви и закрепила стереотипы их поведения в массовом сознании. Естественно, что в православии и католицизме есть общие черты, так как они черпают свои силы из одного источника, но есть и важные различия в монастырском укладе и образе жизни священнослужителей. И в православии, и в католицизме говорится о представителе Церкви как о Пастыре. Но в католицизме Пастырь выступает именно как Проповедник, как человек поучающий людей с кафедры, будь то кафедра в храме или в университете. Потому что для католиков была важна идея подражания Христу, свой личный пример 1.

Проповедник как бы повторял на личном примере подвиг Христа и нес евангельскую проповедь в массы. Среди представителей множества монашеских орденов выделялись нищенствующие монахи-проповедники, которые иногда ходили из города в город с проповедью бедности. Здесь можно вспомнить и братьев-миноритов, и фратичелли, радикальное крыло францисканцев. И, в первую очередь, Святого Франциска Ассизского — основателя ордена францисканцев. Создание первых Университетов в Европе и профессиональное изучение богословия еще больше закрепило в сознании образ Проповедника. Сюда же можно отнести и работу отцов-инквизиторов, которые также проповедовали, но весьма изощренными способами, покаяние и любовь к ближнему. Проповедник более экстравертирован и более нацелен на мир, чем интровертированный Старец.

В православии образ проповедника также можно найти, но более актуальным был образ Старца. Православное монастырское старчество, а затем и русское старчество, стало главным оплотом внутренней духовной жизни Церкви. Православный мир очень поздно приобщился к Университетам. Православие никогда не видела в Университетах своего оплота, так как их появление в России стало результатом секуляризации образования и обмирщения культуры. Несмотря на это очень многие люди обращались за духовной поддержкой именно к старцам, вступали с ними в переписку. Старцы обладали порой даже большей властью, чем светские и церковные официальные власти.
[52]

Монастырское старчество как институт возникло еще в Византии около 1500 лет назад вместе с первыми монастырями в Египте и Сирии. Затем оно закрепилось на Афоне, откуда уже по всему православному миру распространились идеи и традиции старческого наставничества, учительства и духовного врачевания. Появление русского монастырского уклада привело к появлению русского старчества. Старчество в русской культуре занимает одно из почетных мест.

На вопрос «кто такие старцы?», можно ответить словами Достоевского: «Старец — это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю… Обязанности к старцу не то, что обыкновенное «послушание», всегда бывшее и в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».

Значит здесь мы можем говорить о власти безграничной и беспредельной. Понятно, что ни каждому монаху под силу в духовном плане стать старцем. Старец должен обладать духовной силой, которая одновременно наделяла бы его властью и в то же время не разрешала бы ему злоупотреблять своей властью.

Тогда получается следующий план роли старца:

• властитель души и тела, ибо никто, даже Константинопольский патриарх не может разрешить тот обет, который наложил на послушника старец;
  
• старец — врач, ибо своими словами он обличает грехи и утешает;
  
• старец — наставник, так как дарует душеспасительные и полезные наставления и советы;
  
• старец — учитель, так как образовывает своих духовных чад и учит их тем премудростям, которые способствуют духовному росту и совершенству.
  

Несомненно, старцем мог быть только тот человек, который не просто обладал определенными знаниями и богатым жизненным опытом. А именно тот, кто мог рассуждать здраво, кто знал образ жизни и обычаи всех социальных слоев, так как непосредственно общался со многими людьми разного пола, статуса и иногда разной национальности.

Такой образ старца особенно характерен для XIX в., когда переписка между старцами и их духовными детьми была делом обычным. Вспомнить хотя бы Святителя Феофана Затворника или Святителя Игнатия Брянчанинова, Паисия Величковского, или письма Святогорца со святой горы Афон. Тогда старец становился причастным к повседневной жизни своих духовных чад, был поверенным семейных тайн и помыслов. Это давало ему богатую пищу для знания всех движений души.

Опыт старцев часто позволял им с первого взгляда понять, что за проситель к ним пришел, что его терзает. Исследование человеческого ума, умение сосредотачиваться, осознание своей ответственности за судьбу своего духовного чада — вот один из секретов власти старца над душами людей. При этом бескорыстное служение своему ближнему, беспристрастное суждение о каждом человеке.

В отличие от приходского священника, который выслушивает прихожан и помогает им увещевание или советом, старец на протяжении всей жизни своего духовного чада наставляет его и корректирует его жизнь. Связь между старцем и его духовными детьми нерасторжима. Здесь взаимное доверие и уважение, здесь покорность и послушание, доброжелательность и любовь. Старец присутствует при каждом шаге своего чада: брак, рождение детей, болезнь, смерть. Со старцем советуются в трудной ситуации, ждут утешения в печали, принимают осуждение при неосторожном поступке и т.п. Любые радости и успехи своих духовных детей старец делит с ними.

Само старчество, созревшее в стенах монастырей, стало своеобразной внутри монастырской организацией. Старцы всегда выступали главными ревнителями веры и хранителями традиций.

Преподобного Иоанна Лествичника «Слово особенное к Пастырю, научающее, каков должен быть наставник словесных овец» 2 состоит из пятнадцати глав и раскрывает образ [53] Старца как истинного православного Пастыря. Истинный пастырь — тот, кто взыскует погибших. Пастырь должен как лекарь, приступающий к больному, вооружиться пластырями, порошками, глазными примочками, питиями, губками, орудиями для кровопускания и прижигания, мазями, усыпительными зельями, ножами и перевязками, а главное — небрезгливостью.

Пластырь есть врачевство на страсти видимые, или телесные, а приемы лекарства внутрь — врачевство против страстей внутренних, и очищение от невидимой скверны. Порошок есть уязвляющее бесчестие, врачующее гнилость возношения. Глазная примочка есть очищение душевного ока, или ума, смутившегося от движения гнева. Питие врачебное есть выговор огорчающий, но скоро врачующий болезнь. Кровопускание есть скорое извлечение скрытого гноя. Кровопускание есть сильное и жестокое нападение на недугующих, для их спасения. Под губкою разумеются кроткие, тихие, мягкие слова, которыми врач как бы отирает больного, после кровопускания или резания. Прижигание есть определенное наказание или епитимья, для покаяния человеколюбиво назначаемая на время, а мазь есть предлагаемое больному или приятное слово, или небольшое телесное утешение.

Усыпительное зелье значит принять на себя бремя послушника, и через его повиновение подать ему спокойствие, сон бессонный, святую слепоту, чтобы он не видел своих добродетелей. Перевязки означают, расслабляемых и ослабленных тщеславием утверждать и укреплять терпением до самой смерти. Наконец нож есть определение и приговор об отсечении от общества члена умершего душою и сгнившего, чтобы он не передал другим своей заразы.

Лествичник называет блаженной у врачей небрезгливость, а в наставниках бесстрастие, ибо врачи без отвращения смело приступают к врачеванию всякой смердящей раны, а наставники смело приступают к врачеванию всякой смердящей раны, а сии могут воскресить всякую умершую душу.

«Великий стыд для наставника молиться Богу о даровании послушнику того, чего сам еще не стяжал». То есть пастырь прежде чем приступать к избавлению ученика от страстей сам должен быть бесстрастным. Духовный врач должен совершенно совлечься и самих страстей, дабы мог он при случае притворно показывать какую-либо из них, и особенно гнев. Если же старец совершенно не отринул страсти, то не возможет бесстрастно принимать на себя их личины.

Лествичник говорит, что тогда духовный врач познает данную премудрость от Бога, когда успеет исцелить такие страсти, которых многие не могли уврачевать. По мнению Лествичника, не тот учитель достоин удивления, который способных отроков сделал знающими людьми; но тот, который невежд и тупоумных умудрил и довел до совершенства.

Насколько настоятель видит к себе веру, как послушников, так и мирских посетителей, настолько он обязан со всяким опасением блюсти себя во всем, что делает и говорит, что все смотрят на него, как на главный образец, и все от него принимают за правило и закон. Истинного пастыря укажет любовь. Говоря с братиею наставник должен усваивать себе самому те согрешения, которые ему надо обличить в том или другом из них; таким образом пастырь будет свободен от лишней стыдливости. Кормчий не должен умалчивать о недугах братии. Правда, в некоторых настоятелях бывает как бы природная стыдливость, по которой они часто молчат, когда не и не должно молчать. В таком случае Лествичник советует им письменно излагать наставления, нужные для братии.

Подходы к врачевству братии может быть двояким. Людям, отягченным лютыми грехами и склонными к отчаянию, пастырь должен говорить словами Евангелия от Матфея: иго сие благо и бремя легко. А тем, кто склонен к высокоумию и самомнению, надобно говорить: путь сей узок и тесен. Добрый воевода должен ясно знать состояние и устроение каждого из подчиненных. Может быть, некоторые из его дружины могут вместе с ним перед полком сражаться за всех сподвижников; может быть, есть способные к единоборству, которых [54] должно возводить на путь безмолвия. Не может кормчий один, без помощи корабельных служителей, спасти корабль.

Слова пастыря — его свирель, которым он будит паству от сна, дабы волк их не пожрал. Пастырь не должен всегда смиряться перед подчиненными; но не должен всегда и возноситься немысленно.

Причины прихода мирских в монашество очень различны. Поэтому и правила для них должны быть различны. Потому что одни приходят как осужденные в это поистине страшное судилище. И таких виновных прежде всего настоятелю должно спрашивать наедине какие именно его согрешения. Это должно делать по двум причинам: для того, чтобы он, всегда убодаемый сею исповедью пребывал бездерзновенным, и чтобы помнил в каких язвах приняла его братия и тем самым возбуждался любить ее. Другие же люди, будучи неповинны, поспешают на делание и служение Богу.

Пастырь не должен быть строго взыскателен за малейшие согрешения; иначе он не будет подражателем Бога. Ибо пастырь обязан иметь самого Бога своим руководителем и наставником во всех своих внутренних и внешних действиях. Наставник отсекает свою волю, водимый мановением Бога. Восприятие пастырского попечения о душах паствы бывает разного рода, как дети бывают законные от первого брака, от второго брака, иные подкинутые или дети рабынь.

Совершенное восприятие есть предание души своей за душу ближнего во всем. Иное, когда пастырь принимает на себя отдельные грехи или лишь тяготу повелений своих. Но и в самом совершенном восприятии, пастырь подлежит суду по тому, сколько принятый им отсекает пред ним свою волю.

Предстоятелю надобно внимательно замечать в некоторых случаях и прекословящих ему братьев; и в присутствии почтенных мужей делает им строгие выговоры. Мысленный грех пастыря на суде Божиим оказывается важнее греха на самом деле совершенного послушником. Пастырь должен научить послушников исповедовать Богу плотские и блудные искушения не по виду, а все прочие согрешения днем и ночью вспоминать подробно. Истинный кормчий обучает словом и собственным примером быть незлобивыми друг к другу, а против бесов мудрыми и осмотрительными. О самых ленивейших надо молиться, чтобы Господь воздвиг их к усердию. Пастырю стыдно бояться смерти, ибо о самом послушании иноческом говорят, что оно есть небоязненность смерти. Пастырь должен освоить сам и усвоить своим чадам чистоту тела и чистоту души.

Все находящиеся под руководством старца по различию телесного своего возраста должны иметь различные занятия и различные жилища. И старец не должен торопить их с выбором монашеского пути. Прозорливость — признак истинного кормчего. Но самое главное — очищаться саму и очищать души. Ибо должно паству вести в Небесный Иерусалим.

В русской монастырской среде находились именно такие пастыри, соответствовавшие идеалу, описанном Лествичника. Среди русского монашества особо выделяются старцы Киево-Печерской лавры и Оптиной пустыни — как две вехи русской монастырской культуры. Старцы Оптиной пустыни почти наши современники. Сейчас, когда происходит возрождение церквей и монастырей, интерес к Оптиной пустыни не ослабевает. Судьба многих насельников Оптиной пустыни была трагичной, но именно их стойкость в минуту опасности так привлекает ищущих духовных богатств. Среди Оптинских старцев особо выделяется Амвросий Оптинский, чья забота о душах своих духовных детей была поистине велика. Несмотря на свою физическую немощь, он всегда был защитником бедных монахинь, которые не могли купить себе келью. Учрежденные им женские обители, в том числе и Шамординская, предполагали бесплатный прием всех желающих подвизаться на монашеском поприще. Ибо истинный старец не только поучениями врачует своих детей, но и реальными делами способствует духовному росту.

Образы русских старцев зафиксированы в литературе и живописи: уже упомянутый [55] Достоевский и картины Нестерова М.В., где на фоне светлых осенних русских пейзажей проходят лики насельников монастырей и столпов старчества (Сергий Радонежский).

Феномен русского старчества заключается именно в его неисчерпаемой внутренней силе, именно в той филигранной работе, которую оно проводит в душах своих духовных чад. Старцы задействуют тонкие механизмы человеческой психологии и очень бережно ведут человека к обретению Божественной любви и любви к Богу.

Старчество — это не упадок сил и не отрицание жизни, наоборот, ее утверждение и любовь к жизни. Старчество предполагает духовную молодость и бодрость, расцвет мудрости и сил. Ибо истинный старец достиг вершин духовной зрелости, и в своем чадолюбии стремится привести свой корабль именно к райской пристани.