Музей в контексте геронтософии

[43]

Возникновение музея как человеческого феномена коренится в преодолении природного порядка существования, основанного на разделении и последовательности, то есть на вытеснении старшего поколения младшим.

Являясь природно-родовым существом, человек живет в двух временных пластах: он, двухвекторное существо, устремленное в будущее (растет, взрослеет, стареет) и обращенное в прошлое (к своему истоку, мудрости начала, носителем которой являются умершие предки, оставшиеся в памяти, и старики — хранители живой традиции).

Первобытный Протомузей — заполненные рисунками и культовыми предметами храмы-пещеры — уже не природное, а ритуально — символическое человеческое пространство, сконструированное по определенному принципу: периодическое повторение того, что было, создает уверенность в том, что есть нечто абсолютное. И хотя это «нечто» «священно», то есть имеет сверхчеловеческую природу, тем не менее оно становится доступным в ритуальных действиях, которыми руководили реальные персоны — почтенные старцы. Поскольку весь ритуал переживался и воспринимался как истинная, подлинная, объективно заданная реальность, все, что относилось к ней, приобретало магический смысл, становясь частью всего человеческого существа.

Для нас важно понять диахроническую доминанту первобытного Протомузея, где каждый участник ритуала ощущал себя частицей рода, то есть всего ряда умерших и живых предков, переживая традицию не как нечто прошедшее и во времени отдаленное, а как постоянно текущее настоящее, в котором авторитет старших не мог не быть абсолютной ценностью, задающей масштаб всей жизни рода и находящей постоянное подтверждение в мифе.

У истоков греческой культуры мы встречаемся с вполне определенным типом воспитания, при котором благородный юноша получал его, следуя советам и примеру старшего наставника. Так, старец Феникс воспитывал Ахилла, и благодарный ученик называл его «мой милый отец» 1.

Вся древнегреческая культура, — начиная с архаического совета знати, людей пожилых (gerousia) и в силу этого почтенных, и до музея Аполлония Тианского (I в по р.Х.), — является апологией старости. Потому, наверное, и стал Гомер учителем не только Греции, а всего человечества; потому и возник Музей как храм Муз — дочерей богини памяти Мнемозины.

Основой античной пайдейи, воплотившейся в образе Музея, является культ героя, эталоном жизни которого были мифы. В речах эпических героев миф служит как задающая масштаб инстанция, к которой аппелирует говорящий. По другому нельзя представить связь поэзии и мифа, которая стала у греков установленным законом 2.

Называя миф «психологической манифестацией», отражающей «суть души», К.-Г. Юнг считает архетип «мудрого старца» наиболее устойчивым и распространенным. Он отмечает, [44] что при исследовании мифа в последнюю очередь обратили внимание на душу человека, ограничиваясь рассмотрением солярных, лунарных и других представлений, которые — «лишь аллегории или символы выражения для внутренней и неосознанной драмы души». Просто не знали, что «душа содержит все те картины, из которых возникли мифы и что наше бессознательное есть действующий и страдающий субъект» 3.

Согласно учению Юнга, архетипы возникают на базе высоких ступеней тайных учений и являются, как правило, свидетельством пренебрежительного отношения к оценивающему и рассудочному влиянию сознательной обработки. Он настойчиво повторяет, что они — «непосредственная данность души», так как обозначают только те душевные содержания, которые не подвергались еще рефлексии. «Старый мудрец» возникает в снах как маг, врач, священник, учитель, профессор, дедушка или какая-нибудь персона, обладающая авторитетом. Архетип старца в «образе человека, гнома, животного появляется в ситуациях, когда необходимы понимание, хороший совет, решение, план, но собственными средствами это недостижимо» 4.

Высокие ступени тайных учений появились, когда авторитет старших не мог еще быть предметом дискурса, он глубоко символичен, сакрален, поэтому образ мудрого старца воплощает потребность удержать прошлое в его целокупном бытии, культивируя тем самым идею «музейности».

Когда угроза сокрушения традиционных авторитетов Древней Греции осознается как безусловно реальная, на сцену выходят пифагорейцы. В рамках религиозного союза, прообраза первой философской школы, создается множество текстов, которые приписываются мудрецам седой древности — Орфею, Мусею, Лину, и тем самым традиция не только сохраняется, но и укрепляется. Мудрость основателя учения признавалась богооткровенной, и его ученики ощущали себя причастными к ней, изложенной в поэтической форме, смиренно истолковывая ее через «научные» тексты, написанные прозой. Таким образом, пифагорейцы не противопоставляли науку традиции, а объясняли и истолковывали ее Это значит, что произошло, как отмечает Ю.А. Шичалин, «объединение традиционных авторитетных текстов и рационального объяснения мира», при этом тексты приписывались божественным мужам, жившим еще до Гомера, и потому претендующих на авторитетность 5.

Жизнь Пифагора была для греческого образованного общества жизнью первого и, соответственно, образцового философа, а для общества необразованного — земным воплощением бога. Реконструкцию «пифагорейской жизни» мы находим у Аполлония Тианского, представителя неопифагореизма, защищающего языческую традицию и основавшего в I веке по Р.Х. школу, названную им Музеем.

Эпохи культурных кризисов ознаменованы общей тенденцией к консерватизму, одним из проявлений которого является образ идеального мудреца — божественного и богоравного. Таким и был Аполлоний Тианский, которого сравнивали с самим дельфийским Аполлоном. Во время пятилетнего молчания многое запечатлелось в его памяти, а памятью своей, как отмечает его биограф Флавий Филострат, он даже в столетнем возрасте превосходил самого Симонида — основателя искусства памяти — мнемотехники, часто повторяя хвалебную песнь Мнемозине, где повторялось, что все стирается временем, но само время пребывает благодаря памяти нестареющим и неуничтожимым 6. Контрольно — регулирующая деятельность Аполлония уникальна, она затрагивает все уровни и виды социальной регламентации и осуществляется во всеимперском масштабе 7.

Уже в период античности процесс рационализации и секуляризации традиции начинается в городах, получивших письменные законы, что давало право каждому отстаивать свои интересы в суде 8. Родственные отношения вытесняются юридическими, что является признаком цивилизации и прогресса.

Рассматривая смысл и назначение музея в истории культуры, Н.Ф. Федоров отмечает, [45] что душой города является «прогресс, общество, держащееся карою наказания», не признающее «ни старости, ни смерти, старающееся лишь скрыть их. Самое последнее место занимают в нем музеи как культ предков» 9.

Прогресс, который «состоит в превозношении младшего поколения (сынов) над старшим (отцов)» является, по мысли философа, падением общества, так как «превозношение не есть возвышение» 10.

В статье «Музей, его смысл и назначение» читаем: «Гробовая тишина, безмолвие кладбища есть общий признак нынешнего музея, делающий из него глубокую противоположность шумному промышленно-торговому городу, среди которого он обычно находится» 11. Если говорить о понятиях классического экзистенциализма, музей — это фрагмент подлинного бытия в неподлинном пространстве города как открытого, обыденного пространства (антимузея) 12. Музей — это нарушение обыденного течения жизни, место, где человек обретает свое подлинное бытие и раскрывается в своей подлинной сущности. К музею имеет отношение не столько экспозиция, сколько наша внутренняя потребность восстанавливать и трансформировать связь со стареющим, проходящем, но непреходящим. Поколения не вытесняют, а восполняют друг друга и эту функцию в культуре выполняет Музей.