Историю европейского образования (в широком смысле слова — как передачу от поколения к поколению накопленного опыта) можно рассматривать как историю развития Музея.
Возникает вопрос: насколько человек в этом смысле пластичен, то есть насколько он вообще поддается образованию? Есть ли граница в придании человеку образа и что за ней?
В антропологическом смысле Музей как транслятор социальной памяти, связанной с культом предков, возник вместе с человеком. Заполненные петроглифами и ритуальными предметами первобытные пещеры-храмы — являются созданным человеком специфическим культурным пространством, которое концентрирует, [212] репрезентирует наличный родовой опыт и «несет ответственность» за его передачу другим поколениям во всей его полноте: через чувства, эмоции и переживания, то есть опыт практический, экзистенциальный и сакральный.
Рассматривая отличие сакрального пространства от мирского, О.Ф. Больнов отмечает некоторые его особенности: сакральное пространство обладает центром и системой координат, связанной с человеческим телом, с его вертикальным положением (прямохождением); в целом переживаемое пространство не является ценностно-нейтральным. Оно, требуя одних действий и запрещая другие, представляло собой сдерживающее поле человеческих жизнеотношений 1.
Ценность мифа постоянно подтверждалась ритуальными действиями. Наиболее известной является символика обряда инициации — проникновение в мир мертвых через узкий и опасный путь в грот или пещеру, ассоциируемую с входом в чрево Матери Земли, в материнское лоно вообще как первичное природное пространство.
Что же является духовным источником — arhe — древнего Протомузея? Во-первых, он являлся границей между миром живых и умерших. Это — дверь, через которую можно было войти в загробный мир. Во-вторых, магические церемонии, там проводимые, являлись кульминационными моментами, которые олицетворяли необходимость норм и правил и тем самым стабилизировали то, что полагается полезным и необходимым для сохранения целостной жизнедеятельности рода и общины. Стало быть, это дисциплинарное пространство, стоящее над человеком, заданное ему извне.
В символическом измерении мифа Музей — безусловный центр мира, коридор, через который осуществляется передача жизненно важного родового опыта.
Перенос акцента с архаического культа предков на античный культ героя осложнило процесс передачи опыта.
Основоположник первой философской школы в Греции, Пифагор учил двумя способами: символическим и дискурсивным, уподобляя одни наслаждения песням Сирен, другие — гармонии Муз. Музей становится домом всех Муз, дочерей богини памяти Мнемозины, обладающих всеведением. Поэтому музей и Музы означают не только искусство, но и образование, ученость, просвещенность. Они — поэтический образ социального единения через знание своих истоков, творческая активность, совершенствование [213] человека через максимальное приближение к идеалу — образу Героя, то есть соответственное образование. Не случайно воспитание и образование в Греции долго обозначалось как доблесть, слава (arete греч.) и только с VI века до Р.Х. получило название paideia.
Первоначально Муз было только три: Муза памяти — (Mneme — память), Муза обучения (Melete — забота, обучение, завет) и Муза песни, сказания — (Aoide — песнь, сказание) 2
Профессия певца должна была сохранить воспоминания о «делах людей и богов» в памяти последующего мира (Nachwelt). Гомер — любитель «говорящих» имен — через имя эпического певца Демодокса указывает, что как раз благодаря публичности его профессии как вестника славы, певец имеет твердое место в человеческом обществе. Платон говорит о великой воспитательной роли эпической поэзии, выросшей из мифа, как вестнице великих дел предшествующего мира (Vorwelt). Сообществообразующую функцию поэта Платон видит не в сознательном умысле повлиять на слушателей, а в живом удерживании славы в пении 3. Вернер Йегер отмечает, что «софисты сделали из эпоса энциклопедию всех искусств и наук» 4.
В период эллинизма paideia (греч.) переводится как humanitas (лат) (Варрон, Цицерон), что очень значимо для понимания Музея как образовательного пространства нового гуманистического типа, связанного с традиционным понятием «общей культуры».
Можно определить основные черты эллинистической гуманитарной культуры, которые привели к рождению Музея в его современном представлении:
- органическое единство художественного и интеллектуального начала, Музы и Истины;
- логосоцентрический характер культуры, логос как единство слова, закона и мысли, дискурсивное дисциплинарное пространство;
- универсальность гуманистической культуры, всякая специализация рассматривалась как выход за пределы человеческого;
- обращенность к взрослым людям, не к ребенку 5;
- опора на авторитет, на традицию, которая передавалась ученикам без обсуждения;
- энциклопедичность, общая культура, желание удержать бытие в его присутствии во всем многообразии.
[214]
Раскрывая смысл и назначение Музея, Н.Ф. Федоров пишет: «Народы в несчастии обращаются к прошедшему и там ищут утешения. Музеи служат выражением такого чувства» 6 Не случайно Музей стал первым опекаемым государством научным центром в Александрии, ведь сама Александрия основана именно в то время, когда для Греции и для всего Востока наступила пора истории; потому Александрия и есть по преимуществу Музей (памятник Греции и Востока) 7.
А.-И. Марру называет Александрийский Музей учреждением с замечательной эффективностью. Задуманный не на пустом месте, он явился воплощением в крупном государственном масштабе философского сообщества, созданного первыми пифагорейцами и успешно подхваченного Академией, Ликеем и Садом Эпикура. Само название Mouseion встречается уже в школах Платона и Аристотеля, представлявших себя хороводом Муз. Сначала музей был только научно-исследовательским центром, став в императорскую эпоху заведением для высшего образования, Александрия становится университетским центром 8.
Появление Музея в современном смысле слова предполагает наличие музейного объекта и публики и относится к периоду нового гуманизма, к XVIII веку, называемому классическим. Музей сразу становится театром политического действа. С одной стороны, это век просвещения, с другой, как отмечает М. Фуко, именно в это время возникает множество дисциплинарных заведений: «Распространение дисциплины произошло на протяжении классического века» 9. Причем, если сначала дисциплины должны были нейтрализовать опасности, с ХVIII века они «все больше служат техниками изготовления полезных индивидов» Отсюда, во-первых, «постепенная утрата ими родства с религиозными правилами и запретами» и, во-вторых, «их укоренение в самых важных, центральных и продуктивных секторах общества», в том числе, в передаче знаний 10.
Все становится поднадзорным: и тела, и души.
Открытие публичных музеев сопровождалось появлением дидактических указаний по подготовке к посещению музея. В одном из первых таких пособий, относящихся к 1707 году, читаем: «Кто хочет осмотреть кунсткамеру, поступит правильно, если сначала получит информацию у знающих людей о вещах, находящихся в ней, посетит ученых людей города, узнает у них, какие произведения прежде всего следует осмотреть… Самим ничего нельзя трогать. [215] Можно только смотреть на вещи и следить за тем, куда показывает объясняющий, а на другие вещи стараться не смотреть» 11 Далее приводится перечень добродетелей, обязательных для присматривающего персонала.
Примечательно, что с самого начала работы публичного музея посетитель становится поднадзорным лицом: между ним и музейными предметами всегда стоит символическая фигура наблюдателя. Магрет Визе, участница дискуссии «Музей в диалоге», признается, что ей неизвестно какое-либо исследование, посвященное этому «специальному персоналу» и его влиянию на посетителя. «Можно подумать, — предполагает она, — что таким способом достигается сдерживающий сакральный характер поведения посетителя и требование к нему — вести себя тихо и осторожно 12.
Можно ли найти такое измерение музейного образовательного пространства, которое поможет преодолеть это противоречие: образовательность — дисциплинарность? Таким измерением может стать собственная экзистенция человека, где Музей не претендует на то чтобы стать центром жизни и сознания человека (как это было в пространстве мифа и дискурсивном классическом пространстве). Он лишь граница между миром внешним и предельным ядром человеческого Я, которое не поддается образованию классическим способом (через разум), находится по другую сторону дискурсивного опыта. В экзистенц-антропологии речь идет о таких характеристиках человеческого существования как «встреча», «пробуждение», «доверие», «праздник», «событие» 13. Они, не претендуя на замену существующих измерений, которыми являются миф (символическое сакральное пространство) и логос, расширят коммуникативные возможности человека с миром и с собой.
Библиографические источники
[*] Bollnow J.F. Mensch und Raum.Stuttgart 1963. S. 18
[*] Древнегреческо-русский словарь. В 2 т. Т. 2. М., 1958. С. 1111.
[*] Платон. Федр, 245а.
[*] Jaeger W. Paideia. Berlin, Weimar 1934. S. 64.
[*] Марру А.-И. История воспитания в античности (Греция). М., 1998. С. 306.
[*] Федоров Н.Ф. Музей, его смысл и назначение // Федоров Н.Ф. Соч.: В 4 т. Т.2. М., 1995. С. 387.
[*] Федоров Н.Ф. Вопрос о братстве или родстве… // Федоров Н.Ф. Соч.: В 4 т. Т.1. М., 1995. С. 213
[*] Марру А.-И. Указ. соч. С. 266, 268.
[*] Фуко М. Надзирать и наказывать. М., 1999. С. 307.
[*] Там же. С. 308-309
[*] Die geoeffnete Raritaeten und Naturalien-Kammer. Hamburg 1723.
[*] Museum im Dialog. Marburg 1999. S. 91.
[*] Bollnow O.F. Existenzphilosophie und Paedagogik. Stuttgart 1962.
Добавить комментарий