К вопросу о самоотрицании частной собственности

[34]

Человечество, по-прежнему находясь в плену идеологической борьбы прошлых столетий все еще движется ретроградными путями и использует все те же средства. Сказанное проявляется во множестве форм. Выражается оно и в следующем: во-первых, несмотря на «стремление» частной собственности и ее институтов приблизить сроки собственных «похорон», конституции т. н. высокоразвитых государств заявляют об их незыблемости, неприкосновенности и священном характере.

Во-вторых, главным образом из-за ненависти к излишне идеологизированному учению Маркса, политическая экономия как предмет, по сути, игнорируется почти во всех учебных заведениях, тогда как в тех же вузах студентов обучают экономической теории по учебникам «Экономикс», которые весьма далеки именно от этой теории. С точки зрения авторов этих учебников, двойственный характер труда и обусловленное им соотношение между потребительной стоимостью и стоимостью, что является исходной, фундаментальной частью экономической теории, не достойны даже упоминания.

Что же касается диалектической логики, которая действительно является методологической основой для всех наук, и благодаря [35] которой становится возможным обоснование и обобщение закономерностей не только восхождения человечества, но и развития любого явления, она оказалась отброшенной в сторону. В убеждении о необходимости интенсивного обучения диалектической логике даже школьников В.И. Ленин по-прежнему остается в одиночестве. Более того! Вот уже десятилетие идет обратный процесс интенсивного изгнания диалектической логики даже из стен университетов. Все эти явления закономерны, и вот почему: т. н. Запад (а также т. н. Восток, за редким исключением) не желает преодоления старых и утверждения новых отношений, а если и желает, то боится оказаться под обломками старого способа производства. Эта боязнь, в свою очередь, имеет под собой объективную основу, так как строительство социализма в СССР сопровождалось серьезными ошибками, приведшими к значительным жертвам. Поэтому совершенно естественно, что частный собственник не может и не хочет поступиться институтом частной собственности. Закономерно также, что голая критика капитализма со стороны ученых-«марксистов» привела к противоположному результату. Марксизм этими учеными не только не был развит, но благодаря именно их усилиям оказался и вовсе опровергнут (разумеется «Запад» приветствовал подобный шаг «Востока» и способствовал в этом последнему), гегелевские же школы, вместо того, чтобы их сеть покрывала весь земной шар, лишь едва тлеют еще кое-где. Общая причина этого проста: освоение диалектической логики — задача не из легких. Поэтому подавляющее большинство ученых либо пренебрегают ею, либо ее критикой пытаются скрыть свои неудачи в науке, либо страдают, блуждая в лабиринте научных проблем и стараясь ухватиться за конец ариадниной нити, чью функцию предназначено выполнять именно диалектическому методу.

Теоретический лабиринт, который создают проблемы частной собственности, особенно сложен и запутан. Обусловлено это уже тем, что, как пишет Р. Пайпс, «к исследованию собственности можно подходить двояко — рассматривать ее как понятие и как институт. Эти два подхода дают очень разные результаты. На протяжении всей истории мысли собственность имела неоднозначную репутацию, [36] то связывавшую ее с процветанием и свободой, то с порчей нравов, социальной несправедливостью и войной» 1.

Очевидно, что одно дело — отношения частной (или другого рода) собственности, существующие в действительности, и другое — их отражение в сознании в виде понятий и категорий. Однако не вышеупомянутый двоякий подход обусловливает те разные результаты, о которых говорит Р. Пайпс, а то, каков уровень непредвзятости исследователя к самому институту частной собственности, что как раз и определяет степень истинности выработанных им понятий и категорий.

Мы здесь попытаемся рассмотреть вопрос самоотрицания частной собственности на фоне диалектики соотношения потребительной стоимости и стоимости.

С самого начала особо следует отметить: одна часть ученых т. н. Запада (эта часть во многом опередила т. н. советских ученых-экономистов) давно подметила и зафиксировала следующее, и в самом деле фундаментального значения, обстоятельство: частная собственность в высокоразвитых капиталистических странах является фикцией. Так, например, основоположник постиндустриальной теории Д. Белл, критикуя Т. Арнольда, писал: «…Т. Арнольд, обсуждая проблему частной собственности, пользуется мифами и сказаниями о капитализме безнадежно устаревшими еще тридцать лет тому назад. Дело в том, что собственность сегодня представляет собой просто юридическую фикцию» 2. Заметим, что эти слова были написаны три десятилетия назад, поэтому, если бы Белл касался мифов и легенд о капитализме сегодня, то он сказал бы, что они устарели на шестьдесят лет. Ниже отец постиндустриализма продолжает: «…корпорация может быть институтом частного предпринимательства, но не является в реальной жизни институтом частной собственности» 3. Наконец, ученый заключает: [37] «И если собственность является по большей мере юридической фикцией, то и подходить к ней следует более реалистически. Можно относиться к акционерам не как к “владельцам”, а как к законным претендентам на какую-то фиксированную долю прибылей корпорации, но не более того» 4. В данном случае Д. Белл выходит далеко за пределы узкой цели — зафиксировать частную собственность как фикцию.

Д. Белл так близок к раскрытию проблемы собственности, что, будь она им рассмотрена в разрезе диалектики потребительной стоимости и стоимости, с одной стороны, и частной и общественной собственности — с другой, то данная задача была бы разрешена еще в начале 70-х годов прошлого столетия, что имело бы колоссальные практические результаты. А ведь нельзя причислять Д. Белла к марксистам. Советские же ученые-экономисты либо не поняли значимости подобных положений, либо обделили их вниманием по идеологическим соображениям. Однако с точностью можно утверждать, что абсолютное большинство этих ученых и в самом деле не поняло значительнейшего вывода, к которому Ф. Энгельс пришел еще в начале 80-х годов XIX века. Касаясь трех основных противоречий капитализма (между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения; между пролетариатом и буржуазией; между анархией в масштабе всего общества и плановой организацией внутри капиталистической фабрики), Ф. Энгельс пишет: «Обращение крупных организмов производства и сообщения — сначала в собственность акционерных обществ, позже — трестов, а затем — государства. Буржуазия оказывается излишним классом; все ее общественные функции выполняются теперь наемными служащими» 5.

Руководствуясь положением о роли отношения к основным средствам производства как признака, определяющего принадлежность к тому или иному классу, Ф. Энгельс считает, что собственность

[38]

акционерных обществ, тем более собственность трестов, и еще более — государственная собственность не являются частной собственностью частного собственника, и, тем самым, буржуазия как класс юридически становится лишним, хотя фактически она продолжает свое существование. Это происходит на эмбриональной стадии процесса самоотрицания капиталистического способа производства. «Конкуренция, — пишет Энгельс, — заменена монополией и самым обнадеживающим образом подготавливается будущая экспроприация всем обществом, нацией» 6. Дело в том, что зоркий глаз диалектика Энгельса не мог не заметить новых явлений в развитии капитализма, и не сделать опережающих выводов, тогда как для механически мыслящего разума остается непонятным, например, почему свободная конкуренция переходит в свою полную противоположность — монополию, подготавливая тем самым прочную основу для отмирания старых производственных отношений. Так что рассмотрение прошлого, настоящего и будущего как триединства возможно, опять-таки, только с использованием диалектического метода, который «придает науке, ее применяющей, драгоценное свойство опережающего отражения» 7.

Анализируя вопрос отделения капитала-функции от капитала-собственности, Энгельс пишет: «Это результат высшего развития капиталистического производства, необходимый переходный пункт к обратному превращению капитала в собственность производителей, но уже не в частную собственность разъединенных производителей (крестьяне, ремесленники и т. п. — Н.А.), а в собственность ассоциированных производителей, в непосредственную общественную собственность» 8.

Данное фундаментальное положение заслуживает внимания со многих точек зрения: во-первых, уже в акционерных обществах капитал-функция отделена от капитала-собственности. Акционер не является собственником средств производства; во-вторых, [39] подобное отделение есть результат высшего развития (и, следовательно, начала самоотрицания) капитализма; в-третьих, и это всего значительнее, оно еще раз подтверждает диалектический характер явлений: нечто, данное в непосредственности путем опосредования создает действительное, или внешне возвращается к самому себе, но внутренне восходит на небывалую до того высокую ступень. Так, например, частная собственность в своей непосредственности и есть, и не есть частная собственность. В пору опосредования это противоречие становится очевидным. Действительной частная собственность является лишь в условиях развивающегося капитализма, когда у нее нет иного пути, кроме как перейти в свою полную противоположность.

К сожалению, в экономической науке, по сути, отсутствует традиция рассмотрения проблемы собственности и в аспекте диалектики единичного, особенного и всеобщего, и в аспекте соотношения потребительной стоимости и стоимости одновременно. А ведь самоотрицание капитализма и, в частности, частной собственности теоретически может быть обосновано на фоне вышеуказанного соотношения, т. е. взаимосвязи потребительной стоимости и стоимости. Возможно, причиной игнорирования вопроса историко-логического развития соотношения потребительной стоимости и стоимости является, преимущественно, сознательный момент.

Не подлежит сомнению то, что изначально возникает собственность на потребительную стоимость. Стоимость как таковая дает о себе знать сразу же с появлением обмена. Однако, как при распаде первобытно-общинного строя, так и в условиях рабовладения и феодализма, частная собственность на средства производства предполагает вещественно-натуральную сторону этих средств. Иначе говоря, в указанном отношении господствующей является потребительная стоимость. Восходящий капитализм — единственный этап в истории человечества, когда частная собственность распространяется как на потребительную собственность, так и на стоимость в равной мере, поэтому частную собственность промышленного капиталиста составляют и потребительная стоимость, и стоимость средств производства. Несколько иначе обстоит дело с капиталистом-арендатором: [40] собственник земли не является функционирующим капиталистом и практически не распоряжается землей как потребительной стоимостью. Переданная в аренду земля как потребительная стоимость мало — арендодателю по истечении срока арендного договора возвращается именно потребительная стоимость — или вовсе не волнует ее собственника. Что касается торгового капиталиста или банкира, для них значение собственности на потребительную стоимость ничтожно. Переворот в отношениях частной собственности, начало которому, как отмечалось выше, положило появление акционерных обществ, выражается в том, что ни один атом потребительной стоимости собственности этих обществ не является частной собственностью частного лица. Частная собственность на потребительную стоимость здесь практически прекращает свое существование.

Так называемая «Великая депрессия» оказалась главным условием того, что учеными был проделан анализ новых реалий. Поэтому неудивительно, что множество трудов по проблемам частной собственности появилось именно в 30-е годы. Так, в 1932 году была издана книга А. Берля и К. Минза «Современная корпорация и частная собственность». «Ее центральная мысль, — пишет Р. Пайпс, — была представлена в предисловии: “Перевод двух третей промышленного богатства страны из собственности отдельных лиц в собственность больших финансируемых акционерным капиталом корпораций коренным образом изменяет жизнь собственников, жизнь трудящихся и способы обращения с собственностью”» 9.

Если в эпоху феодализма (в отличие от рабовладельческого строя, где основным средством производства выступает раб) главным объектом частной собственности становится земля, то при капитализме решающее значение приобретает не земля и другие средства производства как таковые, а средства производства, превращенные в капитал. С появлением именно акционерных обществ [41] происходят коренные изменения в отношениях собственности. «Дело обстоит так, что признаваемые нашими современными законами права собственности, не имеющей вещественного содержания, по своей общей стоимости, вероятно, в огромной степени превосходят такие права на землю и прочие осязаемые предметы. Современная невещественная собственность, включает в себя, в частности, долговые расписки, векселя, патентные права и акции корпораций» 10.

Акционерная и корпоративная формы капиталистической собственности, предполагающие разделение капитала на действительный, или реальный (потребительная стоимость: средства производства, продукция) и фиктивный (стоимость: ценные бумаги — акции, облигации), превращает капиталиста в собственника лишь фиктивного капитала, тогда как действительный капитал выступает как собственность корпорации. Следовательно, развитая форма капиталистической собственности становится началом гибели этой самой собственности и предвещает появление новой коллективной формы собственности на действительный капитал или на потребительную стоимость.

Здесь необходимо коснуться той аберрации понятий, которая имеет место относительно проблемы собственности.

То, что собственность на предметы потребления следует называть личной собственностью, ни у кого не должно вызывать возражений. Но то, что личная собственность не имеет решающего влияния на отношения между людьми, почему-то ставится под сомнение, хотя сам характер потребительной стоимости объекта личной собственности, со своей стороны, исключает подобное влияние. Определяющим в этом смысле является то, каково отношение человека или группы людей к средствам производства, то есть, кому принадлежат эти средства. В этом взаимоотношении субъекта и объекта по ту сторону обще-абстрактных моментов следует искать суть характера отношений между людьми. Дело в том, что основные (имеющие решающее значение) средства производства и их владельцы носят конкретно-исторический характер, и поэтому [42] различаются и во времени, и в пространстве. Действительно, первоначально орудия труда были настолько примитивны, что они могли быть использованы лишь индивидуальным способом. Если такие орудия труда не используются для системообразующей эксплуатации, если их владелец сам является непосредственным тружеником, то собственность на подобные средства производства правильно было бы назвать индивидуальной собственностью 11.

Главное различие между частной и индивидуальной собственностью состоит в характере отношения владельца средств производства к другим людям. Если владелец средств производства использует их для системообразующей эксплуатации, то такая собственность является частной. Тождество указанных видов собственности выражается в том, что и та, и другая принадлежат одному лицу, но именно между ними имеется существенная разница. Индивидуальный собственник сам является непосредственным тружеником, тогда как владелец частной собственности безучастен непосредственно к процессу производства, а непосредственный производитель в условиях частной собственности совершенно оторван от средств производства — они ему не принадлежат (в противном случае он не превратился бы исторически в раба, крепостного крестьянина, рабочего). Так или иначе, несомненно, что частная собственность на решающие средства производства не существует без эксплуатации чужого труда. Сегодня данное положение требует особого подчеркивания, хотя всего десятилетие назад оно (во всяком случае, на постсоветском пространстве) было общепринятым. Поэтому совершенно ошибочно представление, являющееся господствующим в западной социальной литературе, будто частная собственность и свобода находятся в органической связи друг с другом, будто нет свободы без частной собственности. Хотя иллюзорно-воображаемая свобода по «божьей милости» предоставлена частному собственнику решающих средств производства, но в действительности она призрачна в [43] условиях, когда непосредственные производители — а это подавляющее большинство членов общества — выступает лишь как средство создания материальной основы свободы для других.

По-новому предлагает осмыслить эту проблему В. Иноземцев. В частности, он говорит о деструкции частной собственности, о трансформации частной собственности, о ее замещении собственностью личной и т. д.

Ученый, по существу, отрицая положение К. Маркса о том, что частная собственность возникла на основе общинной, и что она должна быть заменена общественной собственностью, пытается «обосновать» то, что общинная собственность никогда не существовала, и что «исторически первичной была поэтому личная собственность» 12. В данном случае В. Иноземцев разделяет мнение Д. Норта, но, в отличие от него, намечает далеко идущую цель.

Считая, что «…собственность возникает как личная, а коллективное владение становится средством ее развития» (этот момент, по мнению автора, является главным), Иноземцев заключает: «Личная собственность характеризуется соединенностью работника и условий его труда» 13. Здесь очевидно смешение (как мы увидим ниже, вполне сознательное) личной собственности на предметы потребления (которая исторически действительно была первоначальной формой собственности, но которая с самого начала была обусловлена существованием общинных отношений) и индивидуальной (которую В. Иноземцев в данном случае называет новой формой личной) собственности на средства производства. Это не мешает ему «развивать» неоспоримые положения: «Частная собственность характеризуется отделенностью работника от условий его труда», и она «выступает атрибутом этапа зрелости экономического общества (так называет автор восходящий капитализм — Н. А.); именно в ней запечатлены его основные закономерности» 14.

[44]

Почему же В. Иноземцев столь противоречив в своих рассуждениях? Надо полагать, что причина кроется в следующем: во-первых, он задается целью увязать частную собственность и свободу, и, во-вторых, что еще важнее, диалектически «обосновать» кругооборот личной (по Иноземцеву), на самом же деле — индивидуальной собственности. Вот как восторженно пишет ученый: «Феноменально, но отделение работников от средств производства, которое, казалось бы, должно было стать основой самых жестоких форм подавления, открыло дорогу к ранее неизвестному уровню политической, а позднее и социальной свободы» 15. Это-то и пытается, с одной стороны, доказать автор масштабного исследования. С другой же стороны, сделав «открытие», что капитализм является экономическим обществом, и, назвав предыдущие и грядущие общества соответственно доэкономическим и постэкономическим, В. Иноземцев заключает, что фундаментом будущего общества служит новая форма личной собственности, «… дающая человеку возможность быть самостоятельным участником общественного производства, зависящим исключительно от того, насколько создаваемые им блага или услуги обладают индивидуальной полезностью. Парадоксально, но контуры такого подхода содержатся уже в рамках марксовой концепции, когда ее автор отмечает, что переход к новому обществу может быть осуществлен путем замены частной собственности собственностью индивидуальной на основе нового уровня обобществления производства» 16.

Мы полагаем, что В. Иноземцев в действительности сознательно искажает Марксов подход к проблеме: во-первых, Маркс на языке диалектики поясняет, как происходит отрицание основанной на собственном труде индивидуальной собственности сначала частной собственностью и затем — путем отрицания отрицания — установление индивидуальной собственности; во-вторых, Маркс не разделяет теорий индивидуальной или субъективной полезности [45] (в дальнейшем они развились в теорию предельной полезности), и, наконец, в-третьих, Маркс, как диалектик, подытоживая закономерности тенденции накопления капитала, делает казавшийся В. Иноземцеву парадоксальным вывод: «капиталистическая собственность есть первое отрицание индивидуальной собственности, основанной на труде. Но капиталистическое производство порождает с необходимостью естественного процесса свое собственное отрицание. Это отрицание отрицания. Оно восстанавливает не частную собственность, а индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры: на основе кооперации и общего владения землей и произведенными самим трудом средствами производства» 17.

Общеизвестно, что первый том «Капитала», отредактированный самим Марксом, вышел в свет в 1867году. Что касается фрагментов из авторизированного французского перевода этого тома, он полностью был переработан К. Марксом в 1872-1875 годах. Здесь, по существу повторяется то же положение: «Капиталистическое присвоение, соответствующее капиталистическому способу производства, составляет первое отрицание этой частной собственности, которая является лишь неизбежным следствием независимого и индивидуального труда. Но само капиталистическое производство с фатальностью метаморфозов природы порождает свое собственное отрицание. Это отрицание отрицания. Оно восстанавливает не частную собственность работника, а его индивидуальную собственность, основанную на достижениях капиталистической эры, на кооперации и общем владении всеми средствами производства, включая землю» 18.

Нетрудно догадаться, что здесь К. Маркс говорит не о генеалогии собственности на средства производства вообще (К. Маркс, в противовес В. Иноземцеву и др., опиравшийся на диалектическую логику, знал об общинной форме собственности как о первоначальной и являющейся, в определенной степени, [46] общественной собственностью, еще до того как ее существование было установлено учеными исторически), а о диалектике именно капиталистической собственности. В частности, здесь речь идет о том, как происходит отрицание основанной на собственном труде индивидуальной собственности, хотя К. Маркс называет ее трудовой частной собственностью как это было принято до него, и как путем отрицания отрицания она логически и исторически переходит в свою полную противоположность. В. Иноземцев как будто забывает о содержании завершающей части данного положения: восстановление индивидуальной собственности происходит на основе общего владения землей и созданными трудом средствами производства. Если мы обратимся к другим развитым Марксом и Энгельсом положениям, относящимся к данному вопросу, то станет очевидным, что на самом деле здесь подразумевается не право распоряжения находящимися в общем владении землей и созданными трудом средствами производства, а возможность их использования отдельными индивидами.

К. Маркс в известной триаде — общинная собственность на средства производства (эмбриональная форма общественной собственности) — частная собственность — общественная собственность — противопоставляет трехступенчатое развитие частной собственности, самой являющейся опосредующим звеном приведенной триады: индивидуальная собственность на мелкие средства производства отрицается частной собственностью на крупные средства производства и путем отрицания отрицания переходит в свою полную противоположность — общественную собственность на решающие средства производства. Триадный характер развития очевиден и при рассмотрении объекта собственности сквозь призму диалектики потребительной стоимости и стоимости (об этом моменте речь шла и выше): первоначальная собственность на потребительную стоимость средств производства опосредуется собственностью на стоимость, чтобы, сбросив фантасмагорическую форму со своего объекта, вновь предстать, теперь уже на высшей ступени, в своем естественном виде, и раз и навсегда утвердиться как общественная собственность на [47] потребительную стоимость. Внешне здесь создается видимость восстановления первоначальной индивидуальной собственности, внутренне же в условиях общего владения решающими средствами производства они (средства производства) действительно принадлежат всем индивидам и, одновременно, не принадлежат им. Дело в том, что, во-первых, отдельный индивид может пользоваться находящимися в общем владении средствами производства, но, однако, не может ими распоряжаться. Во-вторых, следует заметить, что вопреки В. Иноземцеву, развитие собственности на средства производства начинается не с ее индивидуальной формы и не этой формой завершается. Именно общинная собственность, которой, по мнению В. Иноземцева, никогда и не существовало, выступает первоначальной формой собственности на средства производства, а высшей инстанцией в ее развитии является общественная собственность. И, если приведенное выше марксово положение без учета диалектики всех моментов собственности кому-то может показаться парадоксальным, то рассмотрение проблемы собственности на фоне диалектики непосредственного, опосредованного и действительного, с одной стороны, и потребительной стоимости и стоимости — с другой, а также развития соотношения различных аспектов собственности (владение, пользование, распоряжение, присвоение), придает данному положению силу фундаментального заключения, требующего дальнейшего теоретического осмысления.