Проблема социальной справедливости, равенства и неравенства людей, их нищеты и бедности

[43]

Среди важнейших теоретических проблем социальной философии можно выделить и проблему социальной справедливости, социального равенства. Пока еще нет реальной модели общественного устройства, в которой бы можно было реализовать полное равенство. Люди от рождения не равны по своим способностям — это не их вина или заслуга. Талант, одаренность — в значительной мере не личное, а общественное достояние, но вместе с тем он имеет право на большее материальное вознаграждение. Весь вопрос в том, как должны вознаграждаться одни, с их «талантами, предприимчивостью, инициативой», и другие, кого природа, общество и, может быть, судьба обделили такими качествами. Понятие социальной справедливости всегда исторически конкретно. К. Маркс говорил, что интуитивно сознание людей в определении социальной справедливости исходит из реальных возможностей общества. Особенно болезненно оно [44] обостряется, когда неэффективно используются возможности или какая-то группа присваивает больше, чем ей полагается. В данном случае можно вспомнить болезненную реакцию на всякого рода привилегии, которые стали системой в жизни российского, а также киргизского общества и прошлого, и настоящего.

С давних времен ученые задумывались над природой отношений между людьми, над тяжелой участью большинства людей, над проблемой угнетенных и угнетателей, над справедливостью или несправедливостью неравенства. Еще древнегреческий философ Платон размышлял над расслоением людей на богатых и бедных. Он говорил, что государство представляет собой как бы два государства. Одно составляют бедные, другое — богатые, и все они живут вместе, строя друг другу всяческие козни. Платон был «первым политическим идеологом, мыслившим в терминах классов», считает К. Поппер. В своем труде «Республика» Платон утверждал, что правильное государство можно научно обосновать, а не искать ощупью, страшась, веря и импровизируя. Платон предполагал, что это новое, научно спроектированное общество будет не только осуществлять принципы справедливости, но и обеспечивать социальную стабильность и внутреннюю дисциплину. Именно таким он представлял общество, руководимое правителями (блюстителями).

Общество, по мнению Платона, имеет классовый характер. Все граждане входят в один из трех классов — правителей, воинов и чиновников, работников (земледельцев, ремесленников, врачей, актеров). Правители подразделялись им на правящие и не правящие группы. Всем этим основным слоям (классам) приписывались определенные функции. Мудрые правители выступали как родителя по отношению к остальным двум классам. Платон исключал всякую возможность наследования классового статуса и предполагал полное равенство возможностей для всех детей, с тем, чтобы каждой имел равные шансы проявить свои природные способности, и был обучен для выполнения своей собственной роли в жизни. Если такая селекция и обучение могли бы быть выполнены в совершенстве, то в таком случае, было бы справедливо признание абсолютной власти победителей. Чтобы избежать влияния семьи, Платон предложил упразднение семьи в классе правителей и установил, что члены этой группы не должны владеть какой-либо частной собственностью, кроме минимально необходимой, с тем, чтобы они не защищали свои собственные интересы. Они должны сосредоточиться только на общественном благополучии.
[45]

Так, в идее справедливости выработанной греческой философией, преобладает элемент неравенства. В диалогах Платона справедливым признается «правило о том, чтобы индивидуумы не брали принадлежащего другому, и в свою очередь не лишались принадлежащего им самим». Справедливость состоит, поэтому, в том, «чтобы каждый человек имел и делал то, что ему принадлежит»; несправедливо браться за занятие другого человека.

Итак, Платон спроектировал высокостратифицированное общество, в котором характерными чертами правящего класса являются равенство возможностей (шансов), полное устранение частной собственности и концентрация на общем благосостоянии. Аристотель в «Политике» также рассмотрел вопрос о социальном неравенстве. Он писал, что ныне во всех государствах есть три элемента: один класс — очень богат; другой — очень беден; третий же — средний. Этот третий — наилучший, поскольку его члены по условиям жизни наиболее готовы следовать рациональному принципу. Богачи же и бедняки встречают трудности в следовании этому принципу. Именно из бедняков и богачей одни вырастают преступниками, а другие мошенниками. Лучшее общество формируется из среднего класса, и государство, где этот класс многочисленнее и сильнее, чем оба других, вместе взятых, управляется лучше всего, ибо обеспечено общественное равновесие.

Взгляды Аристотеля на собственность развивались в прямом споре с Платоном, которому он приписывал защиту общественной собственности. Однако Платой ничего подобного не писал — в его «Республике» земледельцы и ремесленники живут в системе частной собственности, и только правящий класс лишен любых средств производства, потребляя плоды земледелия и ремесла, и ведет аскетическую, но благородную жизнь. По мнению Платона, частная собственность разрушила бы единство правящей элиты и ее преданность государству, потому он запрещает ее дня правителей. Аристотель не считал, что частная собственность вредит моральному совершенству, доказывая это четырьмя соображениями:

1. «Когда у людей есть личные интересы, они не ропщут одни на другого, а заняты каждый своим делом, и прогресс ускоряется».
   
2. Обладание чем-то доставляет удовольствие, «ибо все, или почти все, любят деньги и другие подобные вещи». Аристотель резко отдаляет такую любовь к собственности от эгоизма и мелочности, рассматривая ее с точки зрения самореализации и самоуважения.
   [46]
   
3. Щедрость. При общественной собственности никто не может быть щедрым и великодушным, так как ни у кого ничего нет. В системе частной собственности богатство и неравенство «дают возможность проявлять щедрость и милосердие».
   
4. Видимо, идея частной собственности глубоко укоренилась в душе человека» если существует так долго — «нельзя пренебрегать опытом веков». Что до строя с общественной собственностью, то «если б он был хорош, то за столько лет примеры его были бы известны».
   

Аристотель знает о бедах, сопутствующих системе частной собственности, но считает, что они «вызваны совсем другой причиной порочностью человеческой натуры». Несовершенство общества исправляется не уравнением состояний, а моральным улучшением людей. Начинать реформу нужно не столько с уравнения собственности, сколько с того, чтобы приучить благородные души обуздать желания и принудить к этому неблагородные (то есть, мешая им, но, не применяя грубую силу). Законодатель должен стремиться не к равенству, а к выравниванию собственности. Важно не у кого собственность, а как ее используют.

Аристотель хвалит общество, где средний класс сильнее всех. Там же, где у одних много, у других — ничего, можно прийти к двум крайностям — плутократическому режиму («олигархии») в интересах только богатых или к пролетарскому режиму («демократии») — в интересах городской бедноты. Любая крайность может увенчаться тиранией.

И поныне суть всех обсуждений проблем неравенства и социальной справедливости сводится к тем же вопросам, которые ставили и обсуждали великие греки. Поэтому мы уделила их размышлениям столько внимания.

Решающее значение для складывания современные представления о сущности, формах и функциях социального неравенства, наряду с К. Марксом, имел М. Вебер — классик мировой социологической теории. Идейная основа взглядов М. Вебера состоит в том, что индивид является субъектом действия, а типический индивид — субъектом социального действия. Он стремился развить альтернативный анализ исходя из множественности источников социальной иерархии.

В противовес К. Марксу, М. Вебер, кроме экономического аспекта стратификации, учитывал также такие аспекты как власть и престиж Вебер рассматривал собственность, власть и престиж как три отдельных, взаимодействующих фактора, лежащих в основе иерархий в любом обществе. Различия в собственности порождают экономические классы; различия, имеющие отношение к власти, [47] порождают политические партии, а престижные различия дают статусные группировки, или страты. Отсюда он сформулировал свое представление о «трех автономных измерениях стратификации». Он подчеркивал, что классы, статусные трупы и партии — явления, относящиеся к сфере распределения власти внутри сообщества. Можно следующим образом реконструировать веберовскую типологию классов при капитализме:

1. Рабочий класс, лишенный собственности. Он предлагает на рынке свои услуги и дифференцируется по уровню квалификации.
   
2. Мелкая буржуазия — класс мелких бизнесменов и торговцев.
   
3. Лишенные собственности «белые воротнички», технические специалисты и интеллигенция.
   
4. Администраторы и менеджеры.
   
5. Собственники, которые также стремятся через образование к тем преимуществам, которыми владеют интеллектуалы.
   
6. Класс собственников, то есть те, кто получает ренту от владения землей, шахтами и т.д.
   
7. «Коммерческий класс», то есть предприниматели.
   

М. Вебер утверждал, что собственники — это позитивно привилегированный класс. На другом полюсе — негативно привилегированный класс, сюда он включал тех, кто не имеет ни собственности, ни квалификации, которую можно предложить на рынке. Это люмпен-пролетариат, Между двумя полюсами находится целый спектр так называемых «средних классов», которые состоят как из мелких собственников, так и из людей, способных предложить на рынке свои навыки и умения (чиновники, ремесленники, крестьяне).

М. Вебер не принимал распространенных в его время идей о гармонии классовых отношений. Для М. Вебера свобода контракта на рынке означала свободу собственника эксплуатировать рабочего. Однако в этом вопросе между ним и Марксом были существенные различия. Для М. Вебера конфликт классов по поводу распределения ресурсов был естественной чертой любого общества. Он даже не пытался мечтать о мире гармонии и равенства. С его точки зрения, собственность это лишь одни из источников дифференциации людей, и его ликвидация лишь приведет к возникновению новых.

М. Вебер считал необходимым признание того факта, что «закон господства» является объективным технологическим законом, и что общество в силу этого оказывается для неимущего рабочего класса, по собственным словам М. Вебера, «домом рабства». Он подчеркивал, что рационализация означает деление общества на правящий класс собственников, руководствующийся исключительно своей выгодой, и лишенный собственности рабочий класс, вынужденный смириться со своим жребием под [48] угрозой голода. Однако он никогда не обсуждал вопроса о возможном революционном выступлении масс. М. Вебер, в отличие от К. Маркса, сомневался в вероятности того, что рабочие смогут подняться до настоящей классовой сознательности и объединяться в общей классовой борьбе против системы, эксплуатирующей их. Это может произойти, по М. Веберу, только в том случае, когда контраст жизненных шансов перестанет восприниматься рабочими как неизбежный, и когда они поймут, что причиной этого контраста является несправедливое распределение собственности и экономическая структура в целом.

По его предположению, мыслима лишь одна рациональная экономика, которая является технократической системой, действующей через механизм привилегий собственности и классового господства. Поэтому там не может существовать никакой дихотомии интересов. В рациональном обществе М. Вебера те, кто оказывается в неблагоприятном положении, становятся скромными в силу необходимости быть в согласии с разумом. В этом смысле класс представляет собой своего рода отражение в обществе количественной рациональности рынка. Благодаря этому становится явным, кто чего стоит, и кто что делает в обществе. При этом то, что люди получают, и то, что они делают, зависит от их жизненных шансов. Эти шансы являются вероятностными оценками продолжительности и качества жизни. Социальный класс является функцией общей оценки «жизненных шансов». У одних эти шансы велики, они подкрепляются высоким престижем в рациональной системе капитализма, у других они низкие, оскорбляющие человеческое достоинство.

Таким образом, веберовская трактовка социального неравенства предполагает, что в нем на одном и том же человеческом материале, выступая в различных конфигурациях, существуют и взаимодействуют три типа стратификационных иерархий. Они в значительной степени независимы друг от друга и с разных сторон и на разных принципах упорядочивают и стабилизируют поведение членов общества. Такой подход, по мнению Вебера, позволяет лучше понять закономерности развития и строения общества, чем предположение чистой связи между ними и разделение их на «первичные» и «производные», особенно когда речь идет о свободе и социальной справедливости. Данный вопрос стал ключевым после распада СССР в постсоветском пространстве.

Семьдесят четыре года Советской власти создали у большинства населения СССР искаженные представления об экономической свободе и социальной справедливости. На постсоветском пространстве наблюдается крушение старых [49] мировоззренческих стереотипов и формирование новых. Это не доказательство воплощения идей, а лишь свидетельство того, что люди, выросшие при Советской власти, перенесли свои представления о капитализме на реформы в своих суверенных государствах и отчасти реализовали эти представления.

Экономическую свободу необходимо рассматривать в контексте свободы человеческой личности, ибо свобода не есть анархия и вседозволенность, также она не является антонимом тоталитаризма. О свободе мы говорим, когда имеем в виду демократическое устройство общества, когда управление осуществляется в интересах абсолютного большинства населения, то есть о свободе как о балансе интересов различных групп и социальных слоев. Очевидно, что и свободу экономическую следует рассматривать в контексте не только максимального раскрытия возможностей самого экономического субъекта, но и того, насколько от его экономической деятельности проигрывает или выигрывает все экономическое сообщество (в данном случае в рамках одной страны). В силу вышеуказанных причин постсоветские государства, не знавшие еще в своей истории демократии, постоянно находятся в колебаниях между анархией и тоталитаризмом, ярким примером сказанному служит декабрьская «бархатная» революция в Грузии. После падения СССР все экономические преграды на пути предпринимательства были убраны, чем и ловко сумела воспользоваться самая предприимчивая часть общества, а именно: часть партийно-комсомольского актива, состоявшая из людей, приспособленных к работе в условиях перемен и обладающих связями на всех уровнях управления. Не секрет, что самыми ярыми демократами стали бывшие партийные работники. Именно они явились проводниками идей экономической свободы, что привнесло свою специфику в процесс «демократизации» в постсоветском пространстве в первое пятилетие их самостоятельности.

После эйфории первых лет новой эпохи пришло отрезвление, промышленность без правительственных заказов и субсидий перестала работать, экономика подпитывалась лишь внешними кредитами. Складывающийся в процессе рыночного спроса-предложения паритет национальных валют привел к тому, что стало выгоднее завозить из-за рубежа, чем производить в стране. Рынок начал уходить в «тень» со всеми отсюда вытекающими обстоятельствами, что привело и к снижению реального уровня доходов. Реальный уровень доходов не растет, поскольку: а) действенных профсоюзов в постсоветских пространствах почти нет, разговоры о правах заканчиваются увольнением; б) рынка труда нет, так как спрос многократно превышает предложение; в) [50] реальных инвестиций в экономику очень мало. Предприятия борются за выживание. Из вновь зарегистрированных предприятий 90% погибают в течение трех лет. Зарплата определяется уровнем, за который готов работать среднестатистический человек с определенным опытом и квалификацией при отсутствии пособия по безработице и других источников существования. Без поддержания социальных программ немыслима социальная справедливость.

О положении с социальной справедливостью говорят 600 000 брошенных детей, прогрессирующее бродяжничество и бездомность. Коэффициент рождаемости 1,2 привел за последние годы к 2-кратному превышению смертности над рождаемостью. По данным Госкомстата, за первые 4 месяца этого года численность населения сократилась почти на 300 000 человек. При такой норме убыли к 2025 году численность населения сократится до 100 млн. человек. Как следствие, произойдет превышение количества лиц пенсионного возраста над количеством лиц активного возраста. И нагрузка на налогоплательщиков еще более возрастет. По средней продолжительности жизни Россия занимает 91-е место между Тунисом и Гондурасом. Предполагаемая здоровая жизнь женщин составляет 66,4 года, а мужчин всего 56,1 года. Характерно, что пенсионная реформа предполагает поэтапное повышение пенсионного возраста.

Таким образом, в теперешних экономических обстоятельствах России сосуществование экономической свободы и социальной справедливости представляется все более проблематичным. Более того, существующая ситуация является гуманитарной катастрофой. Все сказанное о России применимо и для многих государств постсоветского пространства, и наш, суверенный Кыргызстан — не исключение.

Справедливость — понятие о должном, связанное с исторически меняющимися представлениями о неотъемлемых правах человека. Справедливость подразумевает требование соответствия между практической ролью человека или социальной группы в жизни общества и их социальным положением, между их правами и обязанностями, деянием и воздаянием, трудом и вознаграждением, преступлением и наказанием, заслугами людей и их общественным признанием. Справедливость всегда имеет исторический характер, коренится в условиях жизни людей (классов). Для иллюстрации такого определения следует рассмотреть его эволюцию, которая происходила параллельно с развитием и формированием в классовом обществе правового и нравственного сознания.

Анаксимандр трактовал понятие справедливости как правило «не переступать установленных от века границ». Гераклит [51] утверждал, что «бог» является воплощением космической справедливости. Справедливость для ведического понимания — праведный закон человеческого бытия, созвучный прекрасному порядку в природном мире. Конфуций считал, что справедливость диктуется традицией, воплощается в ритуале и этике, и является проявлением воли «неба». Мо Ди — справедливо то, что полезно людям. Согласно Сократу, справедливость — следование мудрости, истинному знанию, порядку вещей, законам. Справедливость Платона является венцом четырех добродетелей идеального государства: справедливость — мудрость — мужество — благоразумие. Аристотель утверждает: «Понятие о справедливости связано с представлением о государстве…». Справедливость — удивительная добродетель, общее благо, приобретенное свойство души, в силу которого люди становятся способными к справедливым действиям, согласованным с законом и правом государства. Эпикур говорил: «справедливость — некоторый договор о том, чтобы не вредить друг другу и не терпеть вреда».

На протяжении длительного периода понятие справедливости было включено в рамки теологического мировоззрения. Справедливость ассоциировалось в общественном сознании как фиксация «божьего порядка», выражение воли бога. На смену теологическому мировоззрению по мере развертывания капиталистических отношении пришло юридическое мировоззрение. Ф. Бэкон утверждал, что справедливость есть то, что объединяет людей и создает основания для права. Т. Гоббс в «Левиафане» пишет так: «Справедливость, т.е. соблюдение соглашений, есть правило разума, запрещающего нам делать что-либо, что пагубно для нашей жизни, из чего следует, что справедливость есть естественный закон». Б. Спиноза утверждал, что «справедливость и несправедливость могут быть представлены только в государстве». И. Кант пишет, что «сознание справедливости действия, которое я хочу предпринять, — это безусловный долг». Г.В.Ф. Гегель утверждает, что конституция и есть «существующая справедливость, как действительность свободы в развитии ее разумных определений». Марксизм утверждает, что справедливость — укутанное в идеологическую оболочку выражение существующих экономических отношений, ее содержание и состояние зависят от существующего способа производства, следовательно, все, не соответствующее данному способу производства, несправедливо.

Такая эволюционная трансформация понятия справедливости привела к ныне известному, приведенному выше, которое определяет справедливость как, в первую очередь, понятие о должном. На мой взгляд, здесь следует остановиться и рассмотреть [52] некоторые свойства современного определения. Из множества определений справедливости, известных истории и частично приведенных выше, следует, что справедливость — понятие относительное (и неопределенное) — относительно личности, высказываемой о ней, относительно (неопределенно) оно и по отношению к историческим условиям, во время, которых определение появлялось.

Существование таких неприемлемых для определения справедливости свойств, как неопределенность и относительность, дает право сделать вывод, что цель социальной политики крайне велика (так как неопределенна) и не имеет центра так как относительна. Оказывается, нет точки приложения силы, которая находится в руках правящей социальной группы, отсутствует определение тому месту, куда может быть направлена энергия властьимущих классов, — все это приводит к дискоординации деятельности субъектов социальной политики и к ответной реакции — реакции протеста со стороны объекта социальной политики.

Но ведь всякий источник энергии должен иметь точку приложения своей силы, а иначе он теряет свой смысл. Что же принесет смысл в социальную политику? Ответ один: Справедливость. Для создания понятия о чем-либо необходимо сравнивать объект нашего рассмотрения с уже понятым нами объектом, который выступает в роли эталона. Что можно взять за эталон, с которым можно сравнить «Справедливость»? Согласно нашему исследованию, этим эталоном выступает социальная политика. Социальная политика — политика, то есть деятельность властьимеющей социальной группы прежде всего политика, а «Политика» (греч. politike — искусство управления государством) — деятельность, ядром которой является завоевание, удержание и использование государственной власти. Отсюда, власть — инструмент достижения благосостояния в обществе. Тогда, что же такое власть. Власть — форма социальных отношений, характеризующаяся способностью влиять на характер и на правление деятельности и поведения людей, социальных групп и классов посредством экономических, идеологических и организационно-правовых механизмов, а также с помощью авторитета, традиций, насилия. Соглашаясь с таким положением, общество становится зависимым от воли правящей социальной группы так же, как тело человека зависимо от центральной нервной системы. Мозг человека влияет на характер и направление деятельности и поведения клеток (в определении власти — людей) нашего организма.
[53]

Мозг наиболее авторитетен, как самая осведомленная об окружающем и внутреннем мире часть тела человека. Если рассматривать традиции общества, как совокупность правил-выводов, появившихся из опыта поколений, то в организме человека генетическая информация является «традицией», известной и исполняемой, всеми клетками нашего тела, именно наследственная информация — совокупность «правил-выводов», появившихся из филогенетического опыта наших предков. Таким образом, «традицией», с помощью которой клетки мозга выполняют свою функцию, является генотип организма, одинаковый у всех клеток — и подчиненных, и руководящих. Все это немалый арсенал, но еще на весь арсенал. Мозг применяет «насилие» к своему подчиненному, хотя есть причины — «оправдания», которые на материальном уровне, на уровне рефлексов, «заставляют» его отдавать такие команды, но все это не делает боль — сигнализатор насилия — чувством удовольствия. Мозг может вызвать боль в собственном теле, также как правящая социальная группа способна вызвать протест в руководимом им обществе. На мой взгляд, здесь аналогия доказана, и это поможет нам в поиске методов достижения социальной справедливости, что является целью социальной политики.

Методы социальной политики должны быть аналогичны «методам» деятельности мозга тела человека, так как есть параллель между мозгом, в отношении к телу, и социальной политикой, в отношении к обществу. Так же как несовместим протест с состоянием справедливости в обществе, так несовместима боль с состоянием здоровья человеческого организма.