Вопрос о глобализации сегодня приобретает чисто политический характер. Экзистентно принято соглашаться с глобализацией, рефлексивно принято акцентировать внимание на негативных её аспектах. Оба подхода функционируют вне пределов философии, поскольку исходят из утилитарных представлений о предвоображаемой пользе или вреде. При этом совершенно неважно эгоистична или альтруистична позиция у ритора. Польза и вред амбивалентны как и любые парные категории. Международный терроризм и международная гуманитарная помощь являют собой две стороны одной медали. Постмодернистское фрагментарное сознание позволяет смешивать негативные аспекты с позитивными в необходимых заинтересованным сторонам пропорциях и предъявлять наглядную пропаганду в репортажах глобальных масс-медиа. Поэтому остановка здесь вряд ли имеет смысл.
С философских позиций более важным представляется продумывание понятия глобализации трансцендентально. Для начала дадим рабочее определение: глобализация — это проект построения планетарной технократической цивилизации.
Сторонники технологического детерминизма утверждают, что глобализация обусловлена дискурсом самой техники. Эта мысль восходит еще к известной фразе из «Нищеты философии» (1847) Карла Маркса о том, что мельница создала феодализм, а паровая машина капитализм. Развитие парусного флота и в самом деле стерло барьеры физико-географического характера, а развитие огнестрельного оружия — границы цивилизаций. Экипажи испанских парусников открыли Америку, голландских — Австралию, русских — [44] Антарктиду. Европейские ружья и пушки побеждали даже тогда, когда локальным цивилизациям удавалось сохранить политическую независимость ценой приобщения к Западу. Так было в случае России, Японии и Китая. Сокращение социо-физических расстояний привело к стиранию различия между региональным и глобальным. Социально-экономические проблемы, которые испытывали уделы домонгольской России, становятся актуальными для современных национальных государств. Так же идет призыв к объединению во имя борьбы против общих врагов. Только в роли чужеземцев оказываются проблемы загрязнения окружающей среды, голода и нищеты.
Однако техника не может выступать в качестве метафизического принципа. Она — инструмент по сути. У неё нет выхода к бытию. В Китае умели строить большие грузоподъемные парусные корабли, способные к океанским плаваниям. Восточная Азия дала миру много технических инноваций, но при этом не стала ядром глобальной культуры. Китайцы так и не шагнули за пределы своей Великой Стены. Только благодаря варварскому сибирскому народу маньчжуров Китай обрел современные границы. Русская история также дает немало примеров, когда технические изобретения отдельных гениальных изобретателей вроде Ивана Петровича Кулибина (1735-1818) или Александра Степановича Попова (1859-1906) с необходимостью не способствовали культурному развитию и прогрессу.
Для того чтобы техника явилась фактором глобализации, в обществе для начала должно сложиться особое умонастроение, без которого все инновации останутся невостребованными. И наоборот, если подобное умонастроение в наличии, то даже отсутствие технологий будет компенсироваться их импортом. Ярким примером этого служит средневековая Европа, активно адаптирующая арабские инновации.
Таким образом, можно сделать вывод, что глобализация продиктована скорее духовными факторами, чем материальными. Но что это за духовные факторы? Обычно таким фактором называют христианство как приходящую на смену родоплеменным (генотеистичным) культам веру в единого трансцендентного мира Бога общего для всех людей, а не только для своих. Такая позиция представляется убедительной, но не точной. Религиозные школы индуизма также признают Бога (Брахма) отвечающим всем вышеперечисленным требованиям, однако Индия всегда представляла собой [45] цивилизацию-интроверта, не способную дать толчок глобализации. Более того, большинство восточных христианских церквей фактически превратились в орудия поддержания этнической идентичности. Достаточно назвать Русскую, Греческую, Армянскую, Коптскую, Ассирийскую и прочие подобные церкви. Поскольку эти факты не случайны, то можно сделать следующий вывод: христианство и монотеизм в целом с необходимостью к глобализации не приводят.
Однако нельзя обойти вниманием тот факт, что современная планетарная технократическая цивилизация сформировалась на основе христианской культуры. Подтверждение этого тезиса можно найти в работах Фрэнсиса Бэкона и Макса Вебера. Первый обосновал цель науки как господства над природой через интерпретацию библейского фрагмента о грехопадении. Второй убедительно продемонстрировал истоки мирового капитализма в христианских (протестантских) ценностях.
Обозначим дилемму: с одной стороны христианство с необходимостью не приводит к глобализации, с другой — глобализация произрастает на почве христианского умонастроения. Непротиворечивой будет следующая интерпретация: глобализация в основе имеет гетерогенное основание. Христианство лишь один из компонентов, который необходимо должен быть усилен чем-то внешним, фактором X. Этот фактор Х следует искать на Западе, поскольку глобализация произросла именно на основе западной версии христианства. Историко-культурный Запад локализован романо-германской наднациональной общностью. Кельтская цивилизация оказалась нежизнеспособной.
По поводу того, что представляет собой германская составляющая Запада в XIX в., существовала масса не всегда обоснованных ариософских спекуляций, которые материализовались в Третьем Рейхе. Но нетрудно заметить, что глобальность замыслов вождей национал-социализма была обусловлена влиянием римской имперской идеологии. Особенно это заметно при обращении к Первому Рейху — Священной Римской империи германской нации. Можно было бы сделать предположение, что деяния викингов явили незамутненную чистоту германского духа. Но, несмотря на свой широкий масштаб (от канадского берега до иранского), они были лишены даже намека на Перводвигатель планетарной цивилизации.
[46]
Романский компонент Запада выражен в идеале вселенской (экуменической) империи. Суть его была удачно сформулирована варварским королем Одоакром в V в.: «Как на небе одно солнце, так и на земле должен быть только один император». Иными словами, империя должна слиться с экуменой, а все люди должны либо стать подданными императора, либо погибнуть. Отблески римской эстетики можно обнаружить не только в немецких «рейхах», но и в американском Сенате и здании Капитолия, в русском представлении «Москва — Третий Рим», в идеологии испанского монархизма. Конечно, романская составляющая Запада не может иметь эксклюзивное право на имперскость. В империях присутствует некоторый архетип. Они издавна создавались честолюбивыми и удачливыми полководцами вроде Александра Македонского или Чингисхана. Однако империи гибли так же скоро, как и создавались.
Очевидно, что глобализацию породила уникальная встреча римской имперской эстетики и христианства. Именно по инициативе римского императора был созван первый Вселенский (экуменический) собор. Восточные христиане называли сторонников Ортодоксальной Церкви мелькитами (от семитского м-л-к — «царь»), как бы обвиняя православных в монархизме. Имперскость усилила элементы католичности (соборности и всечеловечности) в христианстве. А христианство, в свою очередь, преобразило империю, возвысив военного диктатора до роли автократора (самодержца), освободив его от жесткой привязки к династии и подчинив напрямую Пантократору (Вседержителю).
Таким образом, глобализация предстает симулякром ортодоксальных христианских принципов экуменизма (вселенскости) и католичности (соборности). При этом явен зазор между экуменизмом и глобализацией, несмотря на очевидность их преемства. Византия при всей своей вселенскости за тысячу лет своего существования оказалась довольно статичной цивилизацией, которая была весьма скупа на технические инновации. Должен быть дополнительный фактор глобализации. Этот фактор отчетливо просматривается в раннеевропейском магизме, когда раннехристианское отречение от мира было заменено проектом покорения мира. Может быть, именно здесь проявило себя провинциальное германское героико-феодальное умонастроение. Допустим, сатана — князь мира сего, но зачем пасовать перед ним в пустынях. Надо сражаться с врагом на [47] его территории и всеми имеющимися средствами. Этот вывод напрашивается, когда мы сравниваем раннехристианские египетские поселения пустынников с духовными конгрегациями средневековой Европы.
Итак, глобализация порождена наложением экуменизма на германское героико-феодальное умонастроение.
Однако победа над князем мира сего или, иначе говоря, триумф глобализации наталкивается на имманентное противоречие. Реализованная вселенскость в любой имеющей христианские корни культуре порождает ассоциации с царством Антихриста. В этом и кроется фундаментальное противоречие глобализации: желанный экуменизм мерцает отвратительным царством Антихриста. Поэтому не случайно периодическое возникновение очагов сопротивления глобализации: религиозный фундаментализм, национализм, анархизм, коммунизм, «зеленый» радикализм и антиглобализм.
Добавить комментарий