Монументы и архитектурные объекты как исходная ситуация для текста анекдота: к проблеме межвидового текстопорождения в культуре

[55]

Героем анекдота может быть кто угодно — обезличенный персонаж, персонаж, маркированный по профессиональному или этническому признаку (продавец, чукча), исторический или политический персонаж. Почти невероятна ситуация, когда в качестве героя анекдота выступает литературный персонаж — кроме, пожалуй, известного поручика Ржевского, анекдотические похождения которого не имеют ничего общего с сюжетом пьесы или фильма, где фигурирует упомянутый поручик, примеры привести трудно. В равной мере очень трудно представить себе анекдот, героями которого были бы персонажи какого-либо живописного произведения, хотя в художественной литературе встречается мотив оживления живописного полотна (ср. хотя бы у А. Ахматовой в «Поэме без героя» прозаическая заставка «Путаница оживает, сходит с портрета…»). На этом фоне достаточно парадоксальным выглядят анекдоты, представляющие собой сюжетную словесную интерпретацию локального скульптурно-архитектурного текста. Под скульптурно-архитектурным текстом мы понимаем некий комплекс произведений скульптуры, обычно включающий более чем один монумент-памятник историческому лицу, и прилегающий к нему комплекс архитектурных объектов, имеющий определенную функциональную предназначенность, которая и обыгрывается в словесном тексте анекдота. Разумеется, наименование «текст» в совокупности монументов и строений является метафорой, поскольку ни смыслового, ни художественного единства эти комплексы не составляют, что весьма рельефно обозначится далее. Смысловые связи между объектами как раз и устанавливаются в процессе порождения текста анекдота, который приобретает поразительный для словесного жанра анекдота статус — он как бы объединяет скульптурные и архитектурные объекты в единую композицию наподобие сцены из спектакля, живописного произведения или единого многообъектного скульптурного произведения. Вполне возможно, что анекдоты подобного [56] рода могут существовать в любом городе или даже городском районе.

Петербургские тексты.

1. Памятники Кутузову и Барклаю де Толли у Казанского собора. Интерпретация текста. Барклай де Толли держит руку возле живота: «Живот болит!» Кутузов указывает жезлом на здание на противоположной стороне: «Вот аптека!». — на противоположной стороне в доме на углу Невского и Большой Конюшенной улицы с давних пор помещается аптека.

2. Памятник Петру I на Сенатской площади — «Медный всадник», на Исаакиевской площади — памятник Николаю I. Интерпретация текста. — Правнук прадеда догоняет, да Исаакий мешает (последние слова в вариантах анекдота отсутствуют).

3. Памятник Петру I на Сенатской площади — «Медный всадник», памятник Ленину у Финляндского вокзала — «Броневик». Расположенные с двух сторон Невы, хоть и сдвинутые по отношению друг к другу памятники давно стали героями анекдотов и рассказов. Вот один из них. Интерпретация текста: Вот как правители обустраиваются и государством управляют: Петр сидит на коне, за спиной у него Исаакиевский собор, как оплот православия, с одной стороны Адмиралтейство, корабли строить и с миром торговать, с другой — Сенат и Синод, государством управлять, а рукой он указывает на Университет и Академию наук — вот куда нужно стремиться. Ленин влез на броневик, с одной стороны у него райком партии и тюрьма «Кресты», неугодных сажать, с другой — Артиллерийская академия, обороняться, за спиной — вокзал, чтобы, если что сбежать, а указывает он на Большой дом (здание управления КГБ — ныне ФСБ) — «все там будете!».

Московский текст.

В Охотном ряду памятник Ивану Федорову, на Лубянской площади памятник Ф.Э. Дзержинскому: Интерпретация текста — Иван Федоров: «Вот, книгу печатаю!». Ф. Дзержинский, стараясь заглянуть ему через плечо: «А ну, что это у тебя там?»

Киевский текст.

Группа памятников, которые будут названы ниже, и городские здания в разных точках центральной части Киева. Интерпретация [57] текста. Стоит Пушкин, грустный и печальный: «Плащ украли…». Напротив Пушкина стоит Тарас Шевченко с узелком за спиной, — там плащ Пушкина, — и думает: «Куда бы его деть?» Богдан Хмельницкий указывает булавой Тарасу Шевченко в направлении, где находится рынок: «Как куда? Конечно, на рынок!». Напротив Богдана Хмельницкого стоит Дзержинский (или Котовский) и указывает рукой на здание МВД (или КГБ): «Нельзя! Вон туда попадешь!» 1Имеется продолжение этого текста, повествующее еще об одной возможности для Тараса Шевченко пристроить плащ Пушкина, но эта возможность также чревата угрозами, проистекающими из государственного учреждения (заключительную часть текста и некоторые подробности его автор не запомнил).

Одесский текст.

Памятник участникам восстания на броненосце «Потемкин» носит в Одессе неофициальное название «Копейка». Интерпретация текста: Первый матрос, останавливая других жестом руки: «Братва, стой! Гляди — копейка!». Второй, выглядывая из-за его плеча: «Точно, копейка!». Третий, отмахиваясь рукой: «Брехня! Не может быть!». Четвертый, пытаясь отстранить третьего: «Ну-ка, ну-ка, пустите меня посмотреть, это моя, наверное!» и т.д.

Магаданский текст.

Словесная интерпретация текста — В Магаданской области (на Колыме) не пьют четыре человека. — Кто? — Те, которые стоят на фронтоне театра. Исходная ситуация: на фронтоне Магаданского театра установлены четыре лепные человеческие фигуры. Скульптуры и скульптурные композиции установлены в Магадане также и в Парке культуры и отдыха, но число этих фигур едва ли могло быть известно магаданским жителям, кроме того, оно явно превысило бы число потенциальных трезвенников… Данный анекдот вошел в художественную литературу о Магадане 1950-х годов. Время его появления, несомненно, связывается со временем строительства театра — рубежа 1940-х — 1950-х годов.
[58]

Анекдоты о монументах представляют собой явление, качественно отличное от «оживления» монументов, знакомого нам по художественной литературе как мотив статуи Командора, вошедший во многие произведения, или Медного всадника в одноименной пушкинской поэме. Что касается вписывания монумента в текст, при котором он становится неотъемлемой и при этом значимой частью общей картины, такое встречается весьма и весьма редко. Едва ли не единичный пример из современной поэзии — иронические строки Юрия Лозы в его песне о Москве:

В самом деле, трудно сильнее ошельмовать масштабное творение скульптора З. Церетели, чем это сделал московский бард в этих стихах. Кстати, есть такая же жесткая строка, правда, о неперсонифицированном монументе, но об одушевленном городском объекте, и у петербургского барда Александра Розенбаума: «В горло Невскому проспекту пятигранный штык воткнули». Помимо анекдотов о монументах, которые делают их частью некоторого культурного и словесного текста и одновременно участниками ситуации, вокруг многих памятников складываются устные рассказы, сюжетами которых являются вполне реальные ситуации, настолько неожиданные и нестандартные по своему содержанию, что они вполне могут рассказываться как анекдоты, и единственным отличием таких рассказов от анекдотов является их абсолютная реалистичность. Приведем некоторые из таких рассказов. В Москве конный памятник Юрию Долгорукому стоит на том же месте, где раньше стоял конный памятник генералу М.Д. Скобелеву. После того, как в 1947 году был установлен памятник Юрию Долгорукому, московские старожилы спрашивали: «Почему Скобелев сидел на жеребце, а Юрий Долгорукий сидит на мерине?». 2Молодые жители Москвы памятника Скобелеву не помнят, поэтому памятник Юрию Долгорукому для них не составляет семантической оппозиции монументу, стоявшему на том [59] же месте ранее. Справедливости ради можно обратить внимание, что мерином коня у основателя Москвы сделали, кажется, уже после того, как монумент был отлит в бронзе, по какой причине — неизвестно. В Великом Новгороде памятник освободителям города от гитлеровской армии представляет собой возвышающегося над берегом Волхова воина на коне, но стоит он как раз на западном берегу, со стороны которого наступала одна из немногих на этом фронте немецких конных дивизий, что служит поводом для разнообразных и постоянных шуток горожан — сразу же вспоминается известный амбивалентный лозунг «Привет освободителям города от немецко-фашистских захватчиков». Множество анекдотических трактовок вызывает памятник Батюшкову в Вологде — скульптурная группа, занимающая большую площадку перед кремлем на берегу реки Вологды и состоящая из поэта, ведущего под уздцы лошадь, и расположенных по разные стороны от него Афины Паллады и сельской девки с дудочкой — видимо, музы. Истории, рассказываемые об этом памятнике делятся на те, которые обыгрывают безумие Батюшкова и сюжеты его поздних рисунков (на которых изображалась лошадь), и те, которые повествуют о выигравшем конкурс скульпторе, который совершенно не хотел ваять Батюшкова, но всю жизнь мечтал создавать изображения женщин и лошадей. В Санкт-Петербурге в Кировском районе на проспекте Стачек установлен памятник С.М. Кирову. Благодаря почти невероятному совпадению фамилий скульптора и архитектора складывается поистине анекдотическая ситуация — памятник верному партийцу Кирову создавали скульптор по фамилии Томский и архитектор по фамилии Троцкий. Комментарии здесь, видимо, излишни, вся история из разряда «Нарочно не придумаешь». О памятнике Александру III работы Паоло Трубецкого, ранее располагавшемся на Знаменской площади (ныне площади Восстания), а теперь стоящем во дворике Мраморного Дворца, много было написано и много рассказывалось («Стоит комод, на комоде бегемот…»), при этом достойно примечания, что такие декламировали в 1960-е годы школьники, толком не ведавшие, где в ту пору находился памятник — немногие знали, что он стоял во дворе Русского музея и был виден из стеклянного перехода. В наши дни почти никто не помнит, что в какое-то время этот памятник, когда он еще находился на своем месте напротив Московского вокзала, получил наименование «Пугало». Профессор филологического факультета СПбГУ Н.А. Мещерский (1906-1987) рассказывал [60] одному из авторов, что в конце 1910-х — начале 1920-х годов горожане, желавшие ехать на извозчике на Московский вокзал, кричали: «Извозчик! К пугалу!». Когда у Финляндского вокзала был поставлен памятник В.И. Ленину, извозчики стали спрашивать у седоков: «К какому, ваше-ство? К Московскому аль к Финляндскому?». На недоуменный вопрос автора, а что такое Финляндское пугало, профессор, происходивший из княжеского рода, улыбнулся, посмотрел добрым взглядом сквозь очки на своего непонятливого ученика, и спросил: «А ты разве не знаешь? Оно и сейчас там стоит!». Между прочим, шел 1982 или 1983 год… Вот перед нами сюжет из реальной истории города, который вполне может стать устным рассказом из истории Санкт-Петербургского университета, а с течением времени или при расширении аудитории может превратиться в анекдот, сущность которого будет восприниматься как заведомый вымысел.

Появление и бытование анекдотов о монументах в городском архитектурном тексте представляет собой проблему, далеко выходящую за рамки филологического или культурно-исторического анализа анекдота. Это общая для многих искусствоведческих дисциплин проблема текстопорождения, такого процесса, который может охватывать объекты, принадлежащие к разным сферам культуры и разным видам искусства. Сам по себе факт порождения такого межвидового текста далеко не очевиден в частных искусствоведческих дисциплинах, однако городские анекдоты показывают, что подобный интердисциплинарный текст, имеющий к тому же словесное выражение, является объективной реальностью.