Вл. Соловьёв, как идеалист и мистик, несет в себе цельное мировоззрение на протяжении почти всей жизни. Рано сформировавшаяся идея о том, что человек является посредником между небом и землей, преследовала его всю жизнь. В этом отношении он был пленником одной идеи. В известном смысле — порождение лермонтовской метафоры: «во мне одной лишь думы власть, одна, но пламенная страсть». Однако эта идея претерпела эволюцию. В начале было слово, и слово это было Бог. Нечто прекрасное, как платоновский мир идей, с Благом в центре. Материальный мир суть порождение идей. И в каждой вещи, если уметь видеть, просвечивает ее идея. Как бы ни была отвратительна и несовершенна вещь, все равно в ней хоть что-то осталось от прекрасной и вечной идеи. Как в поэзии Пушкина. Но на смену Платону приходит Аристотель, как и на смену Пушкину — Лермонтов. Для чего? Чтобы взорвать изумительное спокойствие. Красная нить повествования начинает рваться. В ткани мира появляются дыры, свою тайную разрушительную работу производят неведомо откуда занесенные новые возможности, порой, нелепые и ничтожные случайности, мир погружается в неравновесность. Смутное сознание беспомощности перед хаосом овладевает человеком.
Обращение Вл. Соловьёва к понятию хаоса не шло, пожалуй, дальше интенций историко-философских, эстетических, политических и особенно моральных. А здесь столпами для него были Платон, Гегель, Шопенгауэр. Мифология дает богатое представление о хаосе, как о первоначальном состоянии мира, докосмическом. Здесь мировой творческий импульс исходит именно от хаоса. И порождение светлых сил, олимпийских богов не обошлось без вмешательства сил, рожденных хаосом. В своей эстетике В. Соловьёв постоянно возвращается к архетипической формуле: под светозарным, гармоническим космосом шевелится первозданный хаос. Хаос безобразен, порядок прекрасен. Однако Вл. Соловьёву никак не приходит в голову поменять эпитеты: хаос прекрасен, порядок безобразен. Это кажется кощунственным, противоестественным. Хотя именно он, Вл. Соловьёв, часто и недвусмысленно говорит о субъективности человеческих переживаний, об иллюзорности мнений, о нашей приверженности заблуждениям, когда эти заблуждения милы или выгодны людям. Импульс веры (христианской) гонит его от опасных экспериментов прочь, в сторону утверждения абсолютных ценностей, источником которых является Вседержитель, а одним из пророков Платон. Идея красоты чужда хаосу, стало быть, хаос есть нечто внешнее в отношении красоты. Хотя, что касается конкретных, телесных воплощений красоты, они, согласно Вл. Соловьёву, возможно и воплощают хаос в какой-то своей части, поскольку несовершенны. Но… Хаос, по сути, тоже идея, [9] если быть последовательным платоником. Поэтому идея хаоса должна быть прекрасна и совершенна. Однако дальше констатации мифологического архетипа дело у Вл. Соловьёва не идет: есть хаос, который порождает порядок (космос), оставаясь вместе с тем, чуждым космосу, также как тьма, порождая свет, остается враждебной свету, а розы, произрастая на грязном черноземе, безущербно прекрасны и чисты. Вл. Соловьёв так же, как большинство древних философов, полагает религию и мифологию средоточием предельной истины (зашифрованной в тайных символах и мистических образах). Похоже, что Вл. Соловьёв именно в этом аспекте не стремился освободиться от архетипического взгляда на ролевое (функциональное) соотношение хаоса и порядка. Существует абсолютное основание различий хаоса и порядка, красоты и безобразия, добра и зла, истины и лжи. Это основание «трансцендентно», запредельно 1. Человек не может в одиночку преодолеть этой дистанции, соединить в себе обе противоположности так, чтобы всецело управлять этим фундаментальным различием, как бог. Но если человек самостоятельно не в силах управлять столь могущественными силами, тогда что же дается в помощь ему? Любовь. Согласно Вл. Соловьёву (как поклоннику и последователю Платона), любовь — это божественная сила, которая дается, как высший дар. В ком меньше любви, в том и меньше способности управлять хаосом, злом, безобразием и т.д. Здесь прямая полемика с Ницше, для которого таким даром (от природы) является воля к власти, и косвенная полемика с Лермонтовым, «Демона» которого Вл. Соловьёв в конце концов отверг. Он с энтузиазмом пересказывает платоновское учение об Эроте. «Явилась сила средняя между богами и смертными — не бог и не человек, а некое могучее демоническое и героическое существо. Имя ему — Эрот, а должность — строить мост между небом и землей и между ними и преисподней… Посредник… Истинное дело Эрота — рождать в красоте…» 2 «…Красота… минутная радуга на темном фоне нашего хаотического существования» 3. «…Мы должны определить красоту как преображение материи чрез воплощение в ней другого, сверхматериального начала» 4. Материальная стихия, воплощая в себе идеальное содержание, тем самым преображается и просветляется 5. Но там, где, согласно Вл. Соловьёву, хаотическое начало преобладает над идеальным началом, глазам является безобразие. Возникает сильное притяжение безобразия. Притяжение хаоса. В трактовке свободы Вл. Соловьёв не слишком углублен. Чаще всего он пользуется отрицательным ее определением: «независимость от…». По сути, такое определение заложили еще Спиноза и Гегель: познать необходимость, значит, быть отчасти независимым от ее проявлений. Согласно Хомякову, свобода почти аморальна. У Соловьёва не так. Свобода необходима, поскольку трансцендентно «прописана» человеку. «Критерий достойного или идеального бытия вообще есть наибольшая самостоятельность частей (разрядка моя, — С.Б.) при наибольшем единстве целого» 6.
[10]
Культ свободы чужд Соловьёву. Более того. Человек теряет свободу в случае утраты своего предназначения (в общем плане — быть посредником между Богом и природой, миром платоновских идей и вещным миром). Наступает неминуемый хаос, коль скоро человек теряет божественную идею «гармонизатора мира», когда он, вообразив себя сверхчеловеком, не стремится к богочеловечеству, к софийности, к единству со всеми людьми. Последнее возможно лишь при условии любви. «Любовь, что движет солнца и светила» (Данте) — становится для Соловьёва последним условием сохранения равновесия между хаосом и порядком, торжества всеобщей гармонии.
Добавить комментарий