Ни в один из периодов своего философского творчества Владимир Соловьёв не упускал из виду хорошо известную в истории мысли триаду истины, добра и красоты. В этой философеме он подчеркивал единство составляющих, а фактическое претворение в жизнь истины и добра (ввиду первостепенной значимости поставленного им в своей системе на первое место) он возлагал на третий элемент, на красоту. В ней, полагал мыслитель, наиболее полно и зримо достигается всеединство, которое было для него и принципом, и задачей, стоящей не только перед философией, но и перед всей человеческой жизнью.
Эстетическая задача должна выполняться творчески преобразующей деятельностью, прежде всего через искусство. По сравнению с теориями воспроизведения действительности Соловьёв ставит более возвышенную задачу для искусства: творчески преобразить, одухотворить весь жизненный мир, и это существенным образом дополняет как учение об истине, так и учение о добре.
Красоту как онтологическую реальность Соловьёв связывает с истиной и добром по образу и подобию единства в Св. Троице, догмат о которой, принятый Халкидонским собором (451 г.), гласит о соединении неслитном, неизменном и нераздельном. Все три «составляющие» философии всеединства Соловьёва живут только своим союзом. «Добро, отделенное от истины и красоты, есть только неопределенное чувство, бессильный порыв, истина отвлеченная есть пустое слово, а красота без добра и истины есть кумир… Открывшаяся в Христе бесконечность человеческой души, способность вместить в себя всю бесконечность божества, — эта идея есть вместе и величайшее добро, и высочайшая истина, и совершеннейшая красота. Истина есть добро, мыслимое человеческим умом; красота есть то же добро и та же истина, телесно воплощенная в живой конкретной форме» 1.
Глубоко внутренняя связь заключена и между тремя отделами соловьевской философии всеединства. Их титульные категории существенно соединяются в высшем синтезе, в Абсолюте. Стороны «великого синтеза» рассматриваются в каждом из трех отделов системы. Принцип всеединства в ней так и формулируется: задачу цельного знания пытается разрешить философия теоретическая; идеал цельной жизни составляет основную тему этики; и, наконец, в учении о цельном творчестве заключается главное содержание задуманной философом эстетики. Устремленность к обобщающему синтезу должна реализоваться через приближение к нему во всех трех «элементах». Развитие, происходящее в одной сфере, уже в силу неразрывности с другими, не может не побуждать к аналогичному продвижению и в них. Затронуто звено — звенит вся цепочка. Углубление познания истины сказывается и на процессе совершенствования в добре, и на приближении к истинной красоте.
[43]
Имея в виду параллелизм, каковой находит Соловьёв в содержании и развитии всех трех фаз единой идеи (различая их только по форме), можно при осмыслении эволюции учения о красоте проводить до известных пределов аналогии с тем, что уже представлено в развернутом виде в его теоретической философии и в философии практической. Наибольшую важность для данного рассмотрения представляет сдвиг в решении вопроса о статусе безобразного, которое в двух других разделах философии соответствует таким же антиподам идеи достодолжного бытия, — лжи и злу. Неполным, односторонним было бы рассуждение о должном бытии без противопоставления ему недолжного бытия. Эстетика как учение о прекрасном была бы осколком целостности, если бы не включала в себя видения антипода красоты, безобразия. В этике рассматривается противоположение добра и зла. У Соловьёва в предисловии к «Трем разговорам» противоположность добру осмысляется уже не просто как несовершенство или лишенность добра, не только как «фон», а как реальная и действенная положительная сила. В своей эстетике философ приходит — даже раньше, чем в этическом учении, — к пониманию безобразного не как бесформенного, хаотичного и безoбразного или как еще не сформировавшейся красоты (прежде всего в природе), но как положительного безобразия. Уже в работе 1889 г. «Красота в природе» (глава 8) наметилось уверенное продвижение философа к признанию и утверждению безусловного различия между красотою и безобразием. Кроме прекрасного начала в природе, считает он, надо признать и безобразное.
Зная об опасности дуализма и испытывая его грань, Соловьёв все же не впадает в него. «Недобрая тьма» природного бытия может быть преобразована и введена в нравственный порядок через просветление, одухотворение, т.е. в форме красоты. Это достижимо, полагает Соловьёв, только через творческое преобразование вещественного бытия, посредством эстетической деятельности.
Итак, коренное зло — не модификация или отсутствие добра, а наличие действительного недоброго начала. Безобразие — не утрата красоты и благообразия, не перестановка элементов гармонии, как это трактовалось Соловьёвым в ранний период, а реальная противоположность прекрасному, враждебная, как зло добру. Ложь — не просто недостаток или отсутствие сознания истины, не безотчетное заблуждение, не невольная погрешность, а сознательный и преднамеренный обман. Вот о преодолении каких противоположностей истины, добра и красоты должна теперь идти речь.
Но в таком случае правда, по-видимому, теряет гарантии на победу над воинствующей неправдой; утверждение единства мира в добре, как и в красоте, становится крайне проблематичным. Может возникнуть впечатление, что Соловьёв иногда склонен утвердиться в антиномичности, в разорванности сознания, в дуализме. И в то же время нельзя не заметить сильнейшее стремление философа не пребывать в этом состоянии, а проторить путь [44] к истинной целостности. Признание зла и безобразия активной, экспансивной силой делает распространенную пантеистическую установку, которую ошибочно приписывают и Соловьёву, до очевидности недостаточной, и он сам называл пантеизм «отвлеченным монизмом», «ложью».
Единство, чуждое распада и обремененности противоположностью, есть в Божественном мире; оно удостоверяется идеальным созерцанием, но такое же единство должно быть достигнуто на земле. Ибо та «великая задача», ради которой философ жил, заключалась, говоря словами Е. Трубецкого, «не в созерцании, а осуществлении царства Божия».
Надо иметь в виду, что у Соловьёва всеединство есть не только данность в Абсолюте, но и цель нашей деятельности. В соответствии с представлением о несовершенстве в нас, в философии и особенно в эстетическом учении, должен встать вопрос о совершенствовании, преодолении безобразия и прежде всего в самой сердцевине эстетической деятельности — в искусстве. После оптимистического эпиграфа о спасении мира красотою Соловьёв начинает статью о красоте в природе с затруднения, возникшего в самом искусстве: «Странным кажется возлагать на красоту спасение мира, когда приходится спасать саму красоту от художественных и критических опытов». Верно сказано, что известное направление в искусстве «заблудилось среди дорог и ушло в беспутство». Как не разделить с Соловьёвым его тревожные и вполне современные мысли: «Многие люди имеют потребность в порнографии; должна ли эта потребность удовлетворяться производством непристойных книг, картин, безнравственных зрелищ? Иные потребности, а равно и способности имеют явно извращенный характер; так, у многих известные положительные качества ума и воли вырождаются в особую способность к ловкому устройству мошеннических афер на легальной почве; следует ли допускать свободное развитие этой способности и образование из нее особой профессии или отрасли труда?» 2.
Философ считает, что дело не просто в действенности произведения искусства, а в конструктивной действенности, не в разрушительном, а в созидательном воздействии на человека и природу, во влиянии на творческие, а не деструктивные способности людей. Эстетически прекрасное должно вести к реальному улучшению действительности.
Как в обозначившемся дуализме добра и зла в этике, так и в наметившемся в эстетике дуализме красоты и безобразия имеет значение не голый факт надломленности целостности, а та перспектива, в которой он осмысляется. Важна устремленность к преодолению несовершенства философии всеединства, для характеристики которой бытует термин монодуализм. Философ вполне определенно рассматривает состояние своего учения о красоте, как и самого предмета эстетики, с точки зрения его ориентира, назначения, цели, осмысления «с точки зрения его окончательного состояния в свете будущего мира» 3, т.е. должного бытия.
[45]
У Соловьёва произошел переход к признанию реальности зла, которое, однако, он поначалу не связывал с какой-либо конкретной «сущностью». Природа бывает злою, но сама по себе она не есть зло. Зло есть и в человеческой природе, но она ему не тождественна. Природа как и натура человека могут быть носителями зла, но сущность зла не в них. Субъект зла — не человеческая и не окружающая нас природа, а что-то другое или кто-то другой. В «Трех разговорах» (1899 — 1900 гг.) обозначен субъект зла. В религиозном выражении это — антихрист.
Рассуждение философа о моральном зле как ином, и ином действительном, свободном и самостоятельном, не зависящем от Бога как Абсолюта, не проистекающем от него, можно аналогичным образом провести относительно «положительно безобразного». Иное по отношению к Абсолютному в системе эстетики есть иное и по отношению к безусловной красоте, не вмещающееся в нее, — таково безобразие, подрывающее однозначность реализации прекрасного в мире. Не значит ли это, что в мире есть два начала и придется принять точку зрения дуализма или признать амбивалентность самой сущности? В чем же тогда будет коренное преимущество и окончательное ручательство торжества красоты над безобразием, добра над злом? Похоже, что всеединство в здешнем мире не обеспечено, что этот здешний мир, в котором есть несовершенство, неполнота и паразитизм, т.е. прямое отрицание всеединства, свободен от всеединой идеи.
Абсолютная красота, по Соловьёву, — не фатум для человека, но и не мираж нашего воображения. Если человек в осуществлении идеала красоты действует только как природное существо, он не свободен; действует не он, а природа через него, хотя и не внешняя, а его человеческая природа. Действуя по Божественному повелению, по приказанию, а не по зову Божества, он был бы орудием Божества. Но Высшему Существу он причастен не в качестве средства для осуществления Его целей. Человек — не раб Божий, а сын Божий. Он — соучастник Божественного творчества.
Осуществление идеала красоты в мироздании без участия свободной, сознательной воли человека может происходить лишь до определенных пределов. Неисполнимая средствами физической жизни задача претворения безусловной красоты должна быть выполнима посредством человеческого творчества. Задачу созидания «святой гармонии», приближения человека к Абсолютной красоте Соловьёв решает не как перераспределение функций между Богом и человеком, а как сотрудничество, дружное со-действие, со-творчество.
Значительную ценность в эстетическом учении Соловьёва представляет его мысль о действительном преображении человеком себя и мира через свободное самоопределение. В этом учении усилен акцент на свободе человека, на признании его не просто продолжателем Божественного творчества, но действительным со-творцом, свободным и самостоятельным. Безусловная красота, [46] как и безусловное добро, предполагает свободное и сознательное осуществление человеком «дела Божьего». Значит, следует признать в нас способность к выбору между Божественным и не-божественным направлением деятельности. Философ верит в способность человека к совершенствованию, к обoжению. Способность же может проявиться или нет. Актуализоваться может и противоположная способность (к тому же подкрепляемая склонностью к совсем не должному) — к зверочеловеческому, отвратительному и безобразному, которое реализуется настолько ощутимо и зримо, что в него нет надобности верить, достаточно видеть и знать. А осуществление той всемирной гармонии, о которой пророчествовал Соловьёв (в чем он вполне созвучен Достоевскому), не может быть предметом знания, но только веры.
На протяжении своего философского творчества Соловьёв был убежден в том, что путь к истине, добру и красоте, путь к всемирной гармонии лежит через борьбу и внутреннее духовное преображение, через преодоление отрицательного начала, факт существования которого не столь уж «внешняя нам» необходимость, но зависит и от наших собственных выборов, решений, деяний.
Добавить комментарий