Металитература окончательно сформировалась в ХХ веке, и ее яркое выражение — это французская литература авангарда середины века, к которой мы относим и «новый роман». Его общепризнанными лидерами являются Натали Саррот, Ален Роб-Грийе, Мишель Бютор.
[116]
Ролан Барт, глава структурализма во Франции, начинает отсчет развития металитературы с поэтики Флобера (Барт Р. Литература и метаязык // Ролан Барт. Избранные работы. М., 1994. С. 131), но, на наш взгляд, эволюционный процесс по формированию металитературы начался задолго до Флобера, а именно тогда, когда в литературе начали возникать отдельные метатекстовые элементы как интуитивные догадки литературы о своей сущности, попытки понять самое себя. Это уже были зародыши металитературы, которую мы рассматриваем как самосознание и самопознание литературы.
Отметим самые распространенные метатекстовые элементы, так сказать, метатекстовые архетипы, которые являются общими для поэтики Шекспира и «нового романа». Ключевым архетипом метатекста является изображение творческого процесса, в контексте которого надо рассматривать все остальные метатекстовые элементы.
Таково то, что мы называем «рамочным» изображением. Подобное изображение как бы дистанцируется от действительности тем, что рассказывает о ней, а не непосредственно изображает. Картина действительности предстает именно только как картина и не отождествляется с действительностью, как это имеет место в литературе, не делающей разграничения на метаязык и язык-объект. Так, в романе «Портрет Неизвестного» Саррот все повествование предстает как размышление рассказчика о неосознаваемых мотивах поведения двух его знакомых. В поэтике Роб-Грийе прием рамки находит символическое выражение. В романе «Лабиринт» есть образ картины, висящей на стене кафе, где развертываются события романа. А на этой картине, в свою очередь, изображено то же самое кафе. Кафе как место действия дистанцируется от действительности и изображается только как изображение, как изобразительное средство. В романе Бютора «Изменение» вымысел еще более утрируется: все, что повествуется о героях романа, изображается не как действительность, а только как вымысел, придуманный главным героем романа, который, наблюдая за своими соседями по купе поезда, делает их героями этого вымысла.
В поэтике Шекспира, а именно в его пьесах, прием рассказа о событии вместо его непосредственного изображения широко используется. Это может быть рассказ как достоверный, правдивый, так и недостоверный, лживый, имеющий целью ввести в заблуждение, оклеветать кого-то, но в любом случае это рамочное повествование, которое по прошествии веков станет основополагающим элементом формы метатекста. Непосредственное изображение творческого процесса с использованием приема рамки мы находим в сонетах Шекспира, а именно в тех из них, где есть обращения к музе. Они разрушают иллюзию реальности и подают художественный вымысел как стихотворное произведение, которое оценивает поэт, находя в нем свои недостатки и достоинства.
Помимо приема рамки, к метатекстовым элементам изображения творческого процесса относится изображение трудности адекватного словесного [117] выражения реальности, в силу ее сложности. В романах Саррот «Портрет Неизвестного» и «Между жизнью и смертью» изображены творческие искания, заключающиеся в том, чтобы найти адекватные словесные средства для изображения тропизмов — неосознаваемых мимолетных душевных движений, которые, по мнению Саррот, определяют поведение человека. Слово останавливает то. Что находится в постоянном движении: человеческое восприятие реальности. Как только слово пытается изобразить это восприятие, его вечное движение исчезает и живой человек оказывается покрытым как бы панцирем под этим словесным определением.
Теме трудности словесного выражения посвящен 83-й сонет Шекспира. «Поддельными красками», «немощным стихом», хоронящим красоту, называет поэт стихотворное выражение красоты своей возлюбленной другими поэтами, в то время как его муза немеет перед подобной красотой, но немота эта как раз и проистекает от того, что он не может адекватно выразить всю свою глубокую любовь (Шекспир В. Сонеты. Саратов, 1980. С. 51).
Следующим метатекстовым элементом является изображение своей концепции изображаемого явления как отличной от какой-либо иной концепции, чаще всего общепринятой, бытующей в настоящее время. Таково в «Гамлете» символическое противопоставление двух портретов: отца и отчима Гамлета, которые он показывает своей матери, упрекая ее в поспешном втором браке. Новаторство Шекспира заключалось в том, что он как бы десублимировал человека, разрушив общепринятый в эпоху Возрождения идеал его как царя Природы, светоча Разума. Шекспир показывает нечто прямо противоположное: человек низок, жесток, крайне агрессивен, родственные чувства, любовь к своим близким могут не иметь для него никакого значения; он ограничен в своих познавательных возможностях, способен принять на веру любую ложь и убить любимого человека вследствие этой веры, как это произошло с Отелло. В портрете отца Гамлета, которого Гамлет наделяет всеми добродетелями, и воплощается это сублимированное представление о человеке, а в портрете отчима, дяди Гамлета, выступающего в изображении автора как воплощения зла, это представление десублимируется (Черницкая Л.А. Поэтика романов Натали Саррот. СПб., 1993. С. 4).
То же противопоставление сублимированной как отрицаемой концепции и десублимированной как авторской мы видим в романе Саррот «Мартеро» (Там же. С. 81-111). Идеализированное представление о человеке, по мысли Саррот, свойственно низкопробной литературе, не открывающей ничего нового в познании человека, где он предстает как ходячий манекен, с легкостью преодолевающий все тяготы существования, ни в чем не сомневающийся, ни о чем не задумывающийся. Это стереотипизированному образу, тождественному, полагает Саррот, бытовому представлению о человеке, писательница противопоставляет свою концепцию человека, которым в каждую минуту владеет масса тропизмов. По словам рассказчика романа, это «хаос, где сталкиваются тысячи возможностей» (Sarraute N. Martereau. P., 1978. P. 78).
[118]
Характерными символами при противопоставлении авторской концепции бытия общепринятой являются образы слабости как авторского миропонимания и силы как общепринятого, что и понятно: общепринятая концепция сильна своим повсеместным признанием, а авторская концепция, которая пока такого признания еще не имеет, вследствие этого слаба. Она одинока в утверждении новой истины, которая идет вразрез общепринятой. Так, в романе «Золотые плоды» Саррот освященная традицией поэтика изображения человека выступает в образе огромного лайнера, победоносно шествующего по волнам океана, а авторская концепция воплощается в образе маленького суденышка, которое тонет в брызгах, поднятых этим лайнером.
В поэтике Шекспира мы встречаем аналогичный образ мощи и слабости как общепринятой концепции и авторской. В сонете № 80 общепринятое изображение возлюбленной выступает в образе могучего корабля, а авторской — как «скромного маленького челнока» (Шекспир В. Сонеты // Вильям Шекспир. Комедии. Сонеты. М., 2000. С. 549).
Тема самовыражения творца в своем творчестве также являются тем, что объединяет форма метатекста в поэтике Шекспира и «нового романа». С точки зрения новороманистов, творец в своих произведениях выражает лишь самого себя. Саррот полагает, что «романист скупо выдает своим персонажам частички своего “я”» (Саррот Н. Эра подозренья // Писатели Франции о литературе. М., 1978. С. 317). В сонете № 76 Шекспира поэт, сетующий на то, что его стих далек от новизны, замечает, что, что бы он ни писал, в каждой строке он выдает себя как творца написанного.
Итак, если в поэтике Шекспира все отмеченные нами элементы метатекста применяются неосознанно, выступая как интуитивная попытка понять сущность художественного изображения в литературе, то в «новом романе» они принимают формализованный характер, являясь новой художественной формой — формой металитературы, где эти элементы применяются целенаправленно и осознанно. Эта форма эволюционировала на протяжении веков и один из этапов этой эволюции отражен в поэтике Шекспира.
Добавить комментарий