Коммуникативная рациональность в контексте постмодерного состояния: Хабермас и Деррида

Возникновение постмодернизма во многом связано с кризисом традиционных форм философской рациональности и критикой универсализации разума и метафизического стиля мышления. Именно в рамках стратегии разоблачения традиционной метафизики рассматривают многие современные философы концепцию деконструкции Ж. Деррида. Так Ю. Хабермас видит истоки деконструктивизма Деррида в истории западной философии и, прежде всего в критике разума Ницше и переосмыслении метафизического способа мышления Хайдеггером. Согласно Хабермасу, Деррида попытался освободить деконструкцию метафизики Хайдеггера от свойственной ей онтологической интерпретации смысла бытия как «присутствия». В отличие от Хайдеггера, Деррида увидел возможность деконструкции метафизики с позиции структуралистской лингвистики, опираясь на понятие «письма». Деррида убежден в том, что метафизическое постулирование трансцендентальной основы, лежащей в основании рационального объяснения (логос), связано с приоритетом речи над письмом. Метафизика выступает как логоцентризм, в основе которого лежит единство логоса и голоса, смысла и устной речи. История метафизики, согласно Деррида, всегда отдавала предпочтение произнесенным словам, поскольку они являются символами мысленных представлений, в то время как письменные знаки являются вторичными выражениями этих слов. Поэтому естественный разговорный язык, вследствие своей близости к означаемому, обладает приоритетом по отношению к письменному языку. Подобная интерпретация письменности, основы которой были заложены Аристотелем, стала господствующей в западной философии, оставаясь в рамках традиции логоцентризма, являющегося также и фоноцентризмом, то есть представления об абсолютной близости голоса и бытия, голоса и идеального значения 1,c.23. Логоцентризм становится фоноцентризмом, поскольку одновременное присутствие означающего, объекта детонации и концепта (означаемого) в акте речи приводит к иллюзии, что язык является прозрачным медиумом бытия, в котором субъект и объект сливаются. Напротив, письменность, отделенная от своего первоначального контекста и конкретной ситуации, которая бы гарантировала очевидную идентичность между значением и объективной референцией, служит как «след отсутствия», восполняющий недостающее. Текст хранится только в отсутствии собственной идентичности, то есть, будучи интерпретированным различным образом в различных контекстах. Переплетение текстов в рамках изменяющегося контекста и контекстуальность всех знаков в пределах изменяющейся системы бинарных сходств и различий означает, что смысл сам по себе является ускользающим, неуловимым в игре ассоциаций. Подобно Хайдеггеру, Деррида рассматривает истину или обнаружение смысла как сокрытие, поскольку каждый текст подразумевает свой собственный подтекст, каждый фрагмент смысла свою бессмыслицу, каждая литературная конструкция свою деконструкцию и каждая идентичность свое различие 2,c.191-195.

То, что Деррида называет грамматологией, имеет своей целью пересмотр позиции, в основе которой лежит приоритет речи над письмом как модели языка. Деррида обращается к идеям структурной лингвистики и прежде всего Ф. Соссюра для того, чтобы обосновать свой центральный тезис о том, что все способы выражения можно рассматривать как формы «письма». Согласно воззрениям Деррида, существует идеальная изначальная система означающих или, следуя его терминологии, «археписьмо», из которого происходят разговорный и письменный языки, а также все конкретные виды письма и различные формы выражения. «Письмо», как отмечает Хабермас, предстает абсолютным изначальным знаком, выделенным из всякого прагматического контекста коммуникации и ставшим независимым от говорящего и слушающего субъектов. Несмотря на структуралистское замещение трансцендентальной субъективности письмом, деконструкции Деррида, по мнению Хабермаса, все же был свойственен субъективизм, характерный для предшествующей метафизики, поскольку значение выступает не как функция интерсубъективно разделяемых прагматических правил коммуникации, а как результат свободной игры означающих открытого контекстуального пространства и интерпретация остается в конечном счете приватным актом 2,c.211-218. Таким образом, вопреки намерениям Деррида, проект деконструкции западной метафизики остался незавершенным.

По мнению Хабермаса, деконструктивный метод Деррида наряду с разрушением логоцентризма и крайнего рационализма имеет в качестве своего следствия нивелирование различий между философией и литературой, разумом и риторикой, языком в его констативном и перформативном аспектах 2,c.185-210. При этом Деррида неправомерно отдавал предпочтение лишь одному из возможных употреблений языка, делая акцент на его риторическом и поэтическом использовании. Согласно Хабермасу, Деррида не принимает во внимание сложные связи, существующие между обычной коммуникацией, техническим языком специалистов, а также между литературной критикой и философией, которые каждая своим собственным образом выполняют посредническую функцию между «экспертными культурами» и «жизненным миром» 2,c.207. В этом аспекте Хабермас подчеркивает, что философия и литературная критика выполняют свою посредническую роль между «экспертными культурами» и «жизненным миром» именно за счет обогащения своих специализированных языков. Таким образом приписываемая ранее метафизической философии функция тотального обоснования знания и теоретической претензии на истину уступает место медиативной функции, способствующей рационализации символических практик и коммуникативных структур обыденного социального жизненного мира. Согласно Хабермасу, риторический элемент в своей чистой форме имеет место только в самореференциальности поэтического выражения, то есть в языке литературы, предназначенного для раскрытия жизненного мира. Обыденный язык повседневной жизни не является радикально риторическим и его лингвистические функции часто отступают на задний план. Тем более это относится к специализированным языкам науки и техники, закона и морали, экономики и политики, которые существуют за счет элиминации господства власти метафорических тропов, что, однако, не исключает возможности успешного разрешения их собственных проблем 2,c.209. Хабермас выступает против стирания различий между философией и литературой, «экспертными культурами» и повседневной коммуникацией, обыденными и специализированными формами дискурса, абсолютизации риторического аспекта языка и его господства над всей сферой коммуникативного действия. Одно из наиболее значимых последствий постмодернистской интерпретирующей деконструкции Деррида, по мнению Хабермаса, состояло в том, что она не только разрушила «жанровое различие» между философией и литературой, но также аннулировала эмансипирующую силу критической рефлексии, которая должна осуществляться исторически через возрастающую специализацию языков, решающих свои специфические задачи.

Таким образом позиции Деррида и Хабермаса объединяет то, что они являются выражением постметафизического мышления, разрушают эпистемологические и онтологические основания, устоявшиеся принципы и представления классической рациональности. Вместе с тем они отличаются в понимании роли философии в культуре и системе гуманитарного знания. Согласно Хабермасу, философия выполняет медиативную функцию, и ее основная роль состоит в рационализации сферы коммуникативного действия. Снятие или стирание границ между философией и литературой и возникновение некоего «гибридного» дискурса будет препятствовать выполнению указанной функции. Коммуникативное общение, с точки зрения Хабермаса, подчиняется правилам рационального использования языка, посредством которого в процессе обмена аргументацией можно придти к соглашению относительно выдвигаемых претензий на значимость, имеющих обязательную силу. Предназначение философии в этом аспекте связано с прояснением необходимых предпосылок и условий достижения интерсубъективности взаимопонимания в сфере коммуникативного действия. Выступая против нивелирования различных видов языков, Хабермас возражает также против «растворения» философии в других формах дискурса и редукции коммуникативной и критической функций языка к риторической и поэтической. Поскольку Деррида эстетизирует язык, он недооценивает нормативную обусловленность критической интерпретации, культурной традиции и приобретения знания относительно консенсуально ориентированной речи 2,c.234-242. Размышления Хабермаса о специфике различных языков свидетельствуют о том, что они протекают в русле известной кантианской архитектоники учения о способностях. Аргументы, выдвинутые Хабермасом в «Философском дискурсе модерна», являются модификацией проекта, предложенного в его более ранней работе «Познание и человеческие интересы», несмотря на то, что здесь философ заявляет о радикальном повороте от кантианского эпистемологического фундаментализма к новому подходу, проистекающему из его учения о коммуникативном действии, универсальной прагматики и теории речевых актов.

Деструктивистская позиция Деррида, восставшего против репрессивной логоцентрической ориентации языка, связанная с бесконечной игрой означающих, предполагает рассмотрение разнообразных видов дискурса, в том числе и философского, в качестве разновидности письма, «почтовой открытки», которая «скользит» между различными реципиентами в поисках «адресата» и, будучи источником различных интерпретаций, все же остается неподдающейся окончательной дешифровке «сообщением» или «посланием» 3. В этом аспекте литературализация и эстетизация философии не ограничивает ее коммуникативные возможности и роль в преодолении метафизического мышления. Философствование становится «открытым», творческим процессом, не укладывающимся в определенные рамки системного размышления, экстерриториальной деятельностью, преодолевающей жанровые различия, выпадающей из классических представлений о концептуальных средствах и технике анализа, а также критериев установления дисциплинарных границ. Единство жанра, формы, авторской субъективности уступает место междисциплинарному культурному пространству, текстуальной открытости и безличности коммуникативного опыта.

Вместе с тем деконструктивизм и «блуждающий» стиль творчества Деррида не говорит разрыве с критическим разумом и «растворении» философии в общем понятии риторики или интертекстуальности. Можно привести немало примеров из произведений Деррида, в которых французский философ дистанцируется от позиции постмодернизма, не соглашаясь с традиционной интерпретацией его творчества как разновидности ницшеанского иррационализма, бросившей вызов просветительской парадигме и отрицающей всякую легитимность критического разума. Так, рассматривая работу М. Фуко, посвященную истории безумия, Деррида утверждает, что ее автор фактически не достиг заявленной цели своего исследования и поставил невозможную задачу сделать безумие не только предметом и темой его книги, но и автором, говорящем о Самом себе. Принципиальная цель состояла в том, чтобы писать не на полицейском языке классического разума или языке психиатрии о безумии, ею уже раздавленном, заточенном и превращенным в объект логоцентрического изучения, а в воспроизведении Самого безумия, то есть дав ему слово еще до пленения его знанием 4,c.47. Однако, как считает Деррида, нельзя написать историю или археологию безмолвия безумия вопреки разуму, что осознавалось порой и самим Фуко, говорившим о невозможности воспроизведения состояния безумия в его первоначальной чистоте. Поэтому проект Фуко, исходящий из ницшеанской линии контрпросвещения, в конечном счете, мог служить демистификации заложенной в нем идеи, работая против собственного замысла его автора. Деструктивизм Деррида, кроме того, не означает отрицания философии как дисциплины в системе университетского образования, ее статуса как академического института и ее разрыва с традицией проекта Просвещения 5. Деррида по существу принимает кантовскую позицию в его атаке на любые претензии поставить себя выше или вне юрисдикции высшего «трибунала разума». Вместе с тем французский философ ставит под сомнение возможность сохранения «чистого» критического разума посредством отделения от других форм дискурса. В отличие от Хабермаса Деррида считает, что употребление нашего обычного языка не укладывается ни в какие определенные правила и не существует критериев правильного и девиантного его использования, поскольку он пронизан метафорами, идиомами, «экспертными оценками» и различными экстраординарными особенностями. Однако именно признание таких правил и рассмотрение философии как дисциплины, специализирующейся на их «производстве», предохраняет от осознания многообразия обычного языка.

Творчество Деррида не есть аннулирование философии или ее «растворение» в литературе, но является своеобразным ответом на «вызов времени» в своей аргументации, форме и стиле. Хабермас же считает ответом на «вызов времени» философию коммуникативной рациональности, позволяющую обеспечить благодаря выполняемой ею медиативной функции единство разума, распавшегося в эпоху модерна на научный, моральный и художественно-эстетический дискурсы, и минимизировать разрыв между «экспертными культурами» и «обыденной коммуникацией». Именно в этом статусе философия сохраняет за собою функцию «хранительницы рациональности» в эпоху постметафизического мышления, создавая предпосылки для единства теоретического и практического разума и совершенствования сферы социального жизненного мира.

Сопоставление позиций Хабермаса и Дерриды представляет интерес прежде всего потому, что в процессе полемики поднимаются многие важные проблемы фундаментального характера о месте философии в культурном пространстве, специфики философского дискурса в эпоху постмодернизма, его отношения к рационалистической традиции, положения, занимаемого в современном мире и тенденций его будущего развития