Звучащая философия? (информационные ограничения на сохране-ние, эволюцию и распространение философских систем)

[78]

Всякая философская идея или научная система может рассматриваться как некое абстрактное сообщение слушателям или читателям. Это сообщение непрерывно подвергается частичному разрушению, поэтому такой текст (в целях сохранения) полезно наделить некоторой избыточностью, а систему кодирования этого абстрактного текста — снабдить средствами для опознания и исправления ошибок. Еще c середины XIX века любая рафинированная теория, не только математическая или естественнонаучная, не требует однозначно-буквального, канонизированного выражения. В итоге, могут быть построены логически эквивалентные варианты описания [79] научных и математических идей, когда к совершенно идентичным выводам можно двигаться по совершенно разным «трассам», исходя из самых разных исходных оснований. Иначе говоря, структура любой современной рафинированной и глубокой теории адекватно описывается графами из класса «сеть». Развитие теоретической системы идет в направлении формирования «сети» с нарастающей «связностью» (числовая характеристика графа «связность» есть отношение числа «ребер» графа к числу «узлов»), увеличивается число вариантов, которыми могут быть получены (или восстановлены утраченные) все значимые выводы. В последние столетия этот процесс практически невозможен без фиксации промежуточных результатов в графической или письменной форме (Н. Кустова, А. Ирецкий, 1997).

Напротив, наукообразные идеи чаще требуют для своего сохранения и распространения именно буквального воспроизведения текстов, так как логическая их структура, вне зависимости от общего объема, описывается графами из классов «дерево» или даже «лес», и лакуны почти невозможно точно восстановить. Однако можно без большого ущерба такие лакуны (утерянные «ветви» или даже отдельные «деревья») перекрыть текстуальными вставками, лишь стилистически напоминающими основной текст. Этим квази-наука и квази-философия очень схожи с беллетристикой среднего качества, а также и с фольклором…

В какой мере «устная философия», не фиксированная в письменных формах, имела шансы на сохранение, распространение и развитие? Какими техническими приемами могут быть повышены шансы на выживание «неписанной философии»? Как влияет на судьбу философской системы ФОРМА ЕЕ ПРЕДЪЯВЛЕНИЯ СОЦИУМУ? Добавим, что в современном мире любая конкретная или абстрактная идея или система имеет шансы на сохранение и распространение лишь в том случае, если она не теряется в ворохе сходных с нею продуктов. С достаточными основаниями мы можем предположить, что и в древности перечисленные условия сказывались на скорости распространения, трансформации и затухания философских идей.

Облегчить буквальное воспроизведение любого текста, в том числе «устной философии» можно было следующими средствами:
[80]

• Ритмической организацией устного текста.
  
• Рифмованием текста (пример — «О природе вещей» Л. Кара).
  
• Риторическими приемами (такими как обостренная образность, парадоксальность, пример — апории Зенона).
  
• Драматургическим оформлением представленного устного текста (лекция для узкого круга, речь на агоре, драматургическая демонстрация, которая затем уходит в фольклор).
  

Возможно, что киники пренебрегали риторикой и рифмованием, как чрезмерно трудоемкими мнемоническими средствами, и потому драматургические демонстрации («инсталляции» на современном жаргоне) были более адекватным выражением их философских идей, немногочисленных, скорее всего. В итоге киническая философия известна нам (сохранена), по преимуществу, в форме исторических анекдотов, наподобие «Диоген жил в бочке», «Антисфен совокуплялся с женой в публичном месте». Даже идеи Сократа даны нам, главным образом, лишь как элементы драматургической фабулы в письменном изложении Платона. Можно задаться вопросом — имели бы идеи философов-киников шансы на более полное сохранение, если б они были письменно зафиксированы? Главное, нуждались ли эти идеи (для сохранения и распространения) в письменной фиксации? И еще — нуждалась ли античная культура в таком-то более полном сохранении кинических идей? Рауль Дюфи остроумно заметил, что литературные манифесты дадаистов были намного интереснее, чем картины, книги и скульптуры, выполненные в согласии с этими манифестами. Распространив этот способ оценки на область философии, нельзя ли сказать, что анекдоты про киников — для античной культуры — были интереснее и ценнее, чем собственно их абстрактные идеи (по-видимому, немногочисленные и не весьма глубокие)?

Перейдем от античной древности к недавнему прошлому и к современности. Еще в 60-е годы ХХ века была написана компьютерная программа, генерирующая мелодии популярных песенок. С привлечением профессиональных музыкальных критиков был проведен конкурс мелодий, как сочиненных композиторами-профессионалами, так и созданных компьютером с применением такой программы. Обнаружилось, что часть «машинорожденных» мелодий была критиками оценена выше, чем мелодии, написанные [81] профессионалами-композиторами. Означало ли это, что компьютер уже тогда, в середине ХХ века, стал «полноценным творцом»? Эрвин Панофски (1948) высказал соображение, что, рассматривая полотно посредственного живописца, мы по существу имеем дело с открытием великого художника, но только в версии анонимной (и добавим от себя — в версии, подпорченной многократным последовательным репродуцированием этого открытия). Та же мысль может быть распространена и на продукцию компьютерной программы, созданной для машинного сочинения массовых мелодий. И тогда приходим к выводу, что деятельность многих профессионалов-композиторов, функционирующих в сфере массовой музыки, по уровню и интеллектуальной глубине очень мало отличается от функционирования весьма примитивного компьютера, располагавшего поразительно примитивной программой (на уровне 60-х годов ХХ века!).

А в последние четыре года на одном из сайтов в Интернете представлена компьютерная программа, «генерирующая постмодернистские философские тексты». Точнее, эта программа способна любой связный текст превращать в пародию на плоды творческих усилий философов-постмодернистов. Характерно, что эти пародии практически неотличимы от объектов пародирования! А если на выходе компьютера с указанной программой установить еще и вокализатор текстов (звуковую карту и бластер с громкоговорителями), то получим уже полноценный функционирующий аналог постмодернистского философа? Аналог, много более дешевый, чем прототипы (в производстве и использовании), и гораздо менее амбициозный. Заметим, что в программе обработки текстов, генерирующей постмодернистское философствование, просто отсутствует логическое согласование утверждений.

Наши постмодернисты особенно часто «генерируют» рассуждения во фрейдистском духе и стиле (как заметил С. Франк (190), «психоанализ не заслуживает, как говорят французы, ни такого почтения, ни такого негодования»). Некий г. Лобок, в шестисотстраничной (!) монографии рассуждает о предпосылках формирования культуры (о «зонах, где начинается культурогенез»). Автор с весьма многозначительной фамилией утверждает, что биологический вид Homo sapiens «был первым биологическим видом, у которого психосексуальные циклы рассогласованы», дескать, в соответствующих [82] «зонах психосексуального напряжения» и берет начало культурогенез… Можно, конечно, строго рационалистически подходить к таким текстам, но пытаться добиться ясности от дилетанта — почти всегда бесполезно. Какой, к примеру, биологический вид с «рассогласованными психосексуальными циклами» окажется вторым, третьим и т. д. вслед за видом «человек разумный»? Сумеют ли какие-либо другие приматы (кроме Homo sapiens) приступить к культурогенезу, если в эксперименте искусственно рассогласовать «психосексуальные циклы»? И можно ли подобный «естественноисторический» эксперимент провести, скажем, на птицах? Иначе говоря, в большинстве постмодернистских «полуфабрикатов» мысли редко можно обнаружить логически согласованную систему утверждений.

Зададимся практическим вопросом: какими средствами философские идеи рассматриваемого типа, да и сам стиль такого философствования, сохраняются на поверхности общественного внимания? Обнаруживается, что отечественные постмодернисты, как правило, весьма плодовиты и не чураются публиковать свои тексты в «желтой» и «желтоватой» прессе, поддерживают контакты с TV и радио-журналистами, непременно и непрерывно проводят promotion собственной фигуры, неустанно куют себе славу «интересного, необычного и скандального философа». Публичные выступления, рассчитанные на дилетантов, можно воспроизводить по памяти только как исторические анекдоты о драматургически представленных парадоксах и «экстравагантностях» (см. анекдоты о Диогене и Антисфене). «Звучащая философия» отечественных постмодернистов, в сравнении с развернутыми письменными изложениями их идей, создает более громкое и продолжительное эхо в массовом восприятии… Итак, философию постмодернистов, в их отечественном варианте, спокойно можно считать современной репликой кинической философии.