1. Отношение человека к метафизике является судьбоносным для любой цивилизации. То, как человек осмысливает себя, свою собственно человеческую сущность, в конечном счете определяет природу и характер любой цивилизации. Очевидно, что это касается и современной западной цивилизации, к которой мы относим и себя, т. е. можем назвать ее «нашей цивилизацией». Поэтому, с самого начала должны заявить, что вопрос об участи метафизики для нас идентичен вопросу о судьбе человека. Потому что, по нашему глубокому убеждению, в человеке собственно человеческим является как раз то, что в нем метафизично, а все то, что в нем таковым не является — нужно считать просто «физическим» и «животным». «Собственно человеческое» и «метафизическое» — не только коррелятивные, это — идентичные понятия и, вследствие этого, человек преодолевает пределы физического мира, выходит в метафизическую реальность и трансцендирует. А собственно человеческое в человеке означает, что то, чего пока нет, будет или должно быть, то, что пока не существует — будет существовать. Любая здоровая, жизнеспособная цивилизация должна опираться на веру в эту возможность, как на высший смысл и цель, оправдывающая ее существование.
[280]
В нашей цивилизации метафизике была уготована трагическая участь: говоря словам Канта, она, некогда нареченная царицей всех наук, облеченная, подобно царице Трои Гекубе, уважением и славой, впоследствии подверглась насмешкам, была вытеснена и оставлена. Французский поэт Поль Валери сравнил метафизику с ненавистным для всех, преследуемым всеми старым вороном, который в растерянности сталкивается с древними башнями, каркая убегает от природы и скрывается за смертью и музыкой. Действительно, можно сказать, что вся западная цивилизация пошла по пути отрицания метафизики и, соответственно, собственно человеческого (Хайдеггер обозначил это понятием «забывания», потери бытия), и реквиемом этому нужно считать господство в современном западном мышлении позитивистско-структуралистской и постмодернистской методологии. По своему характеру эта цивилизация — антиметафизическая, и, следовательно, античеловеческая. Она основывается на отчуждении и дегуманизации человека.
Философия, в первую очередь — мировоззрение, а не просто «научная картина мира», методология, органон, аналитика и техника знания, созданные «холодным рассудком». Она осознает основные вопросы нашего бытия и пытается урегулировать их. Ее ядром, сердцем является метафизика как учение об абсолюте, неизменной оси переменчивой реальности, о субстанциональном единстве мира, которое представляется «за» этой реальностью, ее антиподом. В Древней Греции «филео-софия» возникла как попытка рационального осмысления субстанционального единства мира, «единой основы». Поэтому постмодернистско-позитивистский антисубстанциализм и антиметафизичность являются отрицанием философии. Кант говорил, что метафизика — поправка реальности. Можно сказать больше: она — полное, радикальное изменение реальности.
Метафизика основана на уверенности в том, что, в противовес эмпирической реальности, существует неизменная, вечная, «истинная действительность». В этом смысле метафизика — теоретическое восстание разума против эмпирически-физического мира и трагической участи (абсурдного состояния) человека в нем, вызов [281] реальности, провозглашение ей радикального «нет», основанного на вере в возможность выхода в «иную реальность», трансценденции. Независимо от того, что я назову «иной реальностью» — небесное царствие, мир идей, нирвану или нечто иное. Все великие посвященные и философы, от Платона до Канта, от Будды до Шелера подразумевали именно это обстоятельство. Та же мысль лежит в творчестве Иисуса из Назарета: «Будьте прохожими!» Подразумевается, что человек как душевно-духовное существо, как личность — не постоянный житель этого мира, он — его временный, примкнувший гость, нашедший в нем пристанище. Его постоянное обиталище — совершенно «иная действительность», в чье существование, как правило, верует любая метафизическая система. Как говорил Новалис, философия — это тоска, ностальгия о пребывании везде как дома. Очевидно, что «как дома» здесь подразумевает освобождение от эмпирического мира и возвращение на метафизическую родину. Первую модель такого метафизического учения в западной философии создал Платон своим миром идей, учением о бессмертии души и известной аллегорией пещеры, поэтому метафизику можно назвать «платонизмом».
2. Лицо и характер цивилизации, в конечном счете, определяется метафизикой или существенным отношением человека к абсолюту. Каковой является коренная метафизическая установка эпохи, таковым и будет характер соответствующей цивилизации. В противоположность Гегелю, который считал философию эпохой, выраженной в мыслях, можно утверждать, что особенности метафизики определяют характер эпохи. Эпоха и ее цивилизация являются осуществленным выражением метафизики эпохи.
Самым существенным признаком этой цивилизации является то, что она потеряла веру в абсолют, существование субстанции и в обязательную направленность на нее, что Ф. Ницше обозначил как феномен «смерти Бога» и нигилизм, а структурализм — как «смерть человека» и «завершение истории».
Ни в природе, ни в человеке нет ничего твердого, субстанционального: квантовая механика отрицает устойчивость фундаментального порядка в природе и говорит о «свободе воли» элементарных [282] частиц, и, что более возмутительно и ошеломляюще, глубинная психология утверждает определенность фиктивности «я» факторами «не-я» (бессознательными импульсами). Иссякла вера в «когито» — принцип Декарта. Все элементы этой цивилизации пронизаны релятивизмом, как будто у нее разрушились «архимедова опора», субстанциональный центр. Единственным безусловным абсолютом стала сама релятивность, она подчинилась любому субъективному пониманию и интерпретации, включая гендер. В политической жизни она проявляется в требованиях экономического либерализма, плюрализма и неукоснительной защиты прав человека. Сущность этой цивилизации можно обозначить понятиями антисубстанционализм, декаданса метафизического мышления и релятивизма.
Она сформулировала соответствующее понимание человека: он — не самобытный, уникальный индивид, не личность, а элемент структурного образования, социум, единство всех общественных отношений, безличное среднее das Mann, который, в конце концов, сводится лишь к системе биосоциальных потребностей. Как будто исчезло душевно-духовное измерение человека, вера в его создание по образу и подобию Бога. Говоря образно, в один прекрасный день, люди, удивившиеся собственному сознанию, оскорбились своим бытием животным и выдумали трансцендентного Бога и непорочное зачатие. Видимо, отсюда же берет начало всякое стремление к отрицанию жизни, мораль и аскеза. Это была не только самая большая наглость человека, но и большая ошибка. Современная западная цивилизация как будто специально старается исправить совершенную тогда эту «роковую ошибку», и постоянно напоминает человеку, что он только лишь животное-потребитель и ничего более. И раз это так, то эта цивилизация считает основной целью индустрию, ориентированную на создание вещей, удовлетворяющих потребности и, в связи с этим, мы ее называем цивилизацией, зачарованной вещами (Витгенштейн же сетует о зачарованности нашего разума нашим же языком). Разум не верит уже ни во что, кроме вещей и удовольствий, его ведущими элементами являются не метафизика и поэзия, не психология и теология, а технология [283] и социология. Эта последняя заявляет претензию на универсальность и занимает место Бога и метафизики.
Эта цивилизация опирается на определенное понимание знания и познания, сформулированное Кантом: познание означает построение предмета познания в самом процессе познания. Получается, что познание есть не постижение и понимание самобытной и трансцендентной действительности, а процесс конструирования знания и самоконструирование. Предмет знания имманентен знанию. Знание не есть знание «о чем-то», оно — знание «для чего-то». Оно — сила, орудие, инструмент, целью которого является господство над миром, оперирование и манипулирование его силами. В конечном счете, производство и добывание знания — технология, его ценность определяется возможностью превратиться в технику. Знание, не подчиняющееся этому требованию, ненаучно, оно — пустое и бесполезное, относится к сфере метафизических грез и, как таковое, должно быть отвергнуто. В кантовском понимании познания уже лежала возможность его технического толкования, что уже было подготовлено всем предшествующим развитием западной эпистемологии, к логическому же завершению этот процесс привел постмодернизм.
То, на какое понимание знания опирается та или иная цивилизация, во многом определяет ее лицо и характер. Техницистское, инструменталистское понимание научного знания лежит в основе западной цивилизации и определяет все ее элементы.
Восточная цивилизация опирается на совершенно иное понимание познания: она его понимает как созерцание потаенного начала (Дао, Брахма) бытия, которое принципиально трансцендентно и никогда не сможет стать имманентным знанию. Соответственно, высшей целью человеческого бытия является не техническое его преобразование, а забота о собственном нравственном усовершенствовании, раздумье и медитация.
3. Известно, что Кант считал тревожным то обстоятельство, что человеческий разум не отвечает на навязанные ему с необходимостью метафизические вопросы. Но, как нам кажется, еще более [284] тревожно то, что разум вообще не задается этими вопросами, избегает их и старается отторгнуть метафизику. Это уже направлено против собственно человеческого в человеке, против его сущности и ставит под сомнение саму целесообразность существования цивилизации: к чему дорога, не ведущая к Храму! Важа Пшавела же молит Бога: «Возвеличь в (моем) сердце тоску о блаженном предмете,/напиши глубокую, острую мысль на покрывале моего разума», ибо «лишь тогда (я) счастлив, когда встревожен». Именно такое состояние считает Важа Пшавела условием бытия человеком. Человек же современной антиметафизической цивилизации ни во что не ставит эти вопросы, лишь бы у него были бы холодная «Фанта» и горячий «гамбургер». Нужно признаться, что в это большой вклад «внес» Кант. Несмотря на восхваление метафизики, своей критицистской аналитикой он нанес ей большой вред, оказал ей, как говорят, медвежью услугу и скомпрометировал в глазах западного человека. Генрих Гейне точно подметил: «Кант пошел в наступление на Бога, Робеспьер же — на царский трон».
Впоследствии, как известно, основные метафизические проблемы нашего бытия, были объявлены позитивизмом бессмысленными псевдопроблемами и он потребовал четко разграничить их от научных проблем (например, таких как «почему происходит смена дня и ночи?»), провести между ними демаркационную линию. Но, каким бы парадоксальным это ни казалось, против позитивизма необходимо сказать: лишь метафизические проблемы, как раз из-за невозможности их окончательного, однозначного разрешения являются истинными проблемами, они навечно сохраняют свою проблемность, пока не будет снято удивление, которое порождает и направляет метафизическое мышление. Наоборот, в сравнении с ними т. н. научные проблемы выглядят временными, преходящими квазипроблемами, по существу не-проблемами, своеобразными головоломками, которые, в результате их однозначного разрешения, теряют свою проблемность, исчезают. В философии главное — быть всегда среди этих метафизических проблем, постоянно переживать, а не разрешать их. Характер ответов на эти вопросы имеет второстепенное значение. Без осознания этого философское [285] мышление вообще не начнется, не состоится, точнее, можно его считать завершенным до того, как оно начнется.
4. Нельзя не отметить, что тенденция отрицания метафизики в этой цивилизации была заложена изначально. Если верить Хайдеггеру, то она с самого начала проходила со знаком забвения абсолюта (бытия) и утери существенной с ним связи. Ее мышление, основанное на принципе единственности сущности и законе невозможности противоречия, принципиально не допускало возможности выхода за пределы сущности и осмысления природы вещей посредством небытия. Все должно осмысливаться рационально или посредством основания (рацио), а это является прерогативой науки: допущение небытия, отличного и противоположного сущности подразумевает мышление без основания, а это неприемлемо, так как является мистическим, чудодейственным и иррациональным.
Поэтому восточная культура сохранила метафизическое измерение мышления: она по своей природе теологична, так как допускает возможность осмысления (создания) бытия из небытия.
5. Метафизика определяет не только характер цивилизации, но и участь человека в этой цивилизации. Человек и метафизика связаны друг с другом внутренне. Более того, их судьба и участь идентичны. Человек не только создает метафизику, он сам — метафизика. Он, как душевно-духовное существо, нравственная личность, существовать в этом мире без существенной связи с абсолютом, без веры в «совершенно иную действительность» не может.
Антиметафизическая цивилизация — это чуждая духу, античеловечная цивилизация. Существование метафизической действительности — единственная надежда и пристанище человека. Именно поэтому призывает нас Спаситель — будьте прохожими!
Добавить комментарий