Взаимопроникновение культур Запада и Востока в контексте формирования универсальной культуры

[182]

Начиная со второй половины двадцатого века, все чаще высказываются идеи взаимодополнительности культурных дискурсов и формирования планетарной, общечеловеческой, универсальной культуры, объединяющей все многообразие и многоликость мира. В этой ситуации проблема существования антагонистической пары Восток-Запад, их различия и сходства, притяжения и отталкивания, их культурного взаимодействия приобретает особую остроту и актуальность. Несмотря на отмечаемую многими эфемерность самих понятий «Запад» и «Восток», их условность, многозначность, их мифологемный характер, мнения о несводимости этих двух культурных миров высказываются и поныне. Однако становящаяся универсальная культура предполагает разрушение бинарной оппозиции Восток/Запад, преодоление их чуждости и непонятности друг для друга.

Многосоставным и плюралистичным мир становился не сразу, да и сейчас этот процесс не завершен. Начало сближению двух культур было положено Западом, деятельным, активным, и почти сразу было омрачено его прагматическим стремлением к расширению сфер экономического влияния, колонизаторской политикой, волей к господству и власти. И хотя влияние Западного мира на восточные, да и на другие внеевропейские культуры несомненно, его результаты чаще всего оцениваются негативно как самими европейцами, так и «потерпевшей» стороной. Запад оказывается источником массированной идеологической экспансии, культурой, пропагандирующей собственное превосходство. Запад упрекают в претензии на роль миссионера, критикуют за насильственное распространение таких ценностей, как индивидуализм, права человека, свободный рынок и т.п., объявленных им общезначимыми. В книге мусульманки Фатимы Мернисси «Ислам и демократия», вышедшей в 90-х, Запад изображен «милита ристским колонизатором» (цит. по: «Новая постиндустриальная вол [183] на на Западе». М., 1999. С. 550). Так, образ Запада зачастую оказыва ется отталкивающим, а западно-европейская культура — некритичным диктатором. Впрочем, «безусловным злом» называл европеизацию еще Н. Трубецкой. Однако встреча двух миров не завершается односторонним влиянием более инициативной культуры на другие, пассивные. Процесс этот всегда обоюден, и влияние Востока на Запад не менее, если не более значительно.

Увлечение Запада Востоком началось давно. До Великих географических открытий отношение к восточным странам строилось по модели мифа или сказки, затем Восток, в частности Дальний, обрел статус географической и культурной реальности. Он становился чуть более близким, но все еще чудесным, экзотическим, диковинным, а интерес к восточным странам носил характер модного увлечения. Фарфор и ткани, ширмы и веера, наряды и лаковые кабинеты, китайские дворцы и сады — Запад играл в фантастичный, театрализованный восточный мир, олицетворявший негу и роскошь. Однако вскоре влечение к миру таинственного и причудливого, к его внешним формам, атрибутам и аксессуарам без каких-либо попыток близкого соприкосновения с ним сменяется интересом иного свойства. Запад обретает в лице Востока не просто объект, подлежащий перестройке и цивилизации на европейский лад, но своего антипода, яркую противоположность. А уже в восемнадцатом веке в Европу начинают проникать восточные идеи — религиозные, философские, художественные. Это был первый шаг на пути к разрушению великого мифа о европоцентричности мира. Принимать чужой мир как равноправный и равноценный научились не сразу. Только во второй половине двадцатого века в философии постмодерна был четко выражен приоритет множественности и полилога равнозначных культур. Европейская культура перестает осознавать себя центром, стержнем и осью, вокруг которой вращаются другие культурные миры. Культура становится «ризоматической», согласно терминологии Делеза и Гваттари, основными чертами которой является множественность, господство конъюнкции, союза, события с другими, а не противопоставленности им. Происходит отказ от «больших метанарративов» (Ж.Ф. Лиотар), в число которых будет справедливым включить и европоцентризм. Теперь западные философы отмечают способность Европы к самокритике и свойственный ей плюрализм (П. Рикер).

Особую значимость имеет тот факт, что подобные идеи были высказаны именно западными мыслителями и теоретиками культуры. Это яркое свидетельство произошедших глубинных изменений в [184] самосознании Запада. И хотя, по меткому выражению социолога М. Голуба, «Европа присутствует повсюду», проникновение Востока на Запад, начавшееся во второй половине девятнадцатого столетия, приобрело всеохватывающий характер в следующем двадцатом веке, что позволяет некоторым востоковедам даже говорить об «ориента лизации» Запада (Г. Чхартишвили). Влияние восточной культуры на западную самими европейцами объясняется собственным влечением к архаике традиционных обществ, мистическому мировидению, духовности. Не противоречат им и восточные мыслители, так, например, Шри Ауробиндо Гхош говорит об «обращении европейцев к собранной в Индии духовной силе» и коренном отличии в понимании духовности восточным миром от ее понимания миром западным. И хотя мнение о западной «бездуховности» приобрело стереотипный характер, его поддерживают и современные представители восточной мысли. К примеру, известный популяризатор учения дзэн Д. Судзуки, отмечает преклонение Запада перед логосом, рациональностью, логикой, порядком и системностью, противопоставляя этим чертам восточные пассивность, недискурсивность, иррациональность, магичес кое мироощущение, приоритет духовных практик.

Взаимное культурное влияние прежде всего отражается в области искусства, то есть той сфере, которая способна легко совмещать опыты разных культур. Так, во второй половине девятнадцатого века в творчестве многих западно-европейских художников, в частности, импрессионистов, было заметно влияние японского искусства. Некоторые лишь использовали специфические «японские» мотивы, или новую для европейских художественных традиций технику. Однако, были и такие мастера, как, например, Ван Гог, для которого восточный живописный язык не стал только сводом приемов, пополняющих запас выразительных средств художника. Ван Гог писал, что старается смотреть на мир «японскими глазами» и понять, как «чувствуют и рисуют японцы». Смотреть на мир глазами японца, понять как он чувствует — значит уйти от одностороннего взгляда на мир. Видеть глазами другого — значит искать путь для преодоления чуждости и экзотичности культурных позиций, пытаться сделать чуждое немного своим, постижимым. Позже, в первой половине века двадцатого один из теоретиков европейского театра А. Арто считал необходимым привнесение восточных черт в западный театр, целиком подчиненный диктатуре слова и текста, воспринимаемых только в их очевидном смысле. Арто представлялись более важными недоартикулированность, девербализованность языка, актуализация аффективных пластов [185] речи, которые характерны для театра восточного и отражают восточную ментальность. Поскольку для становящейся универсальной культуры одной из характерных черт является отказ от оппозиций научное/ненаучное, реальное/вымышленное, рациональное/интуитив ное, то западный рационализм не противопоставляется теперь восточному восприятию мира. Здесь скорее действует принцип дополнительности западной науки восточной мистикой. А в конце двадцатого столетия некоторые литературные критики говорят о создании литературы, для которой нет границы между Западом и Востоком, так как обе культуры перестают быть экзотичными для писателей, их представляющих (Г. Чхартишвили). Так, на рубеже двадцать первого века сбывается мечта Гете о единой мировой литературе.

Таким образом, можно говорить не о вестернизации Востока или ориентализации Запада, но об их взаимопроникновении. На пути к созданию универсальной мировой культуры, предполагающей не стандартизацию и тотальность, но снятие барьеров между культурами, важная роль принадлежит стремящимся друг к другу Востоку и Западу.