Почему Асан Кайгы не нашел Жер Уюк?

[221]

Действительно ли в каждой культуре и в каждой религии, и в каждом топосе, независимо от континента, части света, существуют образы идеального райского мира? Действительно ли образы Рая, и [222] его земного аналога — утопического мира — «онтологично архетипичны» для любого типа человеческого существования? В прирастании нового материала по топонимике «райских» мест, можно обнаружить ошибки простого прибавления нового материала к старому. Зачастую новый материал, новые сведения классифицируются как аналоги уже известных утопических сценариев. Например, в следующей цитате из эссе «Реконструкция утопии» Фернандо Аинса можно увидеть ту допустимую для многих эклектику, которая придает фактор новизны исследованиям по утопиям: «Миф о земле обетованной присутствует и в иных цивилизациях. Земля обетованная, спроецированная в будущее благодаря своему мессианскому измерению, реализует во времени свой конкретный пространственный топос: Ханаан для иудеев, странствующих по пустыни, Итака для Одиссея, Чистая Земля для Платона, для японцев — земля чистая (Йодо) и земля награды (Ходо), Земля “без зла” для южноамериканских тупи-гуарани, земля отцов, “родная деревня”, к которой многие традиционные общества возвращаются в циклическом движении, чтобы воскреснуть среди духов предков» 1.

Калькой для интерпретации этнографического материала могут выступить уже развитые теоретические схемы, в которых возможен редукционизм культурологического характера. Так в уже известный ряд мировых райских и утопических топонимов в казахстанской литературе обычно добавляют два понятия «Жидели Байсын» и «Жер Уюк». А к традиции утопических мыслителей — Асана Кайгы, прозванного в народе Печальным («кайгы» в переводе с казахского означает «горе»).

В советской школе культурного субстанционализма, утопия, особенно народная, объяснялась как естественная предтеча великих истин социализма и для каждой маломальской этнической единице по диалектическому канону повторения в части целого находили «подтверждения» естественности идей справедливого социального устройства. Так и материал по Асану Кайгы записан и легитимирован в канонах лингвистического и исторического анализа как образец утопических представлений казахов. «Казахский жырау, кочевой философ, степной гуманист, влиятельный советник хана Улуг-Мухаммеда (Орманбет Хан), в период политической борьбы в улусе Абулхаир-хана находился на стороне оппозиции — султанов Гирея и Жанибека. С момента основания Казахского ханства (1456 г.) становится его главным идеологом» 2. «Жырау» означает сказитель. При очень широком толковании этого понятия допустим весь ряд таких эпитетов как «кочевой философ», «степной гуманист»
[223]

и т.д. Но если отталкиваться от четких определений и оставить в стороне идеологические предпочтения, то, конечно, такие дефиниции, как «философ» и «гуманист», — это типичная вольность в гиперболизации, характерная для филологов и педагогов.

На самом деле Асан-Кайгы — реальная историческая личность, несмотря на многочисленные легенды и предания, которые сложились в народе как о нем самом, так и о предмете его интереса — земле «Жидели байсын». Вполне возможно, что на реальный исторический персонаж наложился образ легендарной личности. Мухтар Магауин пишет: «Вероятно, исторический Асан не разъезжал по всем уголкам степи… Нам кажется, что у Асана Кайгы было большое произведение о Жер Уюке, рожденное мечтой о счастье народа. Трудно сказать, было ли оно в форме толгай, жыра или напоминало “Утопию” Томаса Мора, “Город Солнца” Кампанеллы. Дошедшие до нас легенды — это видимо, остатки его философского произведения, превратившегося в предания. Народная же фантазия заставила искать Жер Уюк самого Асана» 3.

В пользу этой гипотезы говорит тот факт, что в казахском языке сложились устойчивые фразеологические выражения, в которых имя Асана Кайгы стало нарицательным обозначением горя. Например, существуют два устойчивых выражения, которые в буквальном переводе означают «Впал в асана кайгы» и «Не говори асана кайгы», где асан кайгы следует понимать как нарицательное обозначение горя («Впал в горе» и «Не говори о своем горе»). Кроме того образ легендарного Асана, ищущего землю обетованную, часто входит в противоречие с его стихами, в которых он как советник хана выступает против кардинальной откочевки с родных мест.

Смысловым означающим для перевода понятия «Жидели байсын» стало понятие «Земли обетованной» для кочевников. Насколько правомочно может быть использование смыслового ряда понятия — «земля обетованная»? Ветхозаветный канон предполагает, что «земля обетованная» предназначена для богоизбранного народа, тогда как этимологически «жидели байсын» может быть раскрыт как «жидели» — «ягодное», «байсын» — «богатое», получается «ягоднобогатое» место или «ягодное изобилие». Замена означающего, возможно, возникла из-за того, что Блох назвал бы засильем «базовых моделей». Поскольку уже существовала традиция мотивировки утопического сознания, то для первых интерпретаторов этнографического материала о Асане Кайгы и «Жидели Байсын» вполне допустимым было бы персонифицировать этот материал по аналогии с развитыми классификационными классами европейской утопической традиции.
[224]

С другой стороны, архетипичный образ «Жидели Байсын» достаточно точно повторяет или совпадает с известными описаниями райских мест: «Золотая земля — Жидели Байсын — там застыло время и нет пределов пространству, там жило человечество, когда светлы и открыты были глаза у людей и души чисты, когда гордо и прямо смотрели люди, восхищались горами и солнцем, полетом птиц и бегом коней. Все были молоды и прекрасны, не знали старости и болезней, не ведали изнуряющего труда. Щедры были люди, жили без зависти и алчности, сама земля была как пиршественный стол, полный яств» 4. Очевидно, что Жидели Байсын выполняет функции сказочного описания, и происхождение этого понятия должно относиться к временам более отдаленным, чем XV век.

Понятию «Жидели Байсын» синонимизирует понятие «Жер Уюк». В некоторых источниках пишется, что Асан Кайгы искал «Жидели Байсын», в других — «Жер Уюк». Этимологически «уюк» связанно с русским словом «уют». В казахском «уюк» означает теплую, удобную вещь, которую одевают на ноги и от которой становиться удобно, тепло. Поэтому добавление «уюк» к слову «жер» — «земля» дает понятие «удобная земля», «благодатная земля», можно даже сказать «готовая земля», то есть земля, в которой человек будет себя ощущать окруженным заботой, он не будет страдать ни от невзгод погоды, ни от социальных бедствий. Согласно легендам, Асан Кайгы искал такое место, где его народу было бы вольготно жить, скоту хватало бы корма, людям земли, не знали бы они недостатка ни в чем, и не страдали бы от превратностей природы. «Долго странствовал Асан Кайгы, все искал на свете счастливую страну, где много плодородной земли и многоводных рек, где народ живет, не зная нужды, горя и гнета, и где жаворонок вьет свое гнездо на пушистой спине барана» 5. По одной версии, Асан Кайгы не нашел Жер Уюк, хотя в легендах он посетил многие места, начиная от Поволжья — места, где он родился, до Афганистана и Китая. Он был и на западе и на востоке, на севере и на юге казахской степи, и нигде не мог остановиться, получить удовлетворения от этих земель. Согласно другим версиям, он все-таки нашел такое место, правда, это место определяется по разному: от безопасных пастбищ около Ирана (в 15 сутках езды от Бухары), до «Жедели Байсын» в районе Самарканда. В каракалпакских и киргизских легендах есть аналогичная разноречивая информации о «Жидели Байсын», которая также связанны с Печальным Асаном.

Конечно, на поиски Асана наложились конкретно-исторические условия: XV век — время распада Золотой и Белой Орды, время [225] больших кочевок, освоения новых территорий для казахским племен. Кроме того, XV век — это век великих географических ожиданий, степь не только сама выступала как объект исследований для христианского или арабского мира, но имела и свои ожидания. Допустимый уровень культурных обменов для кочевой культуры позволяет предполагать, что степь хотя и не находилась в эпицентре географического бума, тем не менее была подвержена этой моде. Асан Кайгы — это исследователь, который занимался изучением родовых мест казахов. В подтверждении этого тезиса, можно привести примеры того, что Асану Кайгы приписывают появления тех или иных топонимов. Подобные свидетельства подводят нас к мысли, что в образе Асана Кайгы пересеклись две утопические традиции казахов. Не одна, как это интерпретировалось в официальной литературе советского периода, а именно две различные утопические традиции. Одна традиция восходит к ранним архетипическим формам утопического творчества племен, которые кочевали в степи. Поэтому и использовалось почти сказочное понятие «Жидели Жайсын». Вторая традиция связанна с социальным конструированием казахской, если не государственности, то национальной идентичности. Здесь использовалось понятие «Жер Уюк», предполагающее именно прагматически-хозяйственое значение. В наложении этих традиций сыграли свою роль использование матриц классического утопического жанра, а также не развитая рефлективная культура в устном народном творчестве. В эпосе в самом механизме передачи информации авторство исходных текстов не имеет слишком большого значения, поскольку интерпретация и аффектация этого материала важнее для их вербального существования.

Асан Кайгы стал своеобразным стержнем, вокруг которого стали консолидироваться и архитипические представления о «Жидели Байсын», и более «молодые» представления о лучшем мире, о новых землях.