Идея о создании данного доклада выявилась из размышлений на тему поминально-погребальной обрядности в иудейской среде.
Дело в том, что, обращаясь к той или иной культуре, в данном случае — к иудейской, мы обнаруживаем ряд действий, которые, как кажется теперь, имеют лишь внешнее проявление, однако за этим внешним скрыто нечто внутреннее, подчас уже упущенное самими носителями культуры.
Воспроизводя из поколения в поколение одни и те же действия, связанные с пограничными, лиминальными ситуациями, человек создает своего рода броню для вторжения хаоса в миропорядок, заведенный предками, однако суть обрядов на протяжении веков может быть утеряна, остается лишь внешняя их форма. Это представляет собой проблему, поскольку на непонимании поведения внутреннего, то есть обоснования мотивации (зачем делают), и необъяснимости поведения внешнего (почему делают именно так) образуется своего рода разрыв, предел коммуникации, касающийся, прежде всего мировоззренческих аспектов, свидетельствующих о модификации мироощущения.
При этом следует заметить, что само по себе знание о том, что существует предел коммуникации, не является проблемным, наоборот, осознание определенной границы позволяет человеку с большей вдумчивостью относится к собственному бытию.
[145]
Обнаружению этого предела коммуникации отчасти способствует сама пограничность состояний, ситуация перемены, известная также по другим обрядам, классифицируемым как обряды перехода.
Однако, по-видимому, намечается существование общей тенденции, суть которой сводится к тому, чтобы в принципе нивелировать границу между различными маргинальными состояниями (в данном случае смерти) и попытаться закрыть глаза на проблему предела коммуникации.
Наиболее показательна в этом отношении американская культура, которая в принципе «отметает» проблему соотношения поведения внешнего и внутреннего путем максимального упрощения встречи человека со смертью, поэтому покойникам придают вид максимально похожих на живых и употребляют в разговорах эвфемизмы: например, «его уже нет с нами» или «мы его потеряли».
Однако выясняется, что подобные тенденции обнаруживаются не только в секуляризированной Америке, но и в такой консервативной культуре как иудейская и проявляются в целом ряде аспектов.
Так, например, рассмотрим «Шиву», так называемую иудейскую траурную неделю — то время, когда родственники покойного соблюдают особый траур. Существует особый этикет для посещения в «Шиву» скорбящих родственников умершего. Так, согласно правилам «Шивы», приходящие должны войти тихо, сесть рядом с соблюдающими траур и не говорить ничего, пока к ним не обратятся (Кицур Шулхан Арух, 158:2). Это не столько ритуал, сколько дань здравому смыслу: гость не знает, каково в данный момент настроение родственника покойного. Например, гость думает, что он хочет говорить об умершем, но родственник, может быть, не в состоянии делать. Иногда гость старается приободрить родственника разговорами на постороннюю тему — но возможно, что родственник предпочел бы поговорить об умершем. Наконец, родственник часто хочет посидеть спокойно и ни о чем не говорить.
К несчастью, эти предписания часто нарушаются, особенно если покойный был очень стар — атмосфера «Шивы» в доме [146] часто становится неуместно оживленной, так как современные евреи тоже, как и американцы, стали склонны избегать контактов со смертью.
Довольно часто встречаются случаи кремации в иудейской среде, (особенно это касается стран бывшего СНГ), хотя многие авторитеты считают, что кремация является чрезвычайно резким пренебрежением к базовым принципам традиции, и постановляют, что кремированные останки не могут быть похоронены на еврейском кладбище, отвергают соблюдение траура по кремированному человеку. Однако, тем не менее, кремация в иудейской среде продолжается, и правила погребения модифицируются — урны с прахом могут быть захоронены на еврейском кладбище.
Между тем, кремация для иудеев является колоссальным показателем изменения мировоззрения, поскольку вся Тора пронизана идеей именно захоронения, а не кремации тела умершего. Еврейская традиция всегда рассматривала кремацию как оскорбительный обычай, восходящий к языческой практике сжигания мертвых на погребальных кострах. Отвращение евреев к кремации было замечено еще римским историком Тацитом, который почти две тысячи лет назад в качестве одной из отличительных черт евреев указывал, что они хоронят, а не сжигают своих мертвых.
Еврейский Закон однозначен и бескомпромиссен в своем требовании, чтобы мертвый был захоронен «внутри земли». Тело человека возвращается в землю, как оно есть. Душа поднимается к Богу, а физическая оболочка, собрание химических элементов, окружающее душу, погружается в обширное хранилище природы. Всевышний сказал Адаму: «Ты прах земной, и в прах возвратишься» (Быт. 3:19). Позднее Тора выражает этот же принцип в законе ки кавор тикберену — «и обязательно следует захоронить его» (Втор. 21:23).
Тора совершенно однозначно настаивает на необходимости обеспечения естественного процесса распада останков. Дерево гроба, льняная ткань савана и ненабальзамированное тело разлагаются нормальным, естественным путем.
[147]
Еще одним примером разрыва осознания поведения внутреннего и поведения внешнего может служить недорогая лента, которая продается во многих похоронных бюро, предназначение которой состоит в том, чтобы разрезать ее в определенный момент. Современному еврею довольно сложно объяснить, зачем это делается, кроме как словами «таков обычай».
Так в современном мире модифицировалось предписание еврейского права сделать на похоронах дыру («криа» с иврита) на одежде родных в области сердца, символизирующую рану, которую причинила человеку смерть.
«Криа» делается ножом и постепенно увеличивается в размере. В идеале она должна прорезаться на жакете, блузе или рубашке.
Еще пример — довольно частая практика в современной иудейской среде, когда под давлением общественности тело выставляется на всеобщее обозрение, когда его перед этим реставрируют, «приукрашивают» и производят косметологическую консервацию, которая часто связана с полным или частичным вскрытием.
Однако с точки зрения иудаизма такая процедура является крайне позорной и нарушает мир, в котором человеку должно быть позволено упокоиться навсегда. Попытка совершить вскрытие противоречит стремлению обеспечить умершему покой. Она рассматривается как непочтение к умершему, насмешка над ним. Надо, чтобы человек запомнился близким таким, каким он жил, а не безжизненным загримированным и надушенным трупом.
Таким образом, выявляется тенденция, суть которой в том, что ритуал все более и более отстраняется от религиозных идей, в него заложенных.
Изменения в ритуалах, пускай, как в случае с «криа», продиктованные сугубо практическими соображениями, оказывают влияние на изменение мировоззрения. Это с одной стороны. С другой, похоже, что изменение мировоззрения ведет к тому, что ритуал меняется, меняется смысл, в него заложенный.
Образующийся предел коммуникации, нестыковка внешнего и внутреннего поведения может, таким образом, [148] служить точкой, из которой выкристаллизовывается новый тип мировоззрения.
Итак, взаимосвязь внешней коммуникации (как следование обрядам) и внутренней коммуникации (как наполнение обряда смыслом) нарушается; возникает предел коммуникации. Человек перестает осознавать себя как потомок в культурном отношении. Однако это не значит, что у человека нет самоопределения в принципе. По-видимому, те, кто сохраняют внешнее в обряде, потеряв коммуникацию, пытаются вчитать в совершаемые действия иной смысл, либо следуя из каких-то модных тенденций, либо под влиянием средств массовой информации, либо заимствуя его из другой культуры.
Литература
- Телушкин Й. Еврейский мир. Важнейшие знания о еврейском народе, его истории и религии. Иерусалим—Москва, 1992.
- Кицур Шулхан Арух / Сост. и пер. Й. Векслера, общ. ред. Г. Брановера. Т.1-2. Иерусалим: Шамир, 1994.
Добавить комментарий