Отражение идей Вл.Соловьева в русской поэзии начала XX века

[372]

Проблема культурного противостояния Востока и Запада и роли России в этом диалоге культур издавна была важнейшей для русской мысли и имела в ней давнюю традицию, восходящую еще к средним векам к формуле монаха Филофея о третьем Риме. Традиция включала и принципиально важный тезис об особом пути развития России отличном как от Восточного, так и от Западного. Для России познать Запад и Восток означало познать саму себя. На рубеже 30-х-40-х годов ХIХ века этой проблемой серьезно занимались русские славянофилы. Именно в этой среде зарождается идея об особом призвании России служить звеном между Востоком и Западом. Оппозиция Восток-Запад превращается в глобальную философскую проблему, актуальность которой на протяжении последних столетий только возрастает.

Видный современный философ и культуролог В.С. Библер так оценивает новую культурную ситуацию, которая сложилась в конце ХХ века: «…Уже в первой четверти ХХ века, в его социальных взрывах, в первой мировой войне, в назревании чудовищных тоталитарных диктатур, в высвобождении целых материков незнаемой духовной жизни — Азии и Африки…иными словами в решающих трагедиях ХХ века… обнаруживается и осознается роковое исчерпание и расщепление единой лестницы прогрессивного восхождения европейской цивилизации: науки, техники, материального благополучия, морали, социальной матрицы…». Современная ситуация, по мнению ученого такова, что «человек Европы (и не менее — человек Азии и Африки…) оказывается где-то в промежутке различных встречных и пересекающихся смысловых кривых…». Есть в этой трагической ситуации «промежутка» и позитивные качества, и одно из них — это «смещение и сближение современных культур Запада и Востока, Севера и Юга, Европы, Азии, Латинской Америки», «сближение и взаимообоснование этих спектров в сознании и мышлении каждого современного человека» 1.

На рубеже ХIХ — ХХ вв. тему «Россия-Запад-Восток» активно развивал Владимир Соловьёв. Причем она волновала его воображение как с философской, так и с поэтической стороны.

Главная идея Соловьёва — идея синтеза, противостоящая одностороннему восприятию Востока. Он призывает соединить достижения западной философии рационального познания с «истинами, которые в форме веры и духовного созерцания утверждались великими теологическими учениями Востока». В работе «Три силы» (1877) Соловьёв прямо противопоставляет Восток и Запад как царства бесчеловечного бога и безбожного человека, расценивая и то и другое как односторонности. Под Западом он понимает Европу, под Востоком — мусульманский мир. Россию и мир славянства, объединенных православием, он считает третьей, прогрессивной силой, миссия которой — [373] преодолеть искусственную ограниченность двух миров и соединить их лучшие достижения в синтезе. В этом отношении Соловьёв принципиально расходится как с западниками, так и со славянофилами, в учении которых видит торжество отвлеченных начал. Философ утверждает, что «… Россия не призвана быть только Востоком, что в великом споре Востока и Запада она не должна стоять на одной стороне, представлять одну из спорящих партий, — что она имеет в этом деле обязанность посредническую и примирительную, должна быть в высшем смысле третейским судьей в этом споре» 2.

К 1890 году относятся статьи «Китай и Европа», «Япония» и стихотворение «С Востока свет», в котором он впервые говорит о двух Востоках — «Востоке Ксеркса» и «Востоке Христа».

Заслуга Соловьёва в том, что он первый показал два лика Востока. Оппозиция Запад — Восток им фактически снимается как неправомерная, заменяется исторически более оправданной оппозицией Ксеркса и Христа, воплощающей вечную борьбу добра и зла. Ксеркс не тождествен Востоку, как и Христос не тождествен Западу. Добро Соловьёв видит и на Востоке и на Западе, зло — антихристианский мир, наиболее ярко воплотившийся в буддийской религии и в китайском абсолютизме с его страстью к порядку, но не прогрессу.

Однако боязнь китайской угрозы и врага с востока вызвана скорее традицией русской общественной мысли, чем реальной политической ситуацией. Внимание Соловьёва начинает все больше привлекать Япония как действительно сильное и быстро развивающееся вопреки теории Восток — Запад государство. Японско-китайская война показала реальную слабость Китая и силу и агрессивность Японии и оказала значительное влияние на эволюцию взглядов Соловьёва. В это время он пишет стихотворение «Панмонголизм». Начиная с этого стихотворения, панмонголизм как конечное выражение антихристианской идеологии устойчиво связывается у Соловьёва с Японией.

Последняя работа Соловьёва «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории» стала своеобразным завещанием великого философа. Его прогнозы очень точно предсказывают реальный ход войны на Тихом океане четыре десятилетия спустя.

В предисловии к «Трем разговорам» Соловьёв писал: «В теснейшем сближении и мирном сотрудничестве всех христианских народов и государств я вижу не только возможный, но и необходимый и нравственно обязательный путь спасения для христианского мира от поглощения низкими стихиями», к которым он относил и панмонголизм 5. Русская идея, согласно Соловьёву, не может вырасти из идеи исключительности миссии России, но только из идеи всехристианского единения. Эта мысль по-разному преломилась в произведениях поэтов и мыслителей начала ХХ века.

Размышления В. Соловьёва о соотношении Востока и Запада послужили основой для возникновения теории завоевания Европы новыми варварами, долгое время игравшей значительную роль в культуре, философии и политической мысли России. Идеи «Панмонголизма» и «Трех разговоров» заложили основу целого направления в русской мысли и литературе. Их подхватили многие русские поэты Серебряного века: В. Брюсов, Вяч.Иванов, А. Блок, Н. Гумилев, М. Волошин и другие. Причем по мере приближения революции, и особенно после нее, новыми варварами, гуннами и скифами чаще всего изображались сами русские.

Первым идею Соловьёва о «желтой опасности» подхватил и развил Вяч.Иванов. В статье «Русский вопрос» он пишет: «Желтая Азия подвиглась исполнить уготованную ей задачу, — задачу испытать дух Европы: жив ли и действен ли в ней ее Христос?» Размышления о выборе, стоящем перед Россией, тревога за ее судьбу звучат и в стихотворении Иванова 1904 года:

В этой же статье содержится и предвидение трагической судьбы России вселенское значение ее миссии: «Мистики Востока и Запада согласны в том, что именно в настоящее время славянству и в частности России, передан некий светоч; вознесет ли его наш народ или выронит, — вопрос мировых судеб. Горе, если выронит, не для него одного, но и для всех; благо всего мира, если вознесет… Поистине «всякий за всех и за все виноват»; и наша хотящая и не могущая освободиться страна подвизается и изнемогает за всех» 7.
[375]

Мотив завоевания России и Европы новыми варварами впервые после Соловьёва прозвучал в стихотворении В. Брюсова «Грядущие гунны», которое поэт заканчивает весьма характерным для эпохи «провидением»:

В своих последующих «гимнах» В. Брюсов подтвердил свою позицию. Ему же принадлежит и первенство в скифской теме. Стихотворение «Мы скифы» было написано Брюсовым за два года до «Скифов» А. Блока.

И в первых строках из «Эпитафии римским воинам» также чувствуются знакомые мотивы: «Нас — мильоны. Всюду в мире, / Разбросан сев костей лежит: / В степят Нумидий и Ассирий, / В лесах Германий и Колхид…». Так что знаменитые «Скифы» Блока явились откликом не только на пушкинское «Клеветникам России», о чем сам поэт говорит в дневниках, но и на скифские мотивы Брюсова 10. Есть в дневниках Блока и противопоставление Европы Азии в весьма агрессивном по отношению к Европе контексте: « Мы на вас смотрели глазами арийцев, пока у вас было лицо. А на морду вашу мы взглянем нашим косящим, лукавым, быстрым взглядом; мы скинемся азиатами, и на вас прольется Восток. Ваши шкуры пойдут на китайские тамбурины. Опозоривший себя, так изолгавшийся, — уже не ариец…» 11. И еще одно упоминание, свидетельствующее о том, что великий поэт, несмотря на свое «азийство» все-таки вслед за Соловьёвым опасается «угрозы с Востока»: «Китай и Япония (будто-бы — по немецким и английским газетам) уже при дверях. Таким образом, поругание музыки еще отмстится…» 12.

В «Скифах» поэт прямо противопоставляет Россию Европе как азиатскую страну, что явилось неожиданным поворотом соловьевской темы и предвидением возникшей позже в среде европейской русской эмиграции теории Евразийства. Не случайно стихотворению предпослана цитата из В. Соловьёва:

Стихотворение «Скифы» написано в 1918 году и в нем с наибольшей остротой отразился «антигуманистический максимализм» поэта (Нива Ж.), увидевшего в трагических событиях революции и Гражданской войны долгожданное крушение ненавистного Старого мира. Поэт пересматривает парадигму [376] Европа-Россия-Азия, противопоставляя «Старый, дряхлый мир» новой варварской России. Интересно, что через несколько лет эта основная идея поэта была подхвачена русскими учеными-эмигрантами: П.Н. Савицким (экономист, ученик П.Б. Струве), П.П. Сувчинским (философ), Г.В. Флоровским (философ, богослов), Н.С. Трубецким (лингвист, этнограф) и легла в основу теории Евразийства, идеи которой оказали существенное влияние на развитие русской общественной мысли, русского зарубежья и ставшие вдруг вновь актуальными на рубеже нового века. В наше время эту теорию критикуют за ростки национализма и оправдание большевизма. Но «евразийцы» высказывались далеко не так радикально, как поэты и, конечно, отрицали большевизм в самой его сути, становясь, скорее, на националистическую позицию: «Не признавая идеологии большевизма, евразийцы принимали его как «ниспровергателя» западной культуры и всех ее форм, существовавших в России до революции» 14. Хотя мысль об особом пути/положении России между двумя полюсами сохранялась, но они были далеки от идеализации варварской энергии масс, смещая акценты внутри самого понятия «культура». Так П. Савицкий пишет: «Дифференцированное рассмотрение культуры показывает, что нет народов огульно «культурных» и «не культурных». И что разнообразнейшие народы, которых «европейцы» именуют «дикарями», в своих навыках, обычаях и знаниях обладают «культурой», по некоторым отраслям и с некоторых точек зрения стоящих «высоко» 15. Ближе всего к евразийцам стоит, как нам кажется, М. Волошин. Не принимая революцию и не воспевая ее в гимнах, он все же принимает и оправдывает трагическую судьбу России, видя историческую и провиденциальную неизбежность всего того, что здесь происходит. Поэтический цикл «Неопалимая купина» целиком посвящен раздумьям о своеобразном и неповторимом пути России:

В цикле, состоящем из девятнадцати стихотворений, содержатся самые контрастные определения России, связанные с неповторимым своеобразием ее истории и географии. Россия предстает то в обличии пьяной, бесстыдной и гулящей бабы, заливающей вином тоску о погибших сыновьях («Русь гулящая»), [377] то глухонемой бесноватой, жаждущей искупления и освобождения от бесовских сил («Русь глухонемая»), то страждущей мученицей, изнемогающей от ран («Родина»), то горящей и несгорающей неопалимой купиной. В девятом же центральном стихотворении цикла («Европа») поэт, размышляя о судьбе России, о происхождении ее корней, возвращается к легенде о России — Третьем Риме, родившемся в результате смешения европейской и азиатской стихий: