Российские соотечественники в странах старого и нового зарубежья (из архива И. И. Еренбург)

[237]Анализ круга архивных источников, вовлеченных историкамиэмигрантоведами в научный оборот, показывает: практически всеми исследователями используются лишь документы из фондов официальных архивохранилищ. Ведущие рецензируемые отечественные журналы в области архивного дела также отдают предпочтение лишь документам Архивного фонда РФ, т. е. документам, являющимся неотъемлемой частью историко-культурного наследия народов России. Таким образом, резервы источников, хранящихся в личных и семейных архивах, остаются неиспользованными. Представляется, такие источники могут иметь не меньшую ценность в сравнении с документами личного происхождения, включенными в документальные фонды государственных и негосударственных юридических лиц. Подтверждением этого тезиса служит подборка писем российских соотечественников в странах старого и нового зарубежья, почерпнутая нами из личного архива жительницы Екатеринбурга И. И. Еренбург.

Инесса Иосифовна Еренбург родилась в 1941 г. в Свердловске. В 1964 г. закончила строительный факультет Уральского политехнического института. Инженер. Работала в Уральском отделении Всесоюзного научно-исследовательского института проектирования теплоэлектростанций. С 1998 г. – пенсионер. Как писал о ней драматург В. Балашов, у И. И. Еренбург «дар общения с людьми и дар эпистолярной переписки. Энергия ее общения с далекими адресатами не может не изумлять. Инесса Еренбург ошеломляет своим неиссякаемым интересом к человеческим судьбам».

Корреспонденты И. И. Еренбург прошли разный жизненный путь, по-разному воспринимают политику бывших союзных национальных республик. Но ведь история мира и человечества – это история каждого из нас, и для каждого это «своя» история, ибо мы все ее[238]«делаем», порой по разные стороны баррикад. История – это мы, и наши воспоминания нужны нашим потомкам.

В этих субъективных свидетельствах реальных лиц, на наш взгляд, сочетается уникальное и типическое, единичное и массовое, частное и общее. В них, как в зеркале, отражены все издержки переходного периода некогда единой страны, становления государственности обретших независимость республик, все перипетии положения русскоязычных семей в Латвии и Молдавии 90-х гг. ХХ в., а также – подробно-личностная, но и совершенно типичная история переселения и адаптации еврейской семьи в Израиле. Порой корреспонденты И. И. Еренбург пытаются осмыслить свою судьбу, подвести итоги, и размышления эти звучат удивительно благородно, стоически, несмотря на все, что пришлось испытать «маленькому человеку» за годы всех наших пертрубаций. Приводимые нами письма позволяют лучше понять проблемы российских соотечественников за рубежом, почувствовать глубокие перемены в жизни наших сограждан, оказавшихся иностранцами.

Использование в исторических исследованиях материалов личного происхождения, таких как письма, должно помочь достижению двуединого и по-своему интегрированного видения настоящего и прошедшего, которое основывается на существовании двух дополняющих друг друга позиций: стремящейся к объективности и субъективных свидетельств очевидцев – участников анализируемых процессов. Ценность этих источников в том, что они позволяют насытить историю российского зарубежья «человеческим» содержанием.

Приводится с разрешения авторов.

ЛАТВИЯ
«…Я – ОККУПАНТ»
(из писем Г. Ф. Янсона1 к И. И. Еренбург)

05.04.1989, Рига.
[239][…] На работе, прежде чем что-то сказать, надо подумать: он в Народном фронте или Интерфронте? На самые простые вещи люди стали смотреть по-разному. Совершенно непривычная «нам» и «им» поляризация. Разжигается все это, конечно, «творческой интеллигенцией» Латвии, вернее, латышскоговорящей. А в кавычки творческая интеллигенция попала только потому, что националистом не может быть ни интеллигентный человек, ни творческий.

Мои друзья-коллеги, многолетние, перестали заходить пить чай, чесать языки о политику: плюрализм мнений развел нас по разным углам. Мы ведь не привыкли уважать чужое мнение, бросаемся на собеседника, если удается увидеть хоть одно неправильно сказанное слово. Даже если мысль в основном правильная. Как мы любим бить, топтать, поучать. Да чего удивляться? Этому нас учили столько лет. «Единственная правильность!» Только наша правда для всех веков и народов. [...]

22.08.1989, Рига
[...] После твоего отъезда ввели «визитки». Мы уже их ощутили в мясном магазине и универмаге. Дело не в материальном ущемлении или преимуществах. Это отходит на задний план, когда видишь, что появляется «второй сорт» людей. Не могут ни прийти в голову ЮАР или идеи национал-социализма. Какими бы красивыми словами о перестройке это ни прикрывалось. Или, уточняю, очень похоже, что Латвийская ССР перестраивается на буржуазную Латвию с «коренным населением» и «неграми». Конечно, так не будет. Но, как всегда, мы «принимаем меры» после: Сумгаита, Карабаха, Ферганы. Сразу же, но после того, как случится беда. [...]

17.11.1989, Рига. [...] Мои домашние полностью перешли на позицию Народного фронта Латвии, говорить на эту тему я перестал – переспорить невоз[240]можно, дело не в доводах, а в уверенности, что достаточно отделиться – и молочные реки потекут в кисельных берегах.

Но страна понаделала столько ошибок, что практически «крыть нечем». Только история допетровской Руси, только ссылки на Пушкина и Толстого ставят на место болтунов, которые говорят о россиянах, как о «грязных лапотниках». А латыши, видите ли, – европейцы. В этих разговорах очень важно не перейти грань между национальным и националистическим. Говорить хорошо о своем народе – это нормально, это хорошо. Но говорить плохо о другом народе, возносить свой за счет принижения другого – это национализм, это не просто плохо, это отвратительно.[...]

07.11.1990, Рига.
[...] О, это время! Мы с тобой выбрали из истории интересное, но не самое лучшее для человека время.
У тебя нет причин так жаловаться на время: ты живешь среди своих. Мы же здесь, в Латвии, которой отдали лучшие годы своей жизни, труд не одного десятка лет, вырастили детей и внуков – вдруг, по воле верховных правителей, стали чужими. Неужели «они» сделали это только чтобы следовать древней заповеди: «разделяй и властвуй»? Все, что творится у нас, так напоминает борьбу с пьянством. Так же хорошая идея обратилась в свою противоположность. Рубить виноградники, громить водочные и пивные (у нас в Риге) заводы. Так же и с децентрализацией власти, с национальным вопросом. И так же напахав до предела, возвращаемся на «круги своя». Только это еще трудней, чем с пьянством, и еще более болезненно. Сейчас же остается кричать: «Мы этого так и хотели», «кто-то испортил хорошую (нашу!) идею». А идея при рождении была дохлая. Нельзя в стране, которая складывалась 1000 лет, имеет 130 языков и наций – превратить национальность в экономический фактор. Дело не в Пушкине и не в разноцветных флагах и никак не в культуре, «которую зажимали». Дело в том, что «это мои алмазы», «это моя нефть», а «это будет мой дом, когда выгоним всех других». И у «других» нет никаких[241] надежд, так как отца с матерью не переменишь. А при нашем состоянии экономики и место жительства не переменишь.

Наши республиканские властители, не имея возможностей и способностей дать что-нибудь народу, дают ему «национальную гордость» – тот худший вид национализма, который уже горько испытан великим народом и который принес ему и особенно окружающим столько горя. Фашизм. Он рождается, как и все, маленьким, хилым, требует от родителей защиты. Но потом, когда вырастает… Дальше все знают. И вот у нас его пестуют, облизывают, маскируют.
Все это так. [...]

10.02.1991, Рига.
[...]Сейчас просто рвут деньги. Друг у друга, пуд денег за фунт воздуха. Как в историческую эпоху первоначального накопления капитала: ограбление работающих, колоний, пиратство, военные захваты. Но то, что в XVII – XVIII веках было единственно возможным, сейчас выглядит отвратительно. Изменился угол зрения.

И вот тут национализм расцветает махровым цветом. О нашей маленькой республике нельзя на двух страницах сказать что-либо похожее на правду. Здесь с первого дня вместо широко рекламируемой правды в ходу просто другая ложь. Русские – это лапотники, пьяницы, хулиганы. А посмотри свои газеты, послушай радио. Как не было ни Пушкина, ни Толстого, ни Достоевского. Не было Путилова, Кузнецова, Елисеева. Не было русского дворянства, не было культурнейшего офицерского корпуса (царской армии, а не Белой армии в гражданской войне, где офицерство – новое вместо выбитого в мировой войне царского). Посмотри на карту – нет России. Вся Волга – это татарская, удмуртская, чувашская, мордовская республики, дальше якутская и другие. А ведь русские из Московского княжества дошли до Тихого океана. Правда, они, в отличие от англичан и французов, не везли своих женщин. И русские в следующем поколении хорошо себя чувствовали и в Удмуртии, и в Якутии. А сегодня русские имеют полное право только на Нечерноземье и Сибирь. Пятьдесят равноправных рес[242]публик, у которых есть только одна общая идея – русские всюду им мешают.

Латвия. Искусственное формирование, созданное в 1918 г. всеми европейскими державами как защита от Советской России. В условиях немецкой оккупации. А эта немецкая оккупация… Шуцманы на углах улиц, смертная казнь за малейший проступок. И за это государство, существовавшее 20 лет (за всю историю человечества!), поднялись дыбом «свободолюбивые государства». Хоть бы кто-нибудь объяснил, почему из Парижа не гонят алжирцев, из Берлина – турок и югославов, из Лондона – индусов. А вот русских из Прибалтики – гонят. Это я – оккупант. А почти с нуля поднял энергетику двух районов. Воспитал целое поколение работавших рядом латышей. Заставил – да, когда не хотели, – заставил учиться, ввел в общественную жизнь и наконец оставил их продолжать дело дальше. И я – оккупант. Конечно, мне этого никто в глаза не говорит. Но если «русскоязычные оккупанты», то я могу сам догадаться.[...]

18.02.1991, Рига.
[...] Вся наша жизнь – это решение искусственного, надуманного во благо власть имущих вопроса: как жить двум народам в одном государстве. Вопрос надуманный – жить как жили. Другого способа нет. Но, начитавшись наших газет, трудно просто отбросить их и жить как жили. Конечно, «как жили» – только в национальном вопросе. «Жить как жили» в политическом, экономическом плане больше нельзя. За 50 лет много наделано ошибок. Не нами, нашими… Опять меня понесло черт знает куда. [...]

24.10.1991, Рига.
Добрый день, Инна!
Ты помнишь, как недавно мы шутили: «Чтобы приехать к тебе, не надо брать визу»? Визу еще не надо, а вот почтовые марки новые уже ввели. …Посмотри на марки (на конверте) – как изящно обойден[243] вопрос цены: просто «5». Чего? Копеек? Фи, это же русские деньги. Тогда сантимов? А они еще не ходят. Вот и решение: 5, 15, 40 чего-то. А как быть с марками в 1 и 2 рубля? Безвыходных положений не бывает: написано «100» и «200» чего-то.

Примерно так же решается и вопрос гражданства. Слушать доводы – тяжело и обидно. Но… т. Ельцин сделал свое дело: подписал договор, где обязался защищать соотечественников2. И если теперь он предложит всем желающим переезжать в опустевшее Нечерноземье – по форме это будет защита, а по существу – издевательство. Власть без силы – не власть. А силы, добивающиеся полного развала нашего могучего государства, очень продуманно внушили народу такие слова, как «гуманизм», «демократия», прекрасно понимая, что эти великие идеи могут держаться только на силе, а нас одурачивают, что применение силы антигуманно. Все общества устанавливались только силой. Никогда ни одно государство не образовалось от разговоров. Франция, США. Россия. [...]

19.05.1994, Рига.
[...]Я неплохо устроился в новом качестве. Пенсионера. Детишки, выставленные как инженеры и неграждане с работы, занялись коммерцией (не писать же, что моя дочь торгует), живут неплохо. Материально – лучше, чем раньше. Заработала – и стала сама себе хозяйка. Недавно ездила в Берлин. По делам. Володя летает по Европе – он в авиафирме. Растет внучка, ей 14. Живут дружно. Пенсию поне[244]множку прибавляют, уже не стыдно сказать – 50 долларов (чтобы тебе не переводить из лат в доллары, а потом в рубли). Основной успех в Латвии – твердый, все растущий лат.
29 мая отправляюсь к сестре, в Ростов. К солнышку.[...]

26.05.1995, Ростов-на-Дону.
[...] Через четыре дня я отправляюсь домой. Хотя временами задумываюсь: где мой дом? И можно ли иметь два дома? В Риге устроен более фундаментально, с большими удобствами и источником получения денег (теперь о прописке и других формальностях не вспоминается). А в Ростове – общение.[...]

24.01.1996, Рига.
[...] Я один. Очень хорошо устроен, но один. Государство за мои 60 лет трудовой деятельности платит мне 100 долларов, за что я ему благодарен, плюс «нетрудовая деятельность» добавляет еще немножко, детишки оплачивают квартиру и проч. (у нас это намного больше, чем вы платите – больше 100 долларов. Пишу в долларах, чтобы понятно было).
Летом собираюсь на юг, в Ростов. [...]

23.04.1998, Рига.
[...] Недавно я подключился к другой кабельной сети телевидения. И с тех пор пережил уже этакое «свадебное путешествие» по эфиру, когда таращил глаза и радовался, что могу так много увидеть. Сейчас пришло время трезвого взгляда на экран. Нерадостный взгляд. …Слово «патриотизм» осмеивается, а то и превращается в ругательство. Цветет самый махровый национализм. Только русским этого нельзя – это уже шовинизм. Вот мы и подошли к последним событиям в Латвии. Но об этом я не хочу.

[245]За это же время произошло изменение в положении нашего брата – «неграждан». Со старыми, советскими паспортами с первого июля нельзя пересекать границу. А я хочу в Ростов. Значит, надо получить новый паспорт, паспорт негражданина3. Опять время, опять деньги. Если не спешить, то деньги небольшие, но время…
Дочке и зятю, сдавшим в феврале документы, назначили день получения этого «фиолетового» паспорта – 7 января 1999 г. До тех пор старый паспорт действителен только внутри страны. Я раскошелился и уже имею «фиолетовый». Собираюсь с мая быть в Ростове. Еду через Москву. Зайду к старым друзьям. [...]

01.07.1998, Ростов-на-Дону.
[…] Недавно встретил инженера 45 лет, который вернулся из Израиля, прожив там 6 лет! Хотя он это и скрывает, но истинная причина, пожалуй, в том, что его жена там лучше «акклиматизировалась» (язык, компьютер). Ругается, на чем свет стоит. […]

22.05.2000, Ростов-на-Дону.
[…] Вот еще наша, латвийская, новость: мы стали на один час ближе к Европе. Недавно Латвия перешла на среднеевропейское время. Теперь мы отстаем от Москвы на два часа. Нам, смотрящим московские телепередачи, это несколько неудобно: вечерние программы[246] (с 7 час. вечера в Москве) начинаются аж в 5 часов дня: люди еще с работы не приехали. Мне-то, бездельнику, все равно. […]

19.12.2001, Рига.
[…] К моему летнему маршруту (в Ростов) добавилась еще одна трудность: поезд Рига – Воронеж отменили. Конечно, сделано это правильно, я иногда думал, что этот поезд существует только для меня – уж очень мало было пассажиров – в вагоне 10 – 15 человек. Теперь приходится ездить через Москву.

…Главная (для меня) новость в Риге – это кабельное телевидение. Вернее, расширение принимаемых каналов. Мы абонировались на максимум – 35 каналов. Это 16 на русском языке, 6 на латышском, по одному на польском, украинском, французском, 4 на немецком, остальные на английском, в том числе CNN и BBC. Теперь есть занятие: выискивать интересное (для меня) и сравнивать освещение вопроса разными каналами.

В свое время я пропустил возможность оформить свои прошлые дела документально. В этот приезд в Ростове получил два удостоверения: ветерана Отечественной войны и реабилитированного жертв политических репрессий4. В Латвии это не имеет никакого значения, но… приятно. Как приятно получать ежегодно к 9 Мая поздравление президента России – с обращением по имени и отчеству! Хитро устроен человек. […]

«МЫ ОТЛИЧНО ОТНОСИМСЯ К РУССКИМ…» (из писем В. К. Ресниса5 к И. И. Еренбург)

17.01.1995, Рига.
Здравствуйте, Инесса!
[247] …Вы во многом понятливая и обладаете острым умом более, чем большинство мужчин, поэтому немного удивляюсь, откуда у Вас тревога о событиях в Латвии? Ваши родственники поневоле, наверное, ошибаются, и даже глубоко, были бы Вы годик-другой поживши – наверное, так бы не думали. Мы отлично относимся к русским, даже слишком, поэтому никто не собирается искать другое, более благоприятное место или отечество, в том числе все отставники, которые получают пенсию по-минимальному – более, чем обыкновенный гражданин республики. Ах, деньги дает Россия? Но чем пахнет имперский ум – то видно сегодня в горячих точках. Чеченцы правы и победят в любом (даже моральном) случае. Я преклоняюсь перед теми русскими, которые с чеченцами защищают свою республику против армии. К сожалению, Ельцин на поводу у армии, и это может породить фашистское государство. Вот об этом и надо беспокоиться. Да, некоторые законы ущемляют, но они нормальны, да – должно быть, но пока у нас нет. Государственный язык во всех школах, начиная с детсада, и все. Все, кто считают себя выходцами из других наций и желают сохранить свою культуру, обучают своих детей в воскресных школах. Потом каждой желающей народности – среднее учебное заведение, типа Пушкинского лицея, которые уже есть в Латвии. Негражданам не обязательна воинская обязанность, но если хочет – пожалуйста. Добровольно! Вот тогда будут и все остальные нормально думать, вживаться и защищать свою республику в любом случае. Мы на перекрестке больших государств, и мы должны быть сильны духом и убеждениями. Мы должны сделать выводы из ошибок других и стоять на своем! Да, незаконно оставшимся военным надо будет уехать – это справедливо. И не вернется что-то вроде бывшего Союза, он столько бед и вам сделал с 1917-го, и нам начиная с 1940-го, мы эту бывшую справедливость не сможем и за 50 лет вернуть, хотя стараемся. И должны жить с чувством локтя с соседями. Но и соседи должны себя показать с лучшей стороны. Извините.

27/28.02.1995, Рига.
[…] Зачем неграждане? Пусть они будут гражданами России или какого-либо другого государства. В свое время они работали на[248] СССР, а не на Латвию. Те, кто работали и жили до второй мировой войны, уже граждане, и нет проблем! Тот народ, который больше всех кричит, будет везде ныть о несправедливости, где ему выгодно. Гражданство – это обязанности. Политические, военные, культурные, языковые и др. Со временем будут они интегрированы, хотя лично я считаю этот закон мягким. Даже в Америке надо знать историю и дать клятву верности и знать язык и сразу ничего не дается, но там люди со всего мира. Мы не хотим терять свою этничность, мы сохранились и под 700-летним игом немцев и не стали ими и не собирались, и сейчас нас за последние мировые войны очень истребили, во всяком случае – самых лучших. Мы не хотим чужой земли, наши племена уже оттеснены начиная с Урала! Увы! Те, кто себя чувствуют латышами и осознают себя ими с детства, интересовались своими историей и бытностью. Но мы жили и общались с другими мирно и дружно. Те, кто хотели жить с нами, это осознают и не имеют претензий. И я знаю, что при неприятельских действиях они будут как мы, в едином кулаке! Вот таким место среди нас, и это справедливо. И не важно, неприятель это твоего народа или нет. До этого надо сознанием дойти, не законом!
Милитаристы надеются на что-то и даже увиливают от регистрации. Ну что ж, очень жаль – сами себе враги!
Есть у нас соседи, которые и раньше старались не говорить не на своем языке, хотя знали по надобности, и это даже относилось к друзьям. Нам это не очень было приятно. Мы говорили по-русски и если среди десяти один был русским, чтобы он понял. Сейчас вижу, что соседи более были правы, а мы сами своей добротой вырастили себе пятую колонну. Они считали нормой не говорить по-местному, они и сейчас полагают справедливым жить в лучших условиях и кричать караул. Убеждать не буду: и так понятно. Всему есть предел. […]

7/8.04.1999, Рига. […] Это оттиск из прессы. 25.03.99 г. 50-я годовщина второй большой репрессии, когда невинных людей за пару суток оторвали от Родины; вернулась незначительная часть. В те дни вывезли 42 тыс.,[249] а вообще более 60 тыс. И мою двоюродную девятимесячную сестру, которую недавно нашел в Омске. Уже обрусевшая, и семья там. Переписывались немного, она не хочет писать, и изменить уже ничего нельзя. И так каждая семья связана прошлым, которое не забудется никогда. Но могло его и не быть! Пакта Молотова-Риббентропа, первой и второй оккупации, а межу ними и немецкой оккупации.

По сравнению со всеми жильцы с русским происхождением живут очень нормально, не говоря уж о «новых русских», поскольку менталитет предпринимательский у них. Есть, правда, круги, которые нагнетают страсти, но все со временем утрясется, ведь жить надо вместе! […]

28.02.2002, Рига. […] С Яценко Н. И.6 мы затрагиваем вопросы и тематику только об экзюпериане. А с Вами как-то случилось задеть тематику другого рода, но это был сугубо субъективный взгляд простого жителя и гражданина своей страны…

…Мнение о нашем крае уже меняется, но иногда в московских tv-высказываниях видны фальшивки, ну пусть, главное, никто не притеснен и все мы одинаково продолжаем жить дальше и, в основном, удачно. Убежден, что нет ностальгии о недавнем прошлом и на будущее не тянет к крепким союзам, ни на Запад, ни обратно. Надо только на себя надеяться, выиграют, быть может, наши внуки (не раньше), у них другое мышление… Еще в мире крупные кризисы, пересмотр государственных границ, экономической выгоды, защита своих культур и языка на этнических местах. России как богатой стране во всех отношениях о своем языке нечего волноваться, лишь бы свои люди были понятливее… Корни языка балтов более старые, чем готические или славянские, и мы будем стараться сохранить традиции, убеждения веры, природу и язык. Государственность у нас была и перед христианством, и крестоносцы постепенно старались свои убеждения навязывать… Мы рады, что имеем свое государство и можем быть патрио[250]тами под своими знаменами. Но лучше оставим эти дебаты, это совсем не интересно для Вас... Да и я не считаю важным кого-то убедить или бесконечно объяснять, выяснять, отвечать… Это наша личная переписка, и мои убеждения субъективны, как любого простого человека. […]

МОЛДАВИЯ – ИЗРАИЛЬ

«ЧЕМ ДОЛЬШЕ Я ЖИВУ В ИЗРАИЛЕ, ТЕМ СИЛЬНЕЕ УБЕЖДАЮСЬ, ЧТО ЖИЛИ МЫ В УЖАСНО ЗВЕРСКОЙ СТРАНЕ» (из писем Л. Г. Ярошевич7 к И. И. Еренбург)

11.07.1991, Кишинев.
[...] У нас все более или менее нормально, если не считать «вселенского потопа» на нашу несчастную Молдавию. Страшно в этой истории то, что все ядохимикаты, мазут, все гадости пошли в землю, в реки. Вода сейчас в ужасном состоянии. Но мы как муравьи и тараканы, сколько их и чем ни трави, а они живы, вот так и мы.

Вчера вечером была по телевизору прекрасная передача о «нашем» Зарубежье. Рассказывали внучка Л. Толстого и сын В. Иванова. Очень было интересно, и особенно потрясли меня его слова. Рассказывая об Италии, он сказал, что нас с жизнью примиряет искусство. Как глубоко и умно замечено.
Дописываю уже 17-го в поезде. Еду в Бендеры попрощаться со своим братом. Уезжает в Израиль со своей русской женой и двумя детьми…

Недавно прочитала 25-й номер «Огонька» с необыкновенной статьей. Напишу одну мысль оттуда, чтобы ты поняла суть статьи: «Вот так мы без каких-либо кошмарных эксцессов, одной лишь хозяйственной разрухой и угрозой «пустить судорогу» (имеется в виду по[251]гром, наверное, – Л. Я.) сделали реальной ситуацию, когда мы, русские, останемся без русских евреев, еврейский вопрос в СССР будет решен окончательно и бесповоротно». И еще: «Евреи, конечно, уедут, одни – с радостью, другие – с горечью, третьи – с отчаянием. Уедут те, кто твердо знает, что надо уехать, и те, кто твердо знает, что надо остаться. Те немногие, что и впрямь останутся (это я с Додиком – Л. Я.), не изменят общей картины отъезда. Все уедут, и не от страха – от унижения… Уедут евреи и полукровки, и квартероны, и кто не записан, и породненные, и чисто русские, и чисто-чисто-русские, так до конца и не осознавшие всех преимуществ своей чистоты, но не вынесшие всех унижений этой страны»8. Не дай Бог, чтобы сбылось это предсказание. И так страшно, что уезжают близкие и друзья, соседи, но все равно хочется надеяться, что все успокоится, и остановится этот страшный процесс бегства из нашей страны.[...]

18.06.1992, Кишинев.
Здравствуй, Инесса!
Спасибо тебе за добрую весточку. На общем фоне ужаса и маразма, творящихся здесь, твои теплые письма для меня благотворный бальзам.

У нас, к сожалению, с положительными эмоциями очень сложно. Люди убивают друг друга. А я не хочу никого ненавидеть, хочу залечь на дно и переждать эту ужасную перестройку.
С «отдушинами» стало очень сложно, трудно. Так, балет, можно сказать, распался. Все ведущие пары разбежались, кто в Чили, кто в Румынию, а кто и в Израиль. Оперная труппа дала последний спектакль – премьеру «Паяцы» и уезжает на гастроли во Францию. Лето их не будет. В филармонии отправили музыкантов в длительный отпуск без зарплаты, сезон закрылся. Русский театр через газету просит милостыню, т. к. правительство перестало давать им дотацию. И если не найдутся предприниматели, которые будут их содержать, театр[252]«прикажет долго жить». Остались еще книги и транзистор, где все меньше музыки, а больше политики.

Еще работаю, хотя это не доставляет того удовольствия, что раньше, слишком пакостно то, что я в нашей газете читаю, но все же успокаиваю себя, что при страшных увольнениях это не самый худший вариант.
Все бегут, как крысы с тонущего корабля, что тоже не прибавляет настроения. Даже брат мой стал задумываться, предполагает уехать в ФРГ. Даже муж мой, мученик великий, стал жалеть, что отговорил детей уехать в Израиль. Но поезд ушел. Будем сидеть до конца, пока нас не перережут здесь. [...]

3.10./6.11.1992, Кишинев.
[...] В конце июля началась война в Бендерах. Были очень большие переживания за город, за знакомых, друзей, родных. К счастью, все остались живы и успели сбежать из этого ада. Родной брат с семьей перебрался через мост в Тирасполь, а оттуда в Одессу. Во всем этом ужасе меня потрясло, тронуло отношение евреев к своим собратьям. Уже на второй день после этой бойни прилетел посол из Москвы и начали обдумывать планы спасения людей. Короче, все дни автобусы выезжали в районы боевых действий и вывозили несчастных евреев. Подбирали всех старух, калек, которые сами не могли выбраться. Здесь же их расселяли в лучшие гостиницы города. Давали пособие, бесплатно кормили. Вот таким же автобусом в один из дней приехала из Бендер моя двоюродная сестра. Одно дело, когда обо всех событиях я слушала по радио, читала в газете, а другое – когда она сама все это рассказала. Все это настолько потрясло меня, что я предложила дочке уехать отсюда, тем более что беженцам стали срочно оформлять документы в Израиль. В первый момент Марина восприняла мою мысль в штыки, но, проспав ночь и хорошо подумав, она на утро сказала, что созрела для отъезда. Уже на третий день документы были в ОВИРе… Особой договоренности, как будет «там», у нас не было. Но вдруг позвонили и предложили помощь родственники Додика, на что я с большой радостью согласилась… Уезжала она из дома в ужасном состоянии, а в аэропорту еще началась истерика, какие-то[253] переживания были и на таможне, т. к. она уезжала с двумя сумками, и они никак не могли поверить, что она не везет ни доллары, ни золота. Да, домой мы приехали убитые, разбитые, в ужасном состоянии. К счастью, на этом (пока) наши несчастья кончились. «Там» помощь была не на словах, а на деле. Ее прекрасно приняли, отчего настроение ее сразу улучшилось и до сих пор оно у нее близко к эйфорическому. Устроили ее в военный кибуц, где она с 21-го октября изучает язык, полдня работает. Питание и жилье бесплатно, да еще получать будет 50 долларов в месяц. А месяц, что оставался до начала учебы (были еврейские праздники), она подрабатывала, ухаживала за ребенком.

Скажу откровенно: отправляя ее туда, больше всего боялась ее отторжения от евреев, чужого языка, т. к. здесь у нее всегда все подруги, друзья были русскими, а язык до того чужой и сложный, что представить не можешь (я выдержала только три занятия). Но Бог меня пожалел, т. к. все эти волнения оказались напрасными: язык она учит с удовольствием, и он у нее «идет», как она пишет.

…Подумываю, как бы мне еще такую же аферу, как с дочкой, с сыном провести. Но это будет еще сложнее…
Да, в таком возрасте, как у нас, уже менять ничего нельзя: ни родину, ни язык, ни друзей, ни свои привязанности, потому-то я и никуда не рвусь, т. к. знаю, что как здесь ни тяжело и сложно, но это мое, к этому я привыкла, это моя жизнь. А вот дети – это другое дело. Они молодые, им легче все менять. [...]

31.10.1993, Кишинев.
[...] Насчет «евреев, когда их много». Полностью с тобой согласна. И даже больше. Все общества, которые были созданы в Кишиневе: болгарское, еврейское, украинское и т. д., – сначала дали положительные ростки, люди потянулись по национальному признаку, но скоро убедились, что только это не может объединить их. Они все передрались. Ну а у евреев это сказывается в более худшем варианте. Прекрасно это подметил Э. Севела, который в романе «Остановите самолет, я слезу» сказал: «Каждый еврей на своей родине старается сделать все самое хорошее, но когда они собираются все вместе – это[254]говно». Грубо, но правильно. Но еще лучше сказал необыкновенно талантливый Игорь Губерман, который уехал в Израиль в 70-е годы. Он окончил два института, посидел в тюрьме за свои стихи, а потом уже уехал. Долго не хотел уезжать по причине:
Сомнения мне душу изранили,
И печень до почек проели:
Как славно жилось бы в Израиле,
Когда б не жара и евреи.

Так вот, прожив там 20 лет, он сказал, что его стишок остается актуальным. [...]

26.09.1996, Кишинев.
[...] С детками все очень сложно. Но Марина уже кончила колледж и, слава Богу, «эра ресторанов», где она раньше работала, кончилась. Сейчас работает в частном детском саду. Летом съездила с другом в Грецию. Израиль воспринимает как свою семью, где что-то нравится, что-то нет, но зато свое. Да и нас зовет к себе. [...]

29.06.1998, Нацрат Илит.
[...] Уехала я сюда к дочери на свадьбу и здесь осталась, т. к. в противном случае надо было бы ехать в Германию. С моим диагнозом (рак) оставаться больше в Молдавии не было смысла. Ни лечения, ни обследований, ни нормальной пенсии там не имела. В то же время тянуть своего мужа-трудоголика сюда тоже не решилась. Время показало (пока), что все сделала правильно. Не думаю, что в Германии (хотя туда бы мы уехали вдвоем) мне было бы так душевно спокойно, как здесь. Только не воспринимай мои слова дословно, что в Израиле рай. Наоборот, очень и очень тяжело и сложно, особенно молодым. Считаю, им просто повезло, что меня порекомендовали к 78-летнему старику, которого я обхаживаю. Это дает мне приличный доход, хотя ни он мне не платит, ни я ему. Но по болезни я получаю пособие, которое здесь мизер, но, собирая даже этот мизер, я уже скопила часть денег на покупку квартиры, о которой дико мечтаю. Старик очень своеобразный, прожил абсолютно другую жизнь, в отличие от нас[255] с тобой. Ты же знаешь, какую жизнь я прожила. Да, на мне был дом, дети, работа, но мои концерты, спектакли, книги, друзья, встречи – это была отдушина. Жаль только, что, когда я добилась от Додика признания своей свободы, заболела. Но ничего, могу тебе признаться, что моя болезнь еще больше обострила все самое ценное в этой жизни. Каждый день для меня счастливый, радуюсь всему, как ребенок, не обращая внимания на очень много отрицательного, что мне не понять, ни принять. А развернуться здесь, к счастью, есть где. Ходим на просмотр изумительных видеофильмов. Уже просмотрели и прослушали «Бал-маскарад» (пел П. Доминго), «Кармен», «Манон Леско» и многое другое. Обязательно посещаю интересующие меня лекции. Вчера была на музыкальной лекции «Стихи, произведения Пушкина в творчестве Чайковского». Слушали отрывки из «Евгения Онегина», «Русалки», «Пиковой дамы». Закончила мой абонемент прекрасных симфонических концертов и сейчас, гуляя с ребенком, зарабатываю себе деньги на следующий абонемент. …Короче, живу на «полную катушку», а если грубо выразиться – жизнь меня насилует, а я, нахалка, еще хочу получить от нее удовольствие. Да, еще читаю (здесь прекрасные библиотеки), и весь год ходила на курсы изучения языка. Не могу похвастаться, что многое усвоила, но хоть чуть-чуть «лес раздвинулся», и с сентября опять буду учиться. Хозяину моему такой жизни не понять, но после очередного скандала по поводу моего ухода я сказала ему о своем диагнозе, предупредив, что если у меня даже два дня останется жизни, то и их я проживу так, как я хочу. Больше, чем я делаю (кормлю его, стираю и убираю очень добросовестно), делать не могу. Уйти мне есть куда.

С Додиком идет интенсивная переписка. Очень скучает. Уже даже решился приехать, но документы из-за моего нелегального приезда не в порядке. Может быть, мне придется съездить для этого туда, хотя абсолютно не тянет. [...]

10.11.1998, Нацрат Илит.
[...] Слишком переживаю о муже, о решении, которое он примет, а может быть, и нет. Лето уже прошло, вот уже пошел первый дождь и есть о чем писать. Самое главное и чудесное, что я жива, на[256] ногах и, сидя, т. е. работая у старика, собрала приличную сумму, чтобы думать о покупке квартиры. Это та «голубая мечта», о которой я думаю постоянно. Но чтобы у тебя не сложилось впечатления, что вся моя жизнь только в работе, чуть-чуть опишу свой круг «отвлечений» от этого нелегкого существования здесь. Но начну с того, что чем дольше я нахожусь здесь, тем меньше понимаю людей, которые бросают все, а особенно сложившийся уклад, и бегут сюда, надеясь найти рай, в мечтах, что именно здесь смогут реализовать свои неиспользованные таланты. И вот тогда начинается ужас, депрессия, ностальгия. Сюда можно ехать только в двух случаях: от голода и от погрома. И с мыслью, что, Господи, как исключительно прекрасно и чудесно, что у нас есть тот малюсенький уголочек, местечко (песок, камни, скалы, пустыня), где мы под защитой своего государства, своего народа. И вот именно те, которые приехали, пришли, доползли, спасаясь от фашизма, погромов, сумели сделать из этой пустыни, дикого малярийного места и болот государство, которое имеем сегодня. Вот я из той категории, которая приняла Израиль таким, какой он есть. Да мне и грех жаловаться вообще. Не работая здесь ни дня, я получаю приличное пособие, на которое можно жить. Нахожусь под контролем врачей и мечтаю только об одном, чтобы Господь продлил годы жизни, чтобы у меня была своя маленькая квартирка, а уж положительные радости и эмоции я и там, в Молдавии находила, а здесь тем более. И если чем недовольна, то тем, что старик, за которым я ухаживаю, не дает развернуться в полную волю. Его тоже можно понять. Ему одиноко, и он просит, чтобы я постоянно была с ним. Я же, сделав быстренько все домашние дела, так и думаю, как побыстрее сбежать. Вот так мы и воюем. И так как у него нет выбора, а у меня квартиры, стараемся как-то сосуществовать. Почти каждое утро, пока он спит, иду гулять, поднимаюсь на вершину изумительно красивой горы, которую выкупил Черчилль и подарил Израилю. Два раза в неделю еду на общественных началах работать в армию. Один раз в неделю хожу на изучение иврита.
Десятимесячные курсы я уже кончила, а теперь дальше занимаюсь, но успехов еще никаких не вижу. Для этого языка нужна память, а у меня ее давно уже нет. Раз в неделю, по средам, хожу в музыкальный клуб, где смотрим исключительные видеозаписи мирового уровня. Вот вчера слушали, смотре[257]ли фильм «Аида». Играла Софи Лорен, а пела знаменитая Рената Тибальди. Да еще купила себе два музыкальных абонемента, а если еще вспомнить чудесные лекции, которые стараюсь не пропустить, последняя была 19 октября, когда три профессора литературы читали нам Пушкина, то можно понять моего старика, его недовольство мною. Но все это я уже пережила в Кишиневе. Додик только после моей болезни понял, что театр, музыка – это та отдушина, которая помогала мне выжить, а после болезни и подняться с того света. Не могу решиться приказать ему приехать сюда. Очень боюсь депрессии, т. к. с работой здесь очень сложно, а он по натуре трудоголик. Сын даже не думает ехать, спит и видит, чтобы Додик поскорее уехал, т. к. ему хочется спокойно пожить со своей девицей. К счастью, дочка здесь проблем мне не делает. С мужем живут хорошо, оба работают, собираются сейчас отдыхать в каком-то фешенебельном отеле. [...]

28.06.1999, Нацрат Илит.
[...] Немного о себе. Никогда не думала, что еще смогу так много работать. Приехала сюда, а прошло уже два года, еще очень слабой, неокрепшей. И эта земля как будто подпитала меня новыми соками, дала силы, второе дыхание. И это заметили мои соседи. Видимо, за два года, присматриваясь ко мне, увидели, что более добросовестной дуры им не найти, и предложения посыпались со всех сторон. Пришлось даже оставить благотворительную работу в армии и взяться за «материальную» работу. Тем более что все пособие, которое получаю, оставляла на банковском счету, а на билеты уже денег не было. И вот сейчас я имею ребенка, которого вожу и привожу из садика, двух бабулек, одна из которых мне поет чудесные старинные еврейские песни. Я уже не говорю о домашней работе у хозяина. Здесь все поставлено на свои места. Даже самой не верится, что за такой короткий срок мне удалось приучить его к мысли, что домашняя работа – это труд, причем не любимый. А любимое – это ежевечерние или прогулки (на худой конец), или концерт, или спектакль. И даже вот уже два вечера подряд я прихожу домой к 12 ночи (концерт симфонической музыки в соседнем городе и выступление артистов балета Большого театра). И все тихо. Работа дает возможность не экономить на биле[258]тах, т. е. не на качестве, а на количестве, да еще собрать сумму денег, чтобы по приезде Додика купить хоть самую маленькую квартиру. А его приезд уже приближается. И очень быстрыми темпами. Не последнюю роль в этом сыграло несколько факторов. Первый – 1-го декабря в собственной постели ночью убили мою лучшую несчастную одинокую подругу. Его не раз вызывали к следователю в надежде узнать что-либо об ее знакомых. Его это очень потрясло. Ну а второе – стосковался по мне, понял, что я тут не то что не «померла» (а это предрекали мне все), а наоборот, живу и процветаю, да еще зарабатываю на квартиру. Выбор был сделан самостоятельно. Я его не то что не уговаривала, а даже предупредила, что если по приезде сюда начнет хныкать и ностальгировать, тут же куплю билет и отправлю обратно. Ни одного плохого слова (хотя здесь ох, как далеко от рая) слышать не хочу об Израиле. …Немного огорчает, что не занимаюсь языком, но все мечтаю, что с приездом Додика буду работать меньше, и вот тогда… [...]

22.08.1999, Нацрат Илит.
[...] Чем дольше я живу в Израиле, тем сильнее убеждаюсь, что жили мы в ужасно зверской стране. Здесь, конечно, очень и очень нелегко, но я счастлива, что Бог помог мне принять правильное решение и не дал польститься на «легкие» деньги Германии. Уже было несколько очень сложных событий в мире. И, видя отношение Израиля к ним, считаю, что это самое человечное и передовое государство. Хотя и здесь очень много балласта, особенно приехавших из нашего СНГ. [...]

31.05.2001, Нацрат Илит.
[...] Немного о своих близких. Додик адаптируется неплохо, очень добросовестно учит язык. Дай только Бог, чтобы он ему пригодился, т. к. возраст – 58 лет – не дает возможность попасть на профессиональные курсы, а это значит, что нужно будет надеяться на частные уроки, которых здесь почти не бывает. … С покупкой своей квартиры вопрос пока не решен, может быть, мне дадут инвалидность,[259] и тогда получу государственную квартиру. … Брату моему хорошо живется в Германии. Он как-то преотлично получает в Германии пособие, уже и квартиру получил, а большую часть времени живет в своей квартире в Бендерах, благополучно помогая своим детям. [...]

10.07.2001, Нацрат Илит.
[...] За полтора года произошли следующие «глобальные» события. Приехал муж, к приезду которого была снята чудесная, на втором этаже двухкомнатная квартира, в которой живем до сих пор. Куплены новый холодильник, стиральная машина, телевизор, газовая плита. Пока он занимался на курсах изучения языка, проблем не было. Очень боялась, что затоскует по работе. А он из тех, кто «улицы подметать» не пойдет. Да и руками делать ничего не может. И Бог помог мне в очередной раз: совершенно случайно нашла ему работу на почте. Все его исключительные качества: честность, порядочность, память, умение работать с деньгами, добросовестность, – очень пригодились. Первые полтора месяца работал бесплатно, а сейчас уже получает вполне приличную сумму, которая позволяет нам жить вполне прилично, если бы еще он по своему характеру не боялся тратить деньги. Я же через пару месяцев после его приезда сделала очередную маммографию, после которой срочно послали на дополнительный анализ, а оттуда сразу на операцию. Удалили злокачественную опухоль. Почти год из-за плохих анализов крови длилась химиотерапия. И то курс так и не прошла. Назначили облучение, 33 сеанса, которые проходила в больнице в Хайфе. А в это время у дочки после продолжительного лечения родились двое деток, мальчик и девочка. Радость была огромной, но у мальчика были проблемы, из-за чего он был полтора месяца в больнице, а потом еще был подключен к аппарату, но уже дома. Сейчас, слава Богу, все хорошо. Скажу больше. За время пребывания в Хайфе на лечении ходила (ножками, 5 км.) к дочери гулять с детками, по вечерам, да и утром были музеи, концерты, спектакли, прогулки. А если учесть, что жила в гостинице (шикарной) в двухместном номере одна, где еще плавала в бассейне каждый день, то поймешь, какие «римские каникулы» мне подарил Израиль. Да и сейчас веду жизнь необыкновенно интересную. Так как неплохо себя[260] чувствую, то продолжаю «обхаживать» (один час в день) свою любимую соседку. Это дало мне возможность не пропустить ни одного приличного концерта, да еще купить себе путевку в Париж на восемь дней. Вот уж никогда не думала, что мало того что выживу после очередной передряги, да еще слетаю в Париж. Да и кроме этого раз в неделю езжу на изумительно интересные экскурсии, после которых Израиль стал еще более дорог и как история всего человечества, и как святое место (в том числе для меня). …А какие интересные лекции по истории, искусстве, литературе слушаю! Купила абонемент на концерты симфонической музыки. В общем, каждый вечер ухожу (муж дома с газетами и телевизором) в шесть часов, а прихожу к десяти. Стараюсь ходить пешком и норму свою в 10 км выполняю. Зато утром, как мышка, сижу дома. Уж очень жарко. Читаю, занимаюсь хозяйством. Сыночка в Кишиневе вполне прилично (так говорит) живет в нашей квартире. Скоро ждет прибавления семейства. Ехать не хочет, да и я не зову, т. к. ничем ему здесь помочь не смогу. Молодые здесь работают очень тяжело, а если учесть ну очень нестабильную политическую обстановку, то никаких советов никому также дать не могу. И даже больше. Иногда думаю, что если бы мне пришлось проделать еще раз тот путь, который я прошла, то вряд ли бы согласилась. Хотя рада и счастлива, что Бог в последний момент подсказал мне мысль отказаться от Германии и прилететь в Израиль. Здесь мне все родное и никакой ностальгии по Кишиневу не чувствую. [...]

25.08.2001, Нацрат Илит.
[...] Немного о себе. Несмотря на свою ужасную болезнь, на плохие анализы, не перестаю благодарить Бога, что дарит еще годы жизни, что на ногах, что материально ни от кого не зависима, что имею еще силы заработать тот материальный «кусочек», который даст возможность вести безумно интересную жизнь. И если все говорят, что «Париж стоит мессы», что после поездки туда можно спокойно умирать, то у меня абсолютно другие настроения. То есть, к счастью, я смогла там, побывав во многих соборах, прослушав и мессы, и концерты, от которых была в безумном восторге, не пропустив необыкновенно интересные экскурсии, сделать совершенно безумный[261] вывод – не хочу умирать, а хочу в Лондон (и не только туда). Но эта задумка (если Бог подарит еще год жизни) осуществима будет к следующему лету, а пока здесь успела окунуться в жизнь, заполненную концертами, посещением интереснейших лекций, книгами, прогулками на свою любимую гору. А тут еще решила посещать курсы иврита, который дается мне очень тяжело, совсем памяти не стало. Есть кое-какие сдвиги насчет получения государственной квартиры, т. е. разрешение уже есть, а это значит, что в течение года, может быть, будет свой угол. Хотя и эта съемная квартира необычайно удачная. С детками тоже не все складывается так, как хотелось бы, но в очередной раз благодарю Бога, что я от них независима и могу позволить себе роскошь жить так, как я хочу, а не как они. У них, слава Богу, свои семьи, уже свои дети (у сына в Кишиневе второй месяц сыну Александру), и они содержат свои семьи сами. Додика до сих пор в Израиле очень многое раздражает, хотя ни для кого (а особенно для меня) адсорбция не была такой мягкой, как для него. И если учесть, что и работу (и очень даже приличную, связанную с «головой», а не «подметанием улиц») ему нашла, то прихожу к выводу, что чем больше делаешь для родных тебе людей, тем больше получаешь (в основном ударов, а не подарков). Но изменить нас нельзя. [...]

05.12.2001, Нацрат Илит. [...] Здравствуй, мой дорогой дружочек Инесса! Наконец-то позади переезд на новую квартиру и могу уже написать свой новый адрес. До сих пор не верится, что смогла провернуть ну очень глобальную задачу (других не выполняем) – убедить Додика сделать полный ремонт квартиры. Дело в том, что это государственная квартира и потому многие не хотят вкладывать в нее деньги. Поэтому она и была в очень запущенном состоянии, хотя косметический кое-какой ремонт был сделан. Я же посчитала, что сколько бы мне ни осталось жить, я хочу их прожить в нормальных человеческих условиях. А потому поменяла всю сантехнику, облицевала туалет, душ, кухню, положила керамику на пол. Думаю, что в Кишиневе мне бы это материально никогда не удалось, а здесь это стоит не такие сумасшедшие деньги, да и очень пригодились денежки, которые Додик за[262]рабатывает. Осталось еще кое-что прикупить, но все это уже мелочи. Главное, что кухня просторная, а с технического балкончика я постоянно любуюсь зеленой травкой, огромным кустом алоэ и высочайшими кипарисами. Да и сам переезд занял всего пару часов. У Додика постоянно был страх и ужас и перед новой квартирой, и боязнь, что не сможет спать из-за шумной улицы. Но и эти страхи оказались позади, и я потихоньку все расставляю по своим местам, а вечерами, конечно, как и раньше, дома не сижу. Почти каждый вечер есть интересные мероприятия. А накануне переезда была на изумительном симфоническом абонементном концерте (Бизе, Дебюсси, Мендельсон). Свой день рождения, 56 лет, отметила любимым способом – пригласила своих любимых друзей на экскурсию в самое прекрасное по красоте место Израиля – Зихрон-Яков. Этот город получил название в честь отца Эдмонда Ротшильда, Якова. А сам город осваивали первые поселенцы, которые выкупили землю у арабов. Но настолько это было гиблое и болотистое место, что они отправили петицию в Париж к Ротшильду с просьбой помочь им материально. Ротшильд поставил два условия – назвать город именем отца и… работать: осушать болота, высаживать виноградники, а он будет все оплачивать. Труд был тяжелейший, не раз они ехали с жалобами, но ты бы видела, какой божественной красоты там разбит парк, где покоится и сам Ротшильд, и его жена!!! Да и сам город очень красив. Вот там-то я и устроила «завтрак на траве». Все, в том числе и Додик, были довольны.

За это время побывала на многих экскурсиях, особенно понравилась последняя – в Иерусалим, в музей Израиля. Там проходит китайская выставка. Необыкновенно интересно. Сам музей – мирового уровня по количеству подаренных картин самых великих художников. Только накануне антифанды одна американская семья в знак солидарности с Израилем подарила картину Рубенса. Даже неизвестного Левитана я там нашла.
А на каких чудесных лекциях бываю! Вот об одном из лекторов и экскурсоводов даже заметку написала, т. к. до сих пор поражаюсь, как эта маленькая страна, меньше моей Молдавии, которая постоянно живет вот уже 50 лет в состоянии войны, может создать для обыкновенных людей (а я нахожусь на самой низшей ступеньке социальной лестницы) такие достойные условия – и материальные, и духовные.

[264]Не скажу, что Додик так же доволен всем, как я, но это его право. Марта же с Володей меня полностью поддерживают, а я счастлива, что живу, что болезнь чуть-чуть стабилизировалась…

С детками тоже более-менее все в порядке. Марина в основном справляется с детками сама. Им уже скоро по одиннадцать месяцев. Привыкли к яслям, но частенько болеют. Я приезжаю, когда они болеют. На работе ее ценят и, что самое главное, имеет очень большую помощь от мужа. Сыну частенько позваниваем. Тоже справляются сами. Есть проблемы с работой, и он даже намекнул, что если будет хуже, то придется ехать к нам, чего я очень боюсь. Здесь молодым очень тяжело, тем более что руками он мало что умеет делать. Но эти вопросы решать не мне. Главный вопрос я решила – квартирка у меня прелестная, и теперь главная задача – хоть пару лет прожить в ней. [...]

24.02.2002, Нацрат Илит.
Здравствуй, мой дорогой дружок Инесса!
Немного пришла в себя от шока, полученного после получения письма, т. е. его приложения – выборки моих писем за 10 лет. С одной стороны, писалось не в надежде на публикацию. Слишком много личного, которым делишься с близким другом. Но, с другой стороны, прочитав еще раз, поняла, что, может быть, кому-то это поможет, хотя, как говорят, все можно передать по наследству, кроме своего опыта. Каждый учится на своих ошибках и спотыкается на своих ухабушках. Но, что интересно, вам действительно удалось проследить процесс созревания и отъезда самого простого, незначительного человека, который никогда и не помышлял об этом, который необыкновенно далек был и от Израиля, и от его истории, и… от евреев. От самыхсамых русских меня, моих детей отделяла только ну очень мешавшая национальность.

К сожалению, генеалогическое дерево строить мне не из чего. Дедушек и бабушек не знала. Самая «теплая» и родная сторона были мамины. Мы жили в Бендерах, город пограничный, который до 1940 г. был румынским, а река Днестр была тем разделом, который поделил Россию и Румынию. И именно через нее ушли два маминых брата[264] «строить коммунизм». А что из этого вышло, ты знаешь9. Бабушка с дедушкой погибли при оккупации немцев. Мама старалась, отдав меня в русскую школу (другие-то были сразу уничтожены), не вводить меня в курс нашей родословной, евреев. Я выросла в абсолютно ассимилированной семье.

…И вот за 10 лет все так перевернулось. И даже (очень осторожно и постепенно) начинаю приходить к мысли, что все, что ни делается, делается свыше. И в пятницу после захода солнца зажигаю шабатные свечи… [...]

05.01.2005, Нацрат Илит.
Здравствуй, мой дорогой дружочек!
Пишу, а самой не верится, что переползла в 2005 г., а это значит, что пошел 11-й год моего счастья Жизни. Даже будучи здоровой, еще учась на 2–3 курсе, когда нам преподавали философию и политэкономию, то преподносили «пророческие» слова Хрущева, что в 2000 г. мы будем жить при коммунизме. Это ж какая я была дура, что серьезно подсчитала, что в том году мне будет уже 55, неужели я доживу до таких древних лет и увижу своими глазами коммунизм? Прошли годы!.. И я после всех своих передряг дотягиваю до 60-ти и… живу при настоящем коммунизме!!! И в своей по-настоящему родной стране Израиле, который дает мне возможность жить с достоинством, никогда не чувствуя себя униженной. Это даже при том, что нахожусь здесь на самой низкой социальной и материальной «лестничке». [...] И я благодарна этому государству.

[264]«…САМ НЕ ЗНАЮ, ЖАЛЕТЬ МНЕ ИЛИ НЕТ, ЧТО УЕХАЛ»

(из писем А. Н. Тарнопольского10 к И. И. Еренбург)

15.04.1991, Горький.
Здравствуйте, уважаемая Инесса Иосифовна!
После более чем годичного ожидания я все-таки получил от Вас письмо. Спасибо за него, и дважды спасибо за его содержание…

10/IV мне было велено выехать в г. Горький (Нижний Новгород), но т. к. до этого не было возможности заказать заранее билет, то прилетел по назначению позавчера, 13/ IV вечером, до 11 вечера искал гостиницу, и вот сижу уже третьи сутки на высоком берегу Оки на 6-м этаже гостиницы «Нижегородская» с видом на Оку, Волгу и стрелку, где они сливаются. Из окна видны три моста (два через Оку и один через Волгу). Все это – значительная географическая точка на карте СССР, и было бы красотой, если бы на душе было веселее, а для этого рядом должен быть такой несгибаемый оптимист, как Вы.

Ведь 28/III я получил разрешение на выезд в Израиль, к моим детям. Им трудно, но они молоды и у них все нормально: сын уже работает на постоянной работе, а невестка учится на повышенных курсах бухгалтеров, а потом будет искать работу. Школу языка они уже закончили…

…Голова чуть прошла, а тоскливые мысли – нет. А размышлять, увы, есть над чем. Мой отъезд за границу, где я абсолютно буду лишен языка, работы, личной жизни, своих личных стремлений и желаний – все это ускоряет мое старение и ускорит кончину. Душевной поддержки не жду ни от кого, так же, как я не имел ее от своих ранее здесь, а тем более там, где все другое: духовные ценности, понятие дружбы, целесообразность в распределении времени, цели жизни и т. д. и т. п.

…О моей судьбе Ваши мысли верны. Весьма сожалею, что никто из постоянно меня окружающих не увидел того, что увидели Вы, и поэтому нет у меня ни слов, ни средств, чтобы отблагодарить Вас.
[266]Что бы ни писал, что бы ни посылал – все мизер по отношению к заслуженному. [...]

Б. д., Хайфа.
[...]Целыми днями ездил на велосипеде по округе в поисках работы. Наконец нашел: рабочим на частном заводике гальванопокрытий металлоконструкций. Если учтете мой возраст и катастрофич. безработицу, а также бездеятельность правительства по созданию раб. мест, то можно сказать, что мне крупно повезло. Работа адски тяжелая: 35-град. жара плюс огромная влажность. Пот заливает глаза, одежда весь день мокрая – от пота и от воды: становлюсь под кран во всей одежде. Встаю в 5 утра, начинаю работать в 6 час. до 15 час. с двумя получасовыми перерывами на питание – в 9 и в 13 час. Иногда разрешают остаться и еще поработать. Если нет, еду на велосипеде домой. По пути останавливаюсь в тихом скверике. Сижу, читаю, пишу даже письма в СНГ (дома не получается). Но ответы получаю, увы, не всегда. Мысленно брожу по Свердловску и сам не знаю, жалеть мне или нет, что уехал11. [...]

05.12.1992, Хайфа. [...] Сегодня очередной день отдыха в нашей лилипутской стране, но я его честно отработал по приглашению хозяина и заработал не 20 долларов, как в обычный день, а 40. Но еду я на ра[267]боту не столько ради денег, сколько чтобы избежать домашней нервотрепки, а после работы есть возможность (благо, что еще светло) посидеть в моем любимом «клубе под открытым небом» – скверике, а сегодня вообще чудо – нет дождя, и я могу поговорить с Вами. Особых новостей нет, кроме того что сегодня, 5 декабря, – День сталинской конституции я начинаю считать вторым моим днем рождения. Дело в том, что сегодня на работе с 5-ти метровой высоты в 2-х метрах от меня упали 12 металлических столбов уличного освещения (после их гальванизации) температурой 500 градусов. Если бы на меня, то месиво от меня тут же бы испарилось… И вознеслась бы моя душа… очень высоко! Техники безопасности тут вообще нет никакой и хозяева даже не знают (и не хотят знать), что это такое. Так что любой мой рабочий день может стать последним… [...]

10.09.1994, Хайфа.
[...] Второе письмо меня сразило своей ценой – 1198 руб. Это же 5–6 буханок хлеба. Я не мог бы поверить в такую стоимость, если бы сам много раз не проверил стоимость всех марок. Это ужасно! До какого же уровня докатился рубль, и, следовательно, жизнь в России. Вторая нерадость – это перспективы вашей дальнейшей жизни, особенно на пенсию мамы. Меня всегда поражал ваш спартанский образ жизни, но ведь есть же предел… Вот уж воистину – героическая русская женщина…

…Если сестра приедет, то я буду рад им чем-то помочь. Это та12, что жила в Кишиневе. Даже если нет, то дай ей мои координаты и сообщи ее, если они заранее известны. Может на первых порах остановиться у друзей, родственников или около них. Как правило, знакомые заранее снимают квартиру и приехавшие сразу имеют крышу над головой, а потом, осмотревшись, сами решают, где жить и сколько платить… Книгу я прочитал и сохранил, но пропагандировать ее нет никакой возможности, т. к. я не знаю, где тут вообще изучают русскую литературу… Сами олимы продают тут друг другу книги, но очень редко поэзию, все больше ужасы, приключения, детективы, «Анжелики» и т. д.

[268] …Ты, конечно, права, дорогой мой друг, травма вышибла из седла вот уже на 8 месяцев.
Была комиссия, определявшая, сколько еще будут платить больничные (75% среднего заработка). Но ответа пока не знаю – придет письмо. Предстоит также другая комиссия, определяющая, сколько и как еще лечить травму. Плюс ко всему почувствовал боли в паху: оказалась небольшая грыжа.

Теперь жду консилиума врачей, после чего – операции по ее удалению. Опять какое-то время – в больнице. Так что радостей впереди не предвидится. Все свободное время уделяю внучке (кормлю, провожаю в школу, встречаю у школы, опять кормлю и жду прихода сына с работы). По вечерам езжу на велике учить иврит, два раза в неделю езжу на электролечение и живу от комиссии до комиссии. Успокаивает, что хозяин возьмет обратно на работу после выздоровления. И дома с внучкой нервотрепки много, поэтому пытаюсь убежать в изучение языка, в газеты, в видеофильмы. Каждую пятницу беру напрокат две кассеты с фильмами. Смотрел «Тюремный романс», «Окно в Париж», «Увидеть Париж и умереть», «Серые волки», «Не будите спящую собаку» (Абдулов, Смоктуновский) и др., не говоря об американских фильмах. Друга, Вам подобного, нет и вряд ли будет, т. к. тут еврейские женщины смотрят не на человека, а в его карман (в этом ты – действительно русская)…

…Тут есть десятки примеров как положительного, так и отрицательного восприятия Израиля. …И еще. Ты пишешь, что, видимо, пишешь в последний раз. Почему? Понятно, что при стоимости письма 1198 руб. и при твоих доходах не особенно разгонишься с писанием таких писем, но ведь не обязательно посылать целые газеты, а можно лишь отдельные заметки и чтоб стоило письмо, как обычно – 140–150 руб. Хотя и это фантастически дорого… Но есть оказии, но, может быть, понадобится кому-то материал в газету и будет гонорар. В общем, смотри сама, при такой стоимости я даже не смею надеяться, что получу еще что-либо от тебя, но очень надеюсь, что увижу тебя здесь, в стране теплой, сытой, гостеприимной, где тебе будут рады и где тебе будет очень интересно.
Ручаюсь, что это будет самая интересная поездка в твоей жизни.
Александр.