Рыдание осиротевшего сердца

"Рыдание осиротевшего сердца"1

Лейтесь изъ очей моихъ облегчающия горесть мою слезы! единственныя любимицы моего осиротевшаго сердца - лейтесь! Скудная дань мрачною скорбию объятой души моей - лейтесь! Вы составляете для меня благо, котораго еще я желать могу. Такъ! - лобызайте вы вздохами воздымаемую грудь мою; переливайтесь струями по лицу моему; орошайте бледностию покрытыя мои ланиты! Вы ее уже не узрите более - мои долу поникшие взоры! прелестей моей милой супруги, прелестей отъ чистейших духовъ заимствованныхъ - вы уже не узрите более! блистательной звезды на моем горизонте сиявшей - вы уже не узрите более! Слухъ мой не будет уже более внимать ея словамъ привлекательнымъ и пленительнымъ, яко соборъ мудрыхъ Музъ, яко хоръ любезныхъ Граций, яко гармония сферъ небесныхъ. Уста мои уже не будутъ более сбирать съ ея устъ лобзаний приятныхъ и любезныхъ, яко красота румяной ароматами дышущей розы, яко блистание жемчужной росы весенняго утра. Унылый гласъ мой воззоветъ ее; милое ея имя разольет тихое трепетание по моимъ нервамъ; - вдругъ я остановляюсь - обращаю вокругъ себя томные взоры - умолкаю - слушаю - жду ответа… Нетъ его! повторяю мои восклицания - но все тщетно … и ея приятный гласъ, подобный журчанию светлаго источника, по золотому песку катящегося, не раздается уже более по моему сердцу… Мизантропы, твердостию хладнымъ камням подобные - къ стыду человечества - люди! Сердца жестокия! и вы бы, видя меня въ сии минуты, смягчились. Мои горести, подобно волшебной всеоживляющей Амфионовой лире, возродили бы въ васъ чувствительность.

Тако протекая дни мои - дни скучные и плачевные, покроются мракомъ густейшимъ паче техъ унылых теней, каковыя носились древле надъ пораженным отъ разгневанныхъ небес Египтомъ. Орошать мое опустевшее ложе слезами - сими авразительнейшими знаками внутренняго чувства, сими красноречивыми истолкователями сердечныхъ таинствъ - не смыкать зеницъ моихъ въ часы для успокоения самою природою назначенные, и отъ воспоминания протекшаго благоденствия, отъ представления въ уме незаменяемой ничем потери испивать горькую желчь печали - вотъ что мне осталось! вотъ, что отъ меня еще не отнято! - Се… представляется мне единый токмо ужасъ настоящаго времени; прошедшее есть сладкий сонъ - а будущее… бездна прискорбий. - Рубенсъ, феномен живописи! и ты бы не представилъ во всей точности картину горестной моей участи; началъ бы ты оную - и потом… бросилъ бы магическую кисть свою.

Я существую - но почто существование мое, сей всякую цену превосходящий дар Всевышняго, возлагает на меня бремя, своею тяжестию меня подавляющее? Я живу - почто раздраженная моя судьба, яко сильный электрический ударъ, потрясаетъ спокойствие моей жизни? Почто каждый день, потемняемый черными тучами задумчивости, обретаетъ меня уединенным и тернами одиночества уязвляемым - и для чего не зрю я дней светлыхъ, дней солнцемъ веселия озаряемыхъ? Почто здание моего благополучия, здание приманчивое и твердым казавшееся обрушилось - и для чего Елисейские поля мои, сии мечтания легкавернаго воображения моего, превратились в пустыню мрачную и дикую? Почто разлученъ я с сердцем, которое меня любило и мною любимым было; съ сердцемъ, которое одно въ сей дебри терновой эдемъ мой составляло? Для чего наконец сокрылась отъ меня половина меня самаго - половина такая, которая и наяву и во сне меня въ мысляхъ своихъ имела, которая провождала дни свои, дабы радоваться и сетовать: радоваться на мое спокойствие и благополучие; сетовать на препятствия, путь к онымъ преграждающие? Но… можетъ быть приспело то время, въ которое надлежало ей собрать плоды со древа Христианския жизни своея, и по неиспытаннымъ судьбамъ Божиимъ быть увенчанной неувядаемым венцемъ блаженнаго безсмертия. Человеки! для себя одного предоставилъ Бог распределять жребиями нашими; - повиноваться онымъ, и изъ памяти не изглаждая, что какъ добро, такъ и зло в мире не вечны, и что какъ щастие, так и несчастие имеютъ свои границы, терпеливо нести иго участи своея - дело наше. Вамъ, пораженные смертию любезныхъ душе вашей особъ! вам, сердца чувствительныя, Астреина века достойные люди! вамъ языкъ мой не будетъ не вразумителенъ; въ васъ ни удивления, ни отвращения не произведет вопль мой; вы обо мне пожалеете….сего и довольно! - и я на олтаряхъ, кои человеколюбие ваше вам воздвигает, готов клясться въ моем дружестве - и я жертвенники ваши готовъ окурить фимиамомъ благодарности моей, любви моей!… А вы, строгие ценители всего того, что вамъ не по вкусу! - иной назвалъ бы васъ злобными критиками - оставьте философския свои тонкости; возбудите лучше сердечное свое ко утешенному судьбою сострадание….Это къ человечеству ближе!.. […]

О ежели бы вы, дни мои! - от великой печали иногда вопию я - дни текущие стопами медлительныя черепахи! пролетели скорее и в вечность погрузились! Шагъ последний изъ горестей - первымъ шагомъ къ радостямъ мне покажется. Час последний - часъ сердечного веселия для меня будетъ. Смерть не страшилищемъ съ кинжаломъ и косою - но миловиднымъ младенцемъ съ усыпляющимъ въ руке напиткомъ мне явится; она не съ шипениемъ лютымъ; не съ ревомъ ужаснымъ, не съ яростными взглядами - однимъ злодеямъ свойственно изображать ее в такомъ виде - но съ кроткою улыбкою, съ нежными объятиями и съ любовнымъ лобзаниемъ проводитъ меня ко гробу; - и выходъ изъ сей жизни, въ которой человекъ столь мало находитъ, чего желать, и столь много, чего ужасаться долженъ - будетъ для меня вступлениемъ в жизнь другую, где никакая слеза, кроме слезы восхищения, не истекаетъ. Бегите же скорее, дни бытия моего!…

Но нетъ! время мне не повинуется; одни и те же непременные законы онымъ управляютъ - и смерть… сия отрада несчастныхъ… она далеко от меня - за горами!.. По крайней мере для чего дряхлая старость не провела еще по лицу моему морщин своихъ - и власы мои не убелены еще сединами? Для чего быстрыя, крылатыя стрелы страстей моихъ еще не притупились - и по изгибам сердца моего течетъ еще юношеская пылкость? Для чего?.. Но - успокойся на время тоскливый духъ мой! - печаль снабдитъ тебя темъ, в чемъ отказываетъ природа…[…]

Поелику же непредвиденное нещастие вдвое поражаетъ - то какъ мне не жаловаться на тяжкую участь свою? как мне не страдать, воспоминая, сколь кратка была история любви нашей, безценная моя подруга! и сколь рано ты меняя сиротою оставила? Рано, рано еще прелести твои увяли; рано розы уст твоихъ поблекли; рано лилии твоего лица изсохли; рано свежесть образа твоего истребилась; рано очей твоих миловидность угасла; рано Ангельский твоего незлобия взор притупился; рано нежная улыбка твоея кротости отлетела; рано пленительный глас твоего смирения умолкъ; рано приятности твои истощились, приятности, коихъ удачное совокупление встречается редко и всегда удивляетъ. Так скоро восхитительныя мечтания прохладной летней ночи на разсвете дня помалу изтончеваясь теряются; такъ скоро смиренная фиалка въ жаркие дни при воззрении на нее огненнаго светила увядаетъ; такъ скоро сохнетъ дерево, у котораго нетъ корня.- Ты скончалась, возлюбленная моя! - и исчезли отъ меня прелестныя воображения будущности, въ которую с тобой каждая моя минута должна была позлатиться, каждая моя забота удалиться, каждое мое невинное желание исполниться. Ты скончалась - и осиротевшая любовь моя въ каждомъ биении пульса затрепетала, с каждою слезою изтекала, съ каждымъ вздохомъ излетала, при каждомъ отверстии устъ говорила. Ты скончалась - и неизменяемый трауръ мое сердце на себя наложило.

Было время, нежный другъ души моей! время для меня радостное; тогда еще ты существовала; тогда еще имея предъ собою предметъ своей жизни, наслаждалась ты бытием и могла со внутренним уверениемъ съ согласия совести говоритъ: «Я живу не напрасно!» - Тогда еще ты около меня увивалась - и я занимаясь, восхищаясь тобою, близокъ былъ къ живейшимъ разнообразнымъ удовольствиямъ жизни; къ удовольствиямъ, коихъ никакой попрекъ возмутить не могъ.

Но прежде, нежели совершенства твои во всей полноте открылись; прежде нежели кругъ душевныхъ дарований твоихъ до возможности разширился - тебя уже не стало. Бывши почтительною дщерию и нежною подругою - могла бы ты быть и горячею матерью; но… не такъ определилъ всего существующаго премудрый Промыслитель! Серпъ смерти пресекъ лишь твоей жизни: тако хладная и угрюмая осень отнимаетъ свежесть у травъ, зеленость у древес и красоту у цветовъ.

Ни стенания юнаго твоего супруга, ни горести диноккровныхъ тебе, ни цветущая младость летъ твоихъ, ни собственное твое желание долее на земле существовать для благополучнаго существования супруга твоего - не тронули свирепую, не разжалобили неумолимую, всего под небесами дышущаго истребительницу. Она могучею дланею своею подавила вежди твои - и безсмертный духъ изъ бреннаго тела отлетелъ на безплотныхъ крылахъ своихъ во светлости небесныя; отлетелъ - и входъ во область истины, изъ коей всякая радость, - чистая, чистая, сердечная радость обильно изливается, въ величественном сиянии пред тобою отверзся. Да и кому же блаженствовать тамъ, разве добрымъ, кои пребыли верными добродетели во всю свою жизнь? Кому же лишь тамо сладкия капли изъ чаши вечнаго блаженства, разве избранным Божиимъ; - разве темъ, коих непостыдная смерть была знамениемъ Христианския жизни?.. Не такова ли была и твоя кончина, душа души моей?.. О ежели бы и мой последний час твоему был подобен! Онъ тебе былъ притенъ, сладокъ, светозаренъ - и если бы мысль, что я должен сирым остаться, тебя не тяготила: то не о чем было бы грустить тебе. Тебя ожидала вечность!.. Меня ожидали горести - сердечныя продолжительныя горести!.. Теперь ты покойся! - въ объятиях отдохновения и подъ кровомъ мертвой тишины покойся! в царстве тления и во утробе общей всехъ матери покойся!… На заре утренней будущаго невечерняго дня - для добрых радостнаго, для злых горестнаго дня - когда незаходимое Солнце правосудия вступитъ на горизонтъ величества своего и осветитъ каждаго въ особенности и всехъ вообще - супругъ твой увидится съ тобою…. Но, увы! он еще живетъ - вздохи и слезы в томъ его уверяютъ - онъ живетъ… и еще издали на тебя смотритъ… О ежели бы узрелъ онъ тебя вблизи …скорее!.. скорее!..

А вы, граждане миров, превыше солнца и звезд превознесенных! преклоните слухъ вашъ къ воплю моему; обратите очи ваши къ горести моей. Я призываю смерть… и жестокая мне не внемлетъ. Но…. не заблуждаю ли я?… Такъ лучше научите меня, сколь дерзко противиться святой воле Верховнаго всего видимаго и невидимаго Правителя; сколь ужасно съ нетерпеливостию, малодушнымъ младенцамъ свойственною, желать пременения его премудрых определений, и сколь страшно раздражать его своими решаними и безмерными горестями. Тогда вы не услышите отъ меня ни единыя жалобы. Самыя мои печали будутъ для меня иметь прелести, будут священны! Часто буду посещать я прах супруги моея возлюбленныя и неоцененныя. Там воззрю я на ея могилу; - вздохи по моему сердцу пробираясь изыдутъ черезъ уста, падутъ на оную - и тутъ останутся… Чувствительность моя тронется … Две слезы крупныя и густыя - слеза любви и слеза горести - возблестятъ на беломъ камне, и потребуют возвратно отъ хладной могилы нежнаго друга моего сердца. тогда прелестная тень любимицы моей, среди васъ, духи чистейшие! обитающей, с высоты ваших сферъ возблагодаритъ меня улыбкою скромною и вместе обещающею охранительное руководство въ тяжкомъ пути, судьбою мне предписанном; возблагодаритъ - и нещастный утешится!..