Когда мы задумываемся о философских вопросах, в частности о том, кем являемся сами, то в первую очередь воспринимаем и осознаем свою телесность. Вот я в зеркальном отображении во время бритья. Тело мое имеет протяженность, упругость, форму. Но, постойте, ведь в эту самую минуту я собственноручно лишаю себя своей же части — отросшей бороды. Выходит, что не все части моей телесности равно значимы для моего «самим собой бытия» — я могу даже лишиться конечностей, но тем не менее останусь тем же юридическим и моральным лицом.
Вслед за этим воображаемым опытом приходит на ум, что через каждые несколько лет меняются все клетки моего организма, т.е. всецело меняюсь я как телесность, но при этом остаюсь той же личностью. Я совершенно ясно осознаю, что если в моем телесном существе есть нечто постоянное, тождественное себе, то это — повторяющиеся через определенные промежутки времени восстановления моей телесности приблизительно в той же форме. Выходит, что телесность не есть моя неизменяемая, постоянная во всех отношениях составная; она динамична, в ней постоянна форма, а не материальная, «молекулярная» сторона.
Моему самопониманию в качестве тела противится известная антично-греческая философская традиция, в согласии с которой [87] человек есть духовное существо. Греческое понятие духа (nous) претерпело значительное изменение. В античности оно означало рацио, способность оперирования идеями и понятиями, но у Макса Шелера в содержание понятия духа включается ряд эмоциональных и волевых актов, таких, как доброта, любовь, раскаяние, почитание и т.д.
По традиции, берущей начало в греческой античности, ясно, что именно духовное определяет суть человека; что касается телесных качеств, они не столь значимы, но сбрасывать их со счетов, конечно, не следует.
Итак, суть человека можно определить следующим образом: это духовное существо, оперирующее идеями и способное производить эмоционально-волевые акты. Но вернемся к телу — дабы не упустить из виду чего-нибудь значительного для выявления сути того, чем являемся мы сами.
Я как телесное существо связан особыми нитями со средой моего обитания. Мое эмоциональное состояние, эмоциональное «так-бытие» зависит от среднегодовой температуры местности, где я живу; от числа солнечных дней, атмосферного давления, влажности воздуха, силы и направления господствующих в регионе ветров. Мое общее эмоциональное состояние влияет на мое же расположение или нерасположение к духовной деятельности. То, в каком расположении духа обычно и преимущественно нахожусь я для осуществления мыслительных, эмоциональных и волевых актов, зависит также от ландшафта, в котором пребываю. Очертания гор, ширь равнин, характер течения и извилин рек, виднеющихся из моего окна, располагают меня к мыслям и чувствам определенного свойства. Мое физическое окружение влияет на формирование характера моего тела; мои потребности в солнце, в воде и в воздухе определенного качества «вос-питаны» свойствами среды моего обитания. Мое привычное самочувствие, задающее тон моей пластике, лени, деятельной готовности и подобным характеристикам, определено своеобычаем места жительства.
Есть два способа рассмотрения моего тела. Один из них — более традиционный — трактует мое тело как инструмент в руках моей [88] души, годный для достижения тех или иных целей. Согласно другой точке зрения, тело находится в принципиально иных связях с душой, его нельзя трактовать в качестве средства к достижению намеченных душой целей. Отношение тела к душе сравнимо с подводными течениями, влияющими на навигацию парусников в открытом море. Берущие начало в специфике моей телесной организации наклонности и предрасположения в определенной степени влияют на формирование моих интересов и устремлений. А это значит, что человек как духовное существо вырастает из его физической окрестности; он — телесно-духовное целое.
Если из моего окна виднеется, к примеру, собор или старинный замок на горе, то я легко осознаю себя частью, продолжателем, субъектом определенной истории, а именно, истории моего народа. Так, я как неделимое телесно-духовное существо являюсь включенным в конкретную физическую и культурную среду. Этa двояко — физически и культурно — определенная среда составляет мой мир.
Теперь, как бы на втором витке развертывания мысли о сути человека, мы можем так ответить на вопрос: что есть человек? Это «в-мире-бытующее существо», понять суть которого возможно только через анализ феномена в-мире-бытия.
Есть настоятельная потребность предварить анализ структуры в-мире-бытия одним замечанием общего характера: все, что каким-то образом касается человека, его бытия, исключительно сложно. Под «миром», например, обыденное сознание вслед за сознанием естествоиспытательским имеет в виду, в первую очередь, мир вещей. Вещи с атомно-молекулярной структурой плюс «населенное» небесными телами необозримое пространство, называемое «космосом», есть мир. Но тому же обыденному сознанию ясно, что мир гораздо сложнее вышеназванных его сторон. Мир не только образуется громадной массой небесных тел, рассеянных в пространстве, но к его формированию приложило руку и наше, человеческое сознание: мир образуется человеческим знанием о нем; он в значительной степени таков, каково наше знание о мире. Картину звездного неба мы составляем себе не только нашим органом зрения, глазом, порой усиленным мощным телескопом, но и знанием [89] того, как отстоят наблюдаемые нами звезды от Солнечной системы или от Земли; как далеки они друг от друга, какова их масса, объем, температура, траектория движения и т.д. Более того, наш мир скомпонован содержанием мифологических, сказочных, астрологических, колдовских и тому подобных текстов, которые мы знаем. Учитывая значение сознательного пласта нашего мировидения, позволительно сказать, что человеческий мир — это культурный феномен. Но тут же возникают новые вопросы: куда следует отнести страх перед смертью, неотступно сопровождающий человеческое существование, или заботу как фундаментальный экзистенциал в-мире-бытия? Как относятся экзистенциалы к культуре? Что есть культура? Сущность культуры легче увидеть, глядя на нее с двух разных точек зрения. Обе эти точки расположены в плоскости, касающейся сути человека. С одной стороны, культура есть сугубо человеческий вид существования; культура есть само бытие человека, нацеленное на придание смысла («осмысление») этому же самому бытию. С другой стороны, понятие культуры имеет в виду все то, что создано человеком таким видом (способом) существования, т.е. нацеленностью его на придание смысла бытию.
Наделенность бытия смыслом дает знать о себе в виде определенного переживания, которое можно высказать следующими словами: «я говорю «да» бытию, приемлю конечную участь свою», — а сказать так человек способен, если ему видна какая-нибудь перспектива бессмертия, вечное бытие для себя.
Фундаментальная особенность человеческого бытия состоит в том, что оно, это бытие, всегда направлено на цель. Это — формальный признак человеческого бытия, его структурное свойство; а основной содержательный момент жизни человека, как было сказано, есть стремление к бессмертию.
С одной стороны, человек как естественное существо лишен возможности вечного бытия. Он рождается, проходит возрастные стадии жизни и кончается как живой индивид; с другой стороны, как идеальное, наделенное неограниченной силой воображение существо, человек владеет идеей бессмертия и старается в какой-то форме превратить эту идею в реальность в связи со своим бытием.
[90]
Конечное существо, как живой индивид, человек старается преодолеть границы биологического существования, или, что то же самое, он ищет способы трансцендирования своего бытия. Конечное, как биологическое существо, он достигает этой цели обеспечением бесконечного существования для «группы мы», т.е. для своей нации. Это ему удается благодаря его участию в развитии и реализации внутренних тенденций его национальной культуры. В этой плоскости содержательная и формальная стороны человеческого бытия — стремление к вечности и бытие, наведенное на цель — сплетаются с бесконечностью существования нации как вечно «обновляющегося» через все новые поколения духовного сообщества.
Что есть нация?
Нация — это людское сообщество, исторически сформировавшееся в духовный феномен определенного типа, с определенным лицом. У такого сообщества есть свое прошлое, настоящее и будущее как цель. Есть свой мир и свое понимание достойного человека вида бытия в мире; есть свои духовные заботы, свое отношение к смерти. Так что экзистенциалы вплетены в культурную ткань и задействованы через нее. Все то, что входит в состав мира, являясь знанием, есть ин-формация, т.е. вставление в форму. Человек как духовное существо ин-формирован его национальной культурой, которая в свою очередь дееспособна и находит развитие в духовной активности ее носителя — человека. Для жизнедеятельности человека культура его нации необходима как атмосфера для дыхания. Человек, телесно-духовное существо, приходящее в мир, ин-формировано с двух сторон: со стороны среды обитания и со стороны национальной культуры. Информация есть формация человека. Но информация бывает разнотипной. Есть информация обязательного порядка, та, которая формирует мир человека и его нации. Человек бытует в такой информации. Но есть информация и другого типа — информация, распыляющая, рассеивающая и развеивающая эту самую форму культуры человека и его нации.
Информационная эпоха характеризуется необыкновенной насыщенностью информацией самых различных типов, качества и ценности с точки зрения бытия человека. В наше время точных наук, техники [91] и поставляющего производства преобладает информация, относящаяся к сфере цивилизации, которая нацелена на максимально комфортное обустройство человека как телесного существа в материальном мире и в том же (материальном) плане. Раздумие о конечной цели и смысле бытия человека вытесняется чисто научно-технической предприимчивостью и сноровкой. Интересно оживить в памяти, что писалось в истории философии середины прошлого века:
«…Наука, ставшая техникой, утверждала в людях практики взгляд на мир, совершенно отличный от любого взгляда на мир, который можно обнаружить у теоретических философов… Научная техника в этическом отношении нейтральна: она вселяет в людей уверенность в том, что они в состоянии творить чудеса, но не указывает им, какие чудеса следует творить… Импульс власти приобретает размах, которого он никогда прежде не имел. Философские системы, вдохновенные научной техникой, являются философскими системами власти и склонны рассматривать все нечеловеческое лишь как сырой материал. Конечные цели более не принимаются во внимание; ценится только мастерство процесса. Это также является формой безумия. В наши дни эта форма является наиболее опасной, и именно против нее здравая философия должна предложить противоядие».
Создалась исключительно интересная ситуация: оснащенный базирующимися в космосе электронными средствами информирования, человек информационного общества отучился задумываться о собственном бытии, о цели своего существования; это значит, что выключена из игры, вставлена в скобки, приостановлена в своем действии культура, по сути своей «назначенная» к приданию смысла человеческому бытию. Как же так? — слышен вопрос недоумевающих. Во всем мире о культуре человека — этого «телесно-духовного существа» — заботятся физкультурно-оздоровительные комплексы совместно с министерствами культуры и образования, работают музеи, библиотеки, научно-исследовательские институты, проводятся мероприятия…
Все это верно, но дело в том, что занятость делами культуры не затрагивает личностных пластов самих занимающихся. В сфере [92] культуры охотно функционируют по разным причинам: работать в области выгодно, престижно, необходимо, да и… надо же работать где-нибудь. В официальных учреждениях дела культуры просто подделываются, а потому и не сложно понять, что «… в культуру никто не верит больше».
Надо вполне серьезно осознать, что мы, как культурные существа, стоим на распутье: быть или не быть?
Обратите внимание: в процессе в-мире-бытия человек, как тело, ин-формирован своеобычным местом пребывания; как духовное существо он внедрен в культуру своей нации, но при этом он и сам вместе со своей нацией веками исторически творит свою среду обитания, творит свою родину, культурно буквально осваивая ее пространство. Грузия, например, есть пространство, культурно освоенное грузинским народом, Светицховели и монастырем Джвари, Собором Баграти и Гелати, Самтависи и фресками Кинцвиси и Бертубани. Но вся беда в том, что далеко зашедший кризис культуры допускает кромсание этого пространства на части. Причем руководствуются исключительно военно-политическими интересами, ни во что не ставя, скажем так, «авторское право» нации на культурно освоенное ею пространство, или — родину.
Чем занимаются в это самое время деятели культуры? Сидят и работают в учебных заведениях, исследовательских центрах и министерствах; работают, зарабатывают и отдыхают; устают, зарабатывают и вновь отдыхают. В общем, жизнь идет своим чередом, а до действительно культурного устроения ее, хотя бы настолько, чтобы не было кровопролитий, дело не доходит.
Однако по большому счету, при всей своей практической никчемности, наши занятия культурой: результаты искусствоведения, культурологии, теории искусства и т.д., могут оказать помощь в деле выработки принципов культурного сосуществования людей и наций, если все эти исследовательские данные будут осмыслены с хорошо продуманной философско-антропологической позиции.
Добавить комментарий