• Семен Бержанер
• Баллада об отце
• Матери
• Автобиография
• Эпитафия

В сентябре 1993 г. скончался Семен Захарович Бержанер (1919 — 1993). Он не был профессиональным поэтом и почти никогда (кроме как в ранней молодости) не публиковал своих стихов. После его смерти сохранилась большая старая папка, которую он собирал всю жизнь. В ней — законченные в разные годы стихотворения, черновики, первоначальные варианты. Всю жизнь отец проработал на оборонном предприятии. И всю жизнь писал стихи — в молодости больше, в конце жизни гораздо меньше. Часть стихотворений пришлась на военные годы (в самые страшные месяцы обороны Москвы отец был бойцом дивизии народного ополчения).

Он никогда не рекламировал своего увлечения, скорее чуть стеснялся этого занятия. И тем не менее стремление к творчеству было, пожалуй, наиболее существенной стороной его внутренней жизни.

Стихи эти очень разные и очень искренние. Строгие профессионалы, конечно, найдут в них недостатки. Но публикация их сегодня необходима. Это еще одна весточка поколения той бесконечной и теперь уже далекой войны, которая по-прежнему рядом с нами и по-прежнему отзывается болью в сердцах родных и близких.

Пусть эта небольшая публикация и будет данью памяти солдатам Великой Отечественной. Как вернувшимся, так и не вернувшимся домой в сорок пятом.

---

Семен Бержанер

Он был красив. Он был высок.
Он молод был — юнец
Но уважал его наш взвод:
Отважный был боец.

Добыть для штаба «языка»
Иль мост в тылу взорвать —
Работу эту он привык
Профессией считать.

На поле боя был он храбр,
И смел, и сердцем чист.
За меткость глаз, за ловкость рук
Он прозван был — «артист».

Но вот в землянке, средь друзей,
Нет-нет, и вдруг вздохнет.
И песню грустную одну
Бывало все поет.

И ночью в неспокойном сне
Он тоже тосковал,
И имя девичье одно
С любовью называл.

А утром взвод шутил над ним;
Мол, «друг любезный, что ж?
С какою девушкой такой
Бои во сне ведешь?»

А он, бывало, промолчит
И лишь рукой махнет;
И песнь затянет, как всегда,
И как всегда — вздохнет…

Но вот однажды он сказал,
Подняв на нас глаза,
С большою болью и тоской:
«Зачем шутить, друзья?

В родном украинском селе
Оставил я жену.
А от нее — одно письмо —
Одно за всю войну.

Писала, что родилась дочь
Полмесяца назад…
А к ним в то время подползал
Фашистский черный гад.

А к ним в то время крался зверь,
Кровавый хищный зверь…
И где теперь искать жену?
Дочурка — где теперь?

Родная крошка, твой отец
Весь год провоевал.
Прости его, что он тебя
Ни разу не обнял.

Прости его, что колыбель
Он не качал твою, —
Он в это время защищал
Твой тихий сон — в бою.

А ты уж «папа» говоришь,
Ручонкой шлешь привет».
И мы не знали что сказать
Товарищу в ответ.

Мы только слышали всю ночь
(Никто из нас не спал)
Как имя дочери своей
Во сне он называл.

А утром был жестокий бой —
Его запомнит враг,
Чьи трубы превратили в холм
Крутой степной овраг.

И нам забыть его нельзя —
Тот рукопашный бой:
В нем смертью храбрых пал наш друг
В атаке лобовой.

Его во вражьем блиндаже
В огне, в крови, в пыли
Смертельно раненого в грудь
Товарищи нашли.

Он умирал среди друзей
Без стонов и без слез;
Над ним шумел столетний лес
Листвой родных берез.

Под ним — родимая земля,
Зеленая трава.
Он, умирая, нам шептал
Какие-то слова.

Мы не расслышали тех слов.
Но каждый твердо знал:
Он имя дочери своей,
Прощаясь, называл.

Нам было тяжко. Боль огнем
Нам душу обожгла,
Она пронзила каждый нерв,
Как острая игла,

Она когтями на куски
Рвала наши сердца
У тела павшего в бою
Солдата и отца.

Ведь каждый был из нас отцом,
Иль думал стать отцом…
Мы молча терпкую слезу
Смахнули рукавом,

Чтоб враг не видел наших слез.
Кругом была война, —
Нам надо было поспешить,
Нас в бой звала страна.

Нам надо было мстить и мстить
За все: за боль, за кровь,
За всех калек, за всех сирот,
За всех солдаток-вдов,

За то, что умирали мы
В угаре страшных дней,
Ни разу в жизни не обняв
Своих родных детей.

Не раз, не раз приснится он тебе —
Твой ненаглядный белокурый мальчик.
…А ветер будет завывать в трубе
И будешь плакать ты, ломая пальцы.
И каждый день на выцветшем лице
Появятся все новые морщины.
И станет желтым место на листе.
Где десять слов сказали все о сыне.
Кто сможет боль и сердца плачь унять? —
Не скорбь друзей и не стихи поэта.
Ты будешь так же страстно целовать
Холодный глянец мертвого портрета;
Могилу станешь навещать во сне,
А коль проснешься — жалобно, уныло
Застонешь ты: в далекой стороне,
В глухих лесах его похоронили.
Да, ты пошлешь пороклятие судьбе,
Судьбе вдовы, что так была жестока.
Не раз, не раз покажется тебе,
Что ты теперь до гроба одинока…

---

Доктор, вежливый старичок,
Тело выслушал с аппетитом: —
Поправляетесь вы, дружок,
Без прикрас скажу — знаменито!
И пошел процедуры гнать:
Воды, ванны, массажи, грязи.
Не влюбляться, не выпивать
И на скалы тайком не лазить.
Доктор, милый мой балагур,
Не поймет, что всему начало
Не воздействие процедур,
А тот миг на Орлиных Скалах,
Где я встретил ваш нежный взгляд.
Что без вас все лечение — к черту,
И что с вами кромешный ад
Мог бы стать мировым курортом.

---

Расцвела краса-калина
В нашем маленьком саду.
Ты мечтала все о сыне,
Я сказал, что дочку жду.
Были шутки, были споры,
А сегодня тихо. Ночь.
Ты шепнула без укора: —
Может, милый, сын и дочь?
И смутилась. Ниже, ниже
Наклонилась голова…
Повтори же, повтори же
Эти гордые слова!

---

Любовь не в постели рождается,
И крепнет любовь не в тиши,
Любовь не испуганным зайцем
Живет в тайниках души.
Любовь, словно звезды над крышею —
Приходит однажды навек,
И чище, кристальней, возвышенней
Становится человек…
Без поз и без ложной манерности
Он, все пережив, говорит: —
Любовь только искренней верностью
Рождается и горит.

В затхлом закуте вечной бедности,
В новый мир получив билет,
В местечковой черте оседлости
Я явился на белый свет.
Под прабабушкиной периною,
Батькой вспоротою Махно,
Пахло бебехами им тиною,
Было муторно и темно.
Рос. Учился. Обычным образом
Без фанфар и сияний рамп,
Но зато в большевистском образе
Гитлер вывел меня в «Майн кампф».
И когда на страну неистово
Накатился фашистский вал,
Вместе с русскими коммунистами
Я под Вязьмою воевал.
А истерзанный в гетто фрицами,
Древний род мой — и мал и стар —
Вместе с лучшими украинцами
Падал в Винницкий Бабий Яр.
Пусть порой кадровик помешанный,
Шкуру думая так сберечь,
Пятый пункт из анкет подвешивал
Надо мной как Дамоклов меч.
Стиснув зубы лишь на мгновение,
Выпрямлялся я в полный рост,
Потому что Ландау гением
Вознесен до вселенских звезд.
Потому что, как тканью плотною,
Сросся с Русью я навека
Левитановскими полотнами
И поэзией Маршака.
Я Егудина спелым колосом
Украшаю степную ширь,
Марка Рейзена мощным голосом
Прославляю любовь и мир.
Дарит ласку волна мне невская,
По Подолью моя тропа,
Жив я в музыке Дунаевского
И в прелестных Плисецкой па.
И, воспитанный в духе классовом, —
Ничего, что рублю с плеча —
Жив я вечно в кудринках Марксовых
И в картавинках Ильича.

Завещаю жизнь прожить достойней,
Не спешить концы быстрей отдать.
Ведь и мне здесь будет тем спокойней,
Чем всех вас я дольше буду ждать.