Жанр фэнтези — дитя ХХ века. Так называемая несерьезная, детская литература фэнтези, на самом деле есть порождение всего комплекса научных, социальных и психологических структур того мира, для которого слово цивилизация стало именем, лозунгом и паролем.
Фэнтези появилась в 50-х годах. Ее рождение связывается с именем Дж.Р.Р. Толкина. И если написание первой части «Хоббита» и было чистой случайностью, «заслугой» попавшегося чистого листа, то сам феномен этого произведения, как и многих, плохих и хороших, последовавших лавиной вслед за «Властелином колец» совершенно закономерен.
Две мировые войны, экономический кризис, применение достижений науки против человека в качестве оружия — трудно не задуматься в качестве цивилизации, не разочароваться в мире, провозгласившем права человека и человеческое благо высшей своей целью, но столь очевидно антигуманном. Карточные домики всех цивилизационных построений рушились под ударами реальности. Социальные потрясения инспирировали убеждение, что под тонким слоем цивилизации действуют вечные созидательные или разрушительные силы, руководящие человеком. И чтобы разобраться в происходящем необходимо выйти за социальные и исторические рамки, преодолеть цивилизационные конструкции.
Кроме того, тотальность науки, примат научной картины мира создал ситуацию постоянной включенности исследователя, и, следовательно, его субъективности. В рамках цивилизованного мира не стало того места, которое бы позволило человеку получить дистанцию для рефлексии и интерпретации, чтобы увидеть свой мир со стороны. Значение цивилизации стало неопределимым, т. к. утратилось противопоставление цивилизации и не цивилизации, синонимичное раньше противопоставлению Европа, Северная Америка, и (с оговорками) Россия — и весь прочий мир. Глобализм Европейской культурной матрицы иллиминировал такую возможность. Если прежде культурантропология позволяла найти другого, необходимого для самоидентификации цивилизованного человека, его мира, то к середине века даже в «не цивилизованных» уголках так называемых традиционных культур исследователь не отрывался от своего мира, им детерминировался и контролировался. Глобализация как тотальный цивилизационный процесс не оставляла места для существования любого другого, т. е. чего- или кого-либо, не включенного в структуру цивилизации. Этнография превратилась в основном в науку, изучающую либо умершие культуры, либо в культурную антропологию, чьим предметом стала культура города, провинции, спортивного общества и т. д. Теология и религия, основанные на другом трансцендентном не позволяются тотальным рационализмом науки.
[199]
Другие миры попытались создать писатели-фантасты. Толкин, Урсула Ле Гуин, Желязны, Бредбери, Лем, Стругацкие, Саймак создали миры с иными пространственными и временными размерностями, со странной фауной и флорой, невиданными минералами и атмосферными явлениями. Их планеты, материки и страны вошли в новую географию как прежде Америка и Австралия. Среднеземье, Амбер, Солярис, Земноморье, Зима. Но были ли это по-настоящему иные миры? Парадокс состоит в том, что любые культурные, социальные, политические или этнографические построения в той или иной мере базировались на мифологии, истории или культуре Евро-Американской цивилизации, или на данных науки (опять же европейской или американской) о традиционных культурах. И чем тщательнее автор стремился в деталях прорисовать свой мир, продемонстрировать его непохожесть и придать ему завершенность целостной жизнеспособной культуры, тем больше этот мир становился похож на свой прототип, на мир Земли. Воображаемые миры действительно расширили пространство земной культуры в воображаемое измерение. Чем дальше продвигается наука в своем исследовании человека и общества, тем меньше остается свободного пространства для создания значимого противопоставления.
В чем же роль фэнтези, если она не дает пространства для самоопределения современной цивилизации? Возможно, изначально она посвятила себя не созданию миров, непохожих на наш, что от нее ждали и что в ней увидели, а, напротив, миров похожих, в границах которых словно «проигрываются» те варианты социальных отношений и путей развития культуры, которые оказались нереализованными здесь. В этом, по сути, фэнтези законный продукт постмодерна, который стремится развернуть все варианты интерпретации культуры, словно его цель — исчерпать в пространстве воображения культурную матрицу, лежащую в основе цивилизации Земли.
Возникает вопрос: не является ли такая ситуация примером некоего тоталитаризма научной картины мира, порожденной европейским сознанием, которая стремится распространиться не только на мир реальный, но и на миры возможные, включить их в систему своего познания, анализа и классификации.
С другой стороны, не говорит ли это о том, что поиски другого, необходимого для самоидентификации, бесплодны в социальных, политических либо культурных построениях, что пространство поиска — внутриличностое пространство. Создателем фэнтези в любом из своих самых невероятных миров возвращались, в конце концов, к проблеме самоопределения человека или нечеловека независимо от миров, пространств и времен. Не зря в более поздних примерах этого жанра отчетливо прослеживается следование восточным традициям самоанализа и созерцательности, в отличия от чисто западного рационализма первых произведений. Столкновение с неизвестным, чужим, опасным оказывается лишь катализатором раскрытия внутренних пространств человеческой личности, где он ищет и находит себя другого. Метафизика с ее поиском определения трансцендентального, [200] вытесненная из прагматичного техницизированного мира нашла свое специфическое воплощение в воображаемых построениях, где абстрактные конструкции получили форму фантастических миров, где, зачастую, только и возможна, оказалось, их реализация.
Добавить комментарий