Россия в нехристианском мире: к вопросу о нашем будущем

[210]

Главная задача современной России — это сохранение христианской цивилизации в нехристианском или даже антихристианском мире. На Востоке Россия граничит с многомиллионными китайским и исламским мирами, для которых христианские ценности никогда не были значимыми. На Западе мы имеем дело с псевдохристианской цивилизацией профанического типа — особенно это касается США, культура которых вырастает скорее на иудейской, чем на собственно христианской почве. Наконец, в самой России — и об этом надо говорить прямо — христиане составляют отнюдь не большинство: из 47% называющих себя в Петербурге православными, регулярно посещают храм не более 4–5% человек (данные 2001 г.).

Все это, однако, не означает, что наше положение безнадежно и христианского выхода из него нет. Дело в том, что принадлежащий к русской цивилизации человек осуществляет в своей совокупной деятельности глубинные принципы именно православного мироотношения — не китайского, не голландского, а православно-русского. Со времен П.Я. Чаадаева русская мысль стала задумываться о том, что Россия — страна неевропей-ская, существующая по какому-то другому принципу. Как выразился однажды Н.А. Бердяев, русская история скорее случается, чем происходит — и это совершенно закономерно в православно — русской цивилизации, развернутой, в отличие от Европы, по религиозной вертикали, а не по прагматической горизонтали. Возможно, Россия сегодня — это единственная в мире страна, сохранившая духовную перспективу своей жизни и культуры, в отличие от нехристианского (языческого) Востока, или от [211] постхристианского Запада, практически расставшегося с верой уже в эпоху Просвещения. С.Л. Франк в своей работе «Русское мировоззрение» утверждает, что «русский дух насквозь религиозен — он не знает, собственно, других ценностей, кроме религиозных». Эти слова писались в 1938 г., уже после всех опытов научного атеизма, разрушения храмов и т.п. Между тем разрушение храмов, в известном отношении, есть такой же религиозно-культурный акт, как и их возведение, только взятый с «обратным знаком». Так или иначе, он свидетельствует о сакральном измерении национальной воли, пусть даже в ее превращенной форме. В некотором роде, в России вообще все сакрально — у нас почти нет повседневности в новоевропей-ском смысле этого слова. Недаром после Октября 1917 г. в стране победившего материализма первым делом исчезла материя — крот нашей истории роет весьма глубоко. Если Россия царская за три дня стала страной военного коммунизма («Русь слиняла в три дня», по слову В.В. Розанова), то это еще не значит, что были отменены все базовые уложения православно-русской цивилизации — напротив, кое в чем они были даже упрочены.

Дело в том, что в основе отечественной цивилизации лежит устойчивая духовно-онтологическая структура, которая воспроизводит себя под разными именами и знаменами на протяжении вот уже тысячи лет. Графически эту структуру можно представить себе в виде ряда концентрических кругов, отчасти напоминающих знаменитую матрешку. В сердцевине ее находится религиозно-языковое ядро — православная вера и славяно-русский язык. Вокруг этого ядра с течением времени наращиваются антропогенные оболочки, ближайшая из которых — собственно культура (миропонимание, искусство, нравственность). Если цивилизация — это вся совокупность духовно-материальной деятельности определенного народа, то культура — это преимущественно светская форма духовной жизни, в отличие от церкви, где дух находится у себя: вера есть дар небес, а не продукт культуры. Далее следует оболочка собственно социальная, общество в широком смысле этого слова, которое у нас неотрывно от государства («царская идея» русской истории). Наконец, третий слой — это технологии, включая сюда всю совокупность «рабочих органов» цивилизации, от сельского хозяйства и кораблестроения до компьютеров и полетов в космос. Далеко не случайно, кстати, первым в космосе оказался русский человек.

Сегодня можно услышать, что Россия — это гиблое место, черная дыра, в которой ничего хорошего нет и быть не может по определению. Приводятся по этому поводу разные концепции, начиная с татаро-монгольского ига, которое якобы испортило русский народ, или царствования Иоанна Грозного, которое якобы ввело в его состав новый нравственный изъян. [212] Толкуют также о заимствовании от чужих цивилизаций (византийской, татарской, немецкой, еврейской). В свое время Чаадаев предложил одну из самых респектабельных концепций такого рода, но государь объявил его сумасшедшим, и, надо сказать, с этим приговором было согласно все тогдашнее общество. А лучше всех ответил ему Пушкин. Хотя в этой чаадаевской концепции России как псевдоевропы было свое рациональное зерно.

Другая позиция заключается в том, что вообще никакой общезначимой истины такого рода не существует. Вся концепция русской истории и культуры должна быть связана с характером употребляемых для ее обозначения слов, смыслов (языковых игр), и потому нужно как можно скорее излечиться от нездоровой любви к истине — этого давно устаревшего понятия. Современный интеллектуал не может гоняться ни за какими истинами: никакой истины как таковой не существует. Существует столько истин, сколько дискурсов, речевых практик, дисциплинарных пространств цивилизации и т.п. Поэтому все разговоры на эту тему надо оставить. Попробуем, однако, согласно давнему классическому обычаю, продолжать утверждать, что истина есть в мире — истина и есть то, что подлинно есть.

Как известно, в современной культурологии принято различать семь крупных самостоятельных цивилизаций ХХ в.: восточно-христианская (в том числе православно-русская) цивилизация; цивилизация западная, евро-американская (католическо-протестантская); древнейшие — китайская (конфуцианская), южно-азиатская (индуистская) — цивилизации; цивилизация исламская, которая сейчас, несомненно, находится на пассионарном подъеме; наконец, латиноамериканская и африканская цивилизации с их «магическим» типом духовности.

Что касается нашей отечественной цивилизации, то прежде всего ее характеризует своеобразное отношение к власти, богатству, к труду, свободе и уму. Отношение к власти в России традиционно является сакральным. Государство на Руси (а государство вообще — это организованная воля к власти) успешно действует лишь в той мере, в какой оно несет на себе священную харизму — нет власти не от Бога. Коль скоро оно эту харизму утрачивает, страна приходит к кризису, к смуте, к гражданской войне, к революциям и «перестройкам», наконец, к мафиозным «разборкам», которые мы сейчас наблюдаем. В этом отношении власть советских генсеков также может рассматриваться как форма самозванного царствования. [213] И даже более того, нынешний президент России по конституции имеет больше полномочий, чем император Николай II — вполне по-монархически.

Напротив, отношение к богатству, к собственности на Руси никогда не было священным. Собственность и богатство принимались в той мере, в какой они не противоречили христианскому мировидению. Коль скоро это противоречие становилось слишком явным, указанная собственность отменялась, разрушалась, изымалась, воровалась. «От трудов праведных не наживешь палат каменных» — говорит русская пословица. А в Писании сказано, что «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19, 24). Подсознательно русский народ (не только бедные, но и богатые) всегда чувствовал, что праведного богатства, вообще говоря, не бывает. Во всяком случае, в пространстве православной цивилизации не произошло ничего подобного протестантской реформации, которая переключила в Европе энергию народов с неба на землю и утвердила труд и богатство как знаки богоизбранности человека.

Более того, сам труд никогда не был в России священным, чем так же несомненно отмечен русский характер и русская судьба. Русский человек может сделать невероятно много: за 10 лет построить транссибирскую магистраль, первым выйти в космос, но трудиться как автомат он никогда не был способен и не любил. В этом отношении труд, направленный на благосостояние, на прибыль, на утверждение себя в этом мире в качестве хозяина-пользователя бытия, — такой труд не был в почете на Руси. И отсюда парадоксы русского труда. Это весьма интересная социологическая и культурологическая тема. Отсюда трагедия русского купечества. Наши купцы (например, братья Елисеевы), могли наживать миллионы, от их торговли нередко зависела вся Европа, и тем не менее они знали, что их богатство и труд по меньшей мере проблематичны с духовной точки зрения, что накопление богатства само по себе уже есть некоторое состояние, вопросительное по отношению к духовности. Отсюда и огромные деньги на монастыри, музеи и театры (Третьяковы), и на… революцию (Савва Морозов). Эта проблематика постоянно воспроизводит себя в истории России.

Наконец, отношение к свободе, которая по славянской этимологии слова звучит как «с волей Бога». Просто свобода как свобода самоутверждения русскому человеку не близка, она его мало интересует. Были, конечно, особо свободолюбивые слои русского населения («казаки-разбойники»). Но вместе с тем была некая предпозиция сознания, которая даже свободу ставила на цареву службу. Служилая, тягловая идея существовала даже в одеждах свободы — вспомним, например, Ермака, который служил цареву службу и даже получил от Ивана Грозного золотые доспехи. Идея службы — [214] послужить святой Руси — находила себя в мире в форме свободного самоосуществления. В этом смысле на Руси служилыми сословиями были все: и дворяне, и крестьяне, и купечество, и боярство. Кто такой боярин? Это человек боя. Дворянин — человек, который должен был мгновенно, по первому зову государеву прийти «конно, людно и оружно», за что он и получал землю — поместья от государя. Надо сказать, что труд и свобода тоже воспринимались как некоторое состояние служения. Особенно характерно это для монастырей. Монастыри были идеальной формой приложения труда и реализацией свободы на Руси и являются таковыми до сих пор (например, Валаам). Причем работают там Богу, а не себе. Еще Гоголь говорил: «монастырь наш — Россия».

Ум на Руси тоже невысоко ценится: Иванушка-дурачок — любимый персонаж русского народа. Умничанье перед Богом — пустое дело: «мудрость мира сего есть безумие перед Господом». Вообще, высокоумие — это одно из искушений для православного человека. Мораль мудрых: «не высокоумствуй». Отсюда проблематика русской культуры. Вся классическая русская литература построена на том, что «если что-либо человеческое и стоит какой-то цены, так это той, что его можно бросить…» (Л.Н. Толстой).

Итак, базисная структура отечественной цивилизации воспроизводится в весьма устойчивых формах, несмотря на то, что оболочки цивилизации могут далеко отходить от ее религиозно-языкового ядра, могут даже в определенной мере противоречить ему. Но рано или поздно они возвращаются. Во всяком случае, это противоречие является одним из главных двигателей развития русской культуры. Здесь можно согласиться с диалектиками: противоречие является двигателем развития. Народы или люди, которые полностью совпадают сами с собой, самодовольны, самодостаточны, носят себя на руках, наполовину мертвы. Состояние самодостаточности является, вообще говоря, состоянием греховным и безнадежным в духовно-социальном плане. Когда у человека сразу «видно донышко» — это свидетельство духовной смерти, что и было отмечено многими выдающимися людьми Европы — Ницше, Геноном, Хайдеггером…

Как известно, христианство на Руси было воспринято с самого начала не логико-юридически, как на Западе, а мистико-эстетически. И мистико-эстетическое православное переживание благовестия Христова [215] является тем энергетическим и духовным зарядом, который продолжает существовать в российской истории и культуре вплоть до сегодняшнего дня, причем порой в весьма извращенных формах. У нас не произошло секуляризации культуры. Не случайно Россия не знала капитализма как такового. Все попытки построения капиталистической системы на Руси (а капитализм, грубо говоря, это власть денег, управляемых банковским ссудным процентом) заканчивались провалом. Банковская акция, ростовщический капитал оказываются для русского сознания изначально неприемлемыми. В Писании сказано: «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого» (Втор. 23, 19). Но это же основная банковская процедура, это фундамент для построения общества, в котором религиозно-нравственный грех образует общественно-культурный центр цивилизации.

На Западе человек с этим как-то смирился, хотя католическая церковь, надо отдать ей должное, на протяжении многих веков боролась с ростовщическим процентом. Но потом пришли другие времена, пришла протестантская реформация. В России же протестантская цивилизация — в лице царя-плотника — затронула лишь оболочки православной цивилизации, но не ее ядро. Как показывает многократный исторический опыт, русская цивилизация не вмещает в себя банкократию – капитал, понятый как самовозрастающая стоимость (по Марксу).

Революция — беда петербургской монархии. Трагическая судьба императора Николая II произошла именно от того, что русская государственность не сумела защитить народ от власти капитала. Последний русский царь, пострадавший за отечество, был принесен в жертву историческому процессу. Девяти месяцев хватило на то, чтобы полностью развалить национальное государство, несмотря на патриотически настроенную буржуазию с ее идеей войны до победного конца. А ведь до победы над Германией действительно оставалось всего полгода. Знаменитые впоследствии буденновки были пошиты по эскизам Васнецова для парада царских войск в Берлине. По буржуазным критериям Россия в конце XIX — начале XX в. развивалась быстрыми темпами. Рос капитал, набирала силу промышленность. Д.И. Менделеев подсчитал, что если бы Россия сохранила темпы тогдашнего роста, то к 40–50-м годам ХХ столетия это была бы крупнейшая капиталистическая цивилизация, сравнимая по своей мощи с США, с населением в 600 млн человек. И вот наконец в феврале 1917 г. буржуазия пришла к политической власти. Но все идет прахом. Происходит октябрьская революция. Конечно, ее можно назвать дворцовым переворотом. Но затем выигрывается гражданская война против царских генералов [216] и Антанты. Потом строится великая держава под названием СССР. А в 1945 г. красное знамя возносится над столицей германского оккультного рейха.

Существует распространенная точка зрения, что причиной всего этого был иудо-масонский заговор. Разумеется, в мире действуют многие оккультно-политические силы, и каждая из них преследует свои интересы. Однако приписать этим силам создание СССР, победу над Гитлером и выход русского человека в космос — значило бы весьма преувеличить их возможности. На деле все гораздо серьезнее. Как ни странно это может показаться, октябрьская (в отличие от февральской) революция и последующая за ней советская история (вопреки воинствующему атеизму, разрушению церквей, материалистической марксистско-троцкистско-ленинской идеологии и т.п.) явилась последней формой самозащиты православно — русской цивилизации, ее ультрапарадоксальной фазой. Основная отечественная духовно-онтологическая структура воспроизвела себя и в советской России — СССР не только «деконструировал», но и сохранил Россию, и за это ему честь и хвала.

В чем, например, заключалась трагедия П.А. Столыпина? Прежде всего в том, что он задумал ввести капиталистические отношения на православной почве России, узаконить их — в первую голову, в деревне — под скипетром белого царя. В этом была его идея. Не случайно его ненавидели и «справа» и «слева». И убил его некто Мордехай Багров, служивший двойным или даже тройным агентом. Как известно, Столыпин считал, что для формирования благополучного буржуазного строя России нужно 20 спокойных лет. Тоже не получилось.

А что символизировала собой победа над третьим рейхом? Это была война не столько коммунистов с фашистами, или даже русских с немцами, сколько «борьба миров» — православно-русского и германско-языческого. Независимо от того, под каким знаменами Германия и СССР воевали. Как раз те, кто больше всех ненавидел большевиков при их приходе к власти (как Бунин или Деникин: Бунин вскакивал в парижском театре, когда рядом с ним садился полковник советской армии, а Деникин собирал деньги на эту армию и готов был чуть ли не рядовым идти защищать Отечество), думали, что Сталин вот-вот объявит себя императором и удивлялись, почему он этого не делает после того, как он ввел золотые погоны, восстановил в 1943 г. патриаршество и т.д.

1960-е годы сплошь прошли в Советском Союзе под знаком скорого социального чуда, начиная с полета Гагарина (какой восторг был выплеснут тогда на улицы!) и кончая обещанным к 1980 г. коммунизмом. [217] В 70–80-е годы в Советской России действительно был шанс восстановления традиционной для нее народной (соборной) монархии в сочетании с идеей социальной справедливости коммунистического образца (своего рода «монархо-коммунизм»). Однако, как известно из православного вероучения, человеку вовсе не полезно завершенное, замкнутое и благополучное состояние. Можно согласиться с К.Н. Леонтьевым, который считал, что Россия — это не просто страна, а некий особый духовно-исторический мир, не находящий для себя адекватной формы культурной государственности.

Потом началось то, что принято называть перестройкой. Не станем излагать множество концепций этого процесса, от исчерпания нефтяных запасов и до агентов влияния — никакие агенты влияния не имеют шансов на успех, если их действия не попадают на благоприятную внутреннюю почву. Можно согласиться с Бердяевым: нельзя превращать в заговор историю великой страны. Хотя, как мы уже говорили, в социуме действуют многие явные и тайные силы — как в истории, так и в современности. Но чем больше их становится, тем больше становится социокультурных игроков. А результат всегда получается не тот, который планируется. С социологической точки зрения перестройка и все последующие события были результатом разложения правящей партийной и культурной элиты, в результате которой ее полномочные представители не нашли ничего лучше, как пойти на союз с теневым капиталом за счет разрушения традиционной русской государственности, уничтожения всех ее внешних оболочек в лице Варшавского договора, затем СССР и наконец водворения страны в границы ХVI в., в которых сейчас и существует Российская Федерация.

Итак, общий итог развития страны предопределен ее историей. Не случайно выборы президента в России — это выбор судьбы. При выборах русского президента происходит не смена вывески, как в Америке, а смена правящего класса и идеологии. Все эти перемены вполне вписываются в превращенные формы монархического типа. Именно поэтому ничего похожего на либерально-демократическую систему западного образца в России никогда не было и нет. Для того чтобы в России пошли реформы, скажем немецкие, она должна быть населена немцами. Для такого сценария есть только один выход: сменить население, изменить его генотип. Может быть, следующее поколение (когда уйдут «совки» и придет молодежь с долларами в глазах и душах) и построит либеральный капитализм — однако последние события в Америке и вокруг нее заставляют усомниться в этом.

В будущем, по-видимому, возможны три пути для России как самостоятельной цивилизации:

1. Путь апокалипсический. Надо называть вещи своими именами. Никто не обещал людям на этой земле молочных рек в кисельных берегах. Американизированные рецепты процветания, выдаваемые заезжими розовощекими проповедниками, суть не более чем очередная утопия «золотого миллиарда», особенно если ценой за это оказывается вступление в иеговисты или в саентологи. Вместе с тем это определенный способ управления общественным сознанием. Быть может, сейчас мы переживаем тот кризис русской цивилизации, из которого и не найдем выход. Такая возможность не исключена 1. Быть может, Россия и была последним царством, где последний раз в истории у власти был Удерживающий (2 Фес. 2, 7). Однако то, что уже сделала Россия в мире и в истории, это никуда не уйдет. Россия осуществила себя, так же как осуществила себя в свое время Древняя Греция.

2. Путь вхождения в мировой рынок, в глобальное капиталистическое сообщество. Вопрос в том, стоит ли входить, и за счет чего? Мировое сообщество — транснациональное буржуазное хозяйство — устроено весьма жест-ким образом. Чтобы в него войти, надо входить с чем-то и по определенным правилам. Пока что результаты вхождения России в мировое сообщество в финансовом выражении выливаются примерно в $ 150 млрд, вывезенных из России в это самое мировое сообщество. Результат вполне официальный и документально зафиксированный. Примерно $ 2 млрд в месяц продолжает переводиться туда в обмен на жалкие подачки в виде кредитов мирового банка и др. Происходит это по одной простой причине: в рамках мирового капиталистического рынка русские товары неконкурентоспособны, за редким исключением: ряд высоких технологий, оружие, танки, самолеты. Конкурентоспособность наших товаров не выдерживает глобального рынка, так как средняя производительность труда в России ниже евро-американской. А это означает, что сотрудничество с Западом по законам производства прибыли — для России задача исключительной сложности.

Россия — самая холодная страна в мире. Среднегодовая температура в ней минус 5 градусов. Чтобы такую страну нагреть, требуются колоссальные энергозатраты, которые входят в стоимость продукции. Поэтому единица [219] российской продукции становится дороже, чем такая же единица в странах с более благоприятным климатом. Кроме того, в России самые длинные в мире и, следовательно, самые дорогие сухопутные коммуникации.

Конечно, даже в тех урезанных размерах, в которых Россия пребывает сейчас, она обладает примерно половиной мировых запасов полезных ресурсов. Хорошо известна концепция «золотого миллиарда», прогнозы Римского клуба, пределы роста и т.п. Это не выдумки. Если добыча российских ресурсов будет идти такими же темпами, как сейчас, то их хватит лет на 50 (того, что разведано). Короче говоря, если рассчитывать на развитие русской цивилизации в рамках либерально-буржуазной экономики, то ничего, кроме бегства капитала за границу, мы не получим. Капитал идет туда, где ему выгодно, где его выгодно вкладывать, где он дает прибыль. Эмпирически наблюдаемый факт, который невозможно опровергнуть никакими концепциями, — постоянная утечка капиталов из России. В рамках данной концепции, при самых благоприятных условиях включения в мировой капиталистический рынок по правилам либерально-буржуазной экономики, Россию ждет в лучшем случае вариант Колумбии или Турции. На этом пути Россия утрачивает качество субъекта историко-культурного процесса и делается простым его материалом.

3. Третий путь заключается в том, чтобы выбраться из этой мышеловки, из включения в мировой рынок на правах его сырьевого придатка. Это единственный разумный путь, который связан с использованием преимуществ православно-русской цивилизации 2.

Если проследить направление современной западной цивилизации в динамике (со времен эпохи Просвещения), то движения в этом направлении им осталось лет на 50, не только по причине исчерпания ресурсов (это явный экологический предел), но и из-за оскудения прежде всего внутренней духовной энергетики. Это — фаустовская цивилизация с ее агрессией на бытие, с попытками овладения бытием как Божьим даром и превращением его в собственность, в предмет манипуляций. Здесь главная беда и источник возможной гибели евро-американской вселенной. Она приходит к самопоеданию. Самое очевидное проявление этого — так называемый постмодернизм, т.е. ликвидация в культуре противостояния верха и низа, правого и левого, красоты и безобразия, мужского и женского. Таков постмодернизм в своем метафизическом измерении (по Ницше, живое есть разновидность мертвого, причем редкая разновидность). Никакими [220] ссылками на чередование порядка и хаоса эти проблемы не разрешить. Синэнергетические абстракции тут не помогут.

В трагедии Гёте Фаусту кажется, что он строит новый город, а на самом деле это лемуры роют ему могилу. Прогресс, конечно, существует, но вопрос в том, направлен он от ада к раю или наоборот. Сейчас все больше оснований думать, что как раз последнее метафизическое направление наиболее соответствует понятию прогресса. Достаточно вспомнить лишь о том, что примерно половина информации в Интернете представляет собой не что иное, как порнографию, и что клонирование человека в ближайшем будущем обещает нам демоническое бессмертие. Говорят, что растет знание, прогрессирует наука. Но чем более мы увеличиваем поле знания, тем более соприкасаемся с непознанным. Уповать на то, что когда-нибудь конечный человеческий разум с помощью своих дискурсивных процедур сможет постигнуть бесконечную истину, по крайней мере наивно. Человеческая гордыня ведет к бессилию. Виртуальная проблематика исключает действительное участие в богосозданном бытии.

Так или иначе, современный социокультурный дрейф Запада направлен куда угодно, только не в сторону либеральных ценностей. Напротив, скорее всего, он движется к некоему новому тоталитаризму, где общественная репрессия будет выстроена по более тонкому закону, чем, скажем, у Гитлера или Сталина, где насилие будет осуществляться не путем запрета, а путем незаметного управления сознанием, путем формирования желаний. Западная цивилизация идет к тому обществу великой инквизиции, которое в свое время было описано Достоевским: «мы даем вам благополучие, но за это берем вашу свободу».

Россия в отличие от Запада — не фаустовская, а иоанновская цивилизация, если воспользоваться термином Вальтера Шуберта из его книги «Европа и душа Востока». Главная сила России — не захват бытия, а приемлющее участие в нем. В России возможна попытка создания общества и культуры, которые регулировались бы не юридическим обменом услугами и капиталами, а соучастием в общем деле. Не обменом, а именно соучастием. В этом плане продолжают играть свою роль в истории традиционные фигуры российской цивилизации: святой, крестьянин и разбойник. «Русский человек может быть святым, но редко бывает честным» (К.Н. Леонтьев). Отношения между этим тремя ключевыми фигурами воспроизводились на всем протяжении советской истории, воспроизводятся и сейчас, но с явным уклоном в разбой, что является естественной реакцией православной души на деньги у власти. Если деньги у власти, то все позволено.
[221]

Быть может, нам удастся сформировать не финансово-центричную, а -центричную цивилизацию — к этому есть все предпосылки. Во всяком случае, очевидно, что попытки построения либерально-буржуазного социума ведут нашу страну в тупик. Вопрос в том, сумеем ли мы построить такое общество, где наши недостатки (с точки зрения буржуазного порядка) обернутся достоинствами, т.е. теми преимуществами, благодаря которым мы, может быть, избежим евро-американского направления развития, характеризуемого парадоксами, когда сила оказывается слабостью, знание — незнанием, когда из свободного богоизбранного существа человек превращается в приложение к своей социальной функции, в одномерного экономического человека.

У нас есть шансы это сделать — в той мере, в какой мы преодолеем пределы внутреннего кризиса, к которым мы уже близки. Тогда, когда правящий класс, наконец, поймет, что копировать чужие (притом смертоносные) общественные образцы заведомо безнадежно, что надо вырабатывать национальную культуру с опорой на собственный исторический опыт — опыт общего дела, который существовал и в московской Руси, и в петербургской империи, и в советской державе. Самое главное, однако, заключается в том, что этот опыт вполне сохранился в сознании и ещё больше в глубинном подсознании православного человека. Не надо ничего выдумывать — надо только прислушаться к самим себе. Тогда российский эксперимент окончится успешно.